О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ

(на докладе И. А. Ильина)8

Трудно поверить, чтобы доклад И. А. Ильина «О сопротивлении злу» произвел «громадное впечатление в Берлине и Праге», как о том вещала предшествовавшая докладу настойчивая реклама. На­полнившая приятный и уютный зал на сквере Рапп публика про­водила докладчика без большого энтузиазма.

И. А. Ильин посвятил свой доклад памяти «русского нацио­нального героя ген. Л. Г. Корнилова», но говорил «не о жизне­описании его», а «труднее и священнее — о том, что носил он в своем сердце и к чему звал», иначе говоря, об «идее православного меча, утраченной русским сознанием, но сохранившейся в русском сердце и ведшей белых героев».

Если оставить в стороне талантливую, хотя и многословную форму изложения, основная, неоднократно повторяемая мысль до­кладчика сводится к следующим положениям:

«Служение Богу требует иногда безжалостности к человеку, а жалость к человеку является иногда предательством Божьего дела». «Из любви к Богу нужно сдержать любовь к человеку». «Человек, угасивший в себе образ Божий, нуждается не в благо­желательстве, а в гневе...»

Существует «слепое религиозное воззрение», неправильно убежденное в том, что «все люди равны и все имеют право на жизнь, что человек выше вещи», и существует правильное «одухо­творенное» воззрение, проникнутое «духовной любовью» и полагаю­щее, что «есть вещи, которые выше человека (так, «Христос выгнал людей из вещественного храма»), и есть люди, которым лучше умереть.

На этой концепции, которую докладчик называет «христи­анской, особенно же православной», строится затем вся теория «о сопротивлении злу». «Теория» направлена своим острием против «неверного и зловредного учения Льва Толстого, развра­тившего последние русские гражданские поколения», и по суще­ству сводится к бесспорному в своей примитивности утверждению о том, что «бессмысленно отстаивать для злодея свободу беспрепятственного злодеяния».

«Духовная любовь, оставаясь благожелательной к просветлению всякого человека, меняет свое отношение к человеку по мере зла, в нем содержащегося». На этом пути «духовная любовь проходит ряд логических состояний» — от «неодобрения» до «тюрьмы» и «казни».

Евангельский завет о прощении обид? Да, личных обид, но — восклицает докладчик — «кто дал мне право прощать злодею по­ругание святыни?». Есть вещи, которые выше человека...

«Любовь кончается там, где начинается зло». Правда, Новый Завет был дан тогда, когда «угроза и кара совершили свое дело обуздания ветхозаветного человека», но, по мнению докладчика, «по-прежнему необходим меч рассечения добра и зла». Нельзя быть благожелательным ко злу, оставаться нейтральным перед лицом зла. «Духовная любовь должна быть активна», «из любви уговаривая и казня». И. А. Ильин полагает, что именно к этому сводится учение Христа и что именно так учила и должна учить «христианская, особенно же православная» церковь.

Не будь упоминания имени Христа и ссылок на святые и цер­ковные авторитеты, что можно было бы возразить против этих странных, как сама земля, бесспорных житейских труизмов, та­лантливо переложенных в своеобразной и художественной форме?

Тезисы И. А. Ильина при различной и меняющейся мотиви­ровке пребывают неизменными на протяжении всех веков суще­ствования человечества, и уж во всяком случае задолго до хри­стианской эры.

Если только об этом печальном законе человеческой истории хотел рассказать докладчик, то не к чему было облекать доклад в столь торжественную и многовещающую форму; зачем понадоби­лось совершать над этим законом обряд крещения, налагать на него христианскую санкцию и унижать смысл Христова откровения — неизвестно.

(на докладе И. А. Ильина)8

Трудно поверить, чтобы доклад И. А. Ильина «О сопротивлении злу» произвел «громадное впечатление в Берлине и Праге», как о том вещала предшествовавшая докладу настойчивая реклама. На­полнившая приятный и уютный зал на сквере Рапп публика про­водила докладчика без большого энтузиазма.

И. А. Ильин посвятил свой доклад памяти «русского нацио­нального героя ген. Л. Г. Корнилова», но говорил «не о жизне­описании его», а «труднее и священнее — о том, что носил он в своем сердце и к чему звал», иначе говоря, об «идее православного меча, утраченной русским сознанием, но сохранившейся в русском сердце и ведшей белых героев».

Если оставить в стороне талантливую, хотя и многословную форму изложения, основная, неоднократно повторяемая мысль до­кладчика сводится к следующим положениям:

«Служение Богу требует иногда безжалостности к человеку, а жалость к человеку является иногда предательством Божьего дела». «Из любви к Богу нужно сдержать любовь к человеку». «Человек, угасивший в себе образ Божий, нуждается не в благо­желательстве, а в гневе...»

Существует «слепое религиозное воззрение», неправильно убежденное в том, что «все люди равны и все имеют право на жизнь, что человек выше вещи», и существует правильное «одухо­творенное» воззрение, проникнутое «духовной любовью» и полагаю­щее, что «есть вещи, которые выше человека (так, «Христос выгнал людей из вещественного храма»), и есть люди, которым лучше умереть.

На этой концепции, которую докладчик называет «христи­анской, особенно же православной», строится затем вся теория «о сопротивлении злу». «Теория» направлена своим острием против «неверного и зловредного учения Льва Толстого, развра­тившего последние русские гражданские поколения», и по суще­ству сводится к бесспорному в своей примитивности утверждению о том, что «бессмысленно отстаивать для злодея свободу беспрепятственного злодеяния».

«Духовная любовь, оставаясь благожелательной к просветлению всякого человека, меняет свое отношение к человеку по мере зла, в нем содержащегося». На этом пути «духовная любовь проходит ряд логических состояний» — от «неодобрения» до «тюрьмы» и «казни».

Евангельский завет о прощении обид? Да, личных обид, но — восклицает докладчик — «кто дал мне право прощать злодею по­ругание святыни?». Есть вещи, которые выше человека...

«Любовь кончается там, где начинается зло». Правда, Новый Завет был дан тогда, когда «угроза и кара совершили свое дело обуздания ветхозаветного человека», но, по мнению докладчика, «по-прежнему необходим меч рассечения добра и зла». Нельзя быть благожелательным ко злу, оставаться нейтральным перед лицом зла. «Духовная любовь должна быть активна», «из любви уговаривая и казня». И. А. Ильин полагает, что именно к этому сводится учение Христа и что именно так учила и должна учить «христианская, особенно же православная» церковь.

Не будь упоминания имени Христа и ссылок на святые и цер­ковные авторитеты, что можно было бы возразить против этих странных, как сама земля, бесспорных житейских труизмов, та­лантливо переложенных в своеобразной и художественной форме?

Тезисы И. А. Ильина при различной и меняющейся мотиви­ровке пребывают неизменными на протяжении всех веков суще­ствования человечества, и уж во всяком случае задолго до хри­стианской эры.

Если только об этом печальном законе человеческой истории хотел рассказать докладчик, то не к чему было облекать доклад в столь торжественную и многовещающую форму; зачем понадоби­лось совершать над этим законом обряд крещения, налагать на него христианскую санкцию и унижать смысл Христова откровения — неизвестно.