С. Варшавский

«О ПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ»

(От нашего пражского корреспондента)2

Галлиполийское землячество и русское студенческое националь­ное объединение ознаменовали седьмую годовщину со дня смерти Л. Г. Корнилова устройством публичного собрания, на котором, кроме русских, присутствовали и представители чешской обществен­ности. Председатель собрания П. Б. Струве дал краткую харак­теристику покойного вождя Добровольческой Армии и предложил почтить его память вставанием, что и было исполнено. Затем слово было предоставлено временно гостящему в Праге проф. И. А. Ильину, выступление которого произвело очень большое впечатление.

Л. Г. Корнилов является ярким носителем того духа, той идео­логии, которую проповедует оратор, и потому он связал свое вы­ступление с его именем.

С большой смелостью, вооруженный тщательным изучением избранной темы, оратор обрушивается на «нелепое и злостное» учение Л. Н. Толстого о непротивлении злу и хочет «перевер­нуть эту страницу в истории русской интеллигенции». Его задача — доказать, что Толстой извратил и ложно истолковал учение Христа, поставив сентиментальность, жалостливость, размягчение души на место действенной христианской любви, требующей борь­бы со злом.

Оратор сознает и объемлет всю трудность стоящей перед ним задачи, но бросается в бой со всею страстностью убежденного человека и со всею верою в победный исход. Нет, конечно, ни­какой возможности в газетном отчете воспроизвести эту большую, захватывающую речь, но с основными положениями молодого философа мы попытаемся ознакомить читателя.

Нам кажется, что это нужно сделать, ибо его речь явилась своего рода событием в наших интеллигентских кругах и найдет, вероятно, немало откликов.

Всем своим темпераментом, всеми силами своей ищущей и негодующей души оратор ополчается против «жизненного дезер­тирства», против «моральной слякоти» наших дней и берется дока­зать, как христианин, и притом как православный, верующий хри­стианин, что любовь христианская не исключает меча.

Надо только правильно определить природу любви, надо по­нять, что такое борьба со злом в христианском смысле слова.

Борьба со злом, ведомая злым существом, во имя зла не есть борьба. «Гад съедает другую гадину», по слову Достоевского, и сам потом находит свою гибель, но это не борьба в христианском значении слова. Только сопротивление злу, проистекающее из оду­хотворенной любви, есть истинная борьба и она не только не воз­браняется христианством, но составляет долг христианина.

Две величайших заповеди положил Христос: любовь к Богу и любовь к ближнему. Что есть любовь к ближнему? Это любовь к божественному началу в ближнем, признавание в нем сына Божия; только человек, нашедший сам в себе и утвердивший сына Божия, может постигнуть его и в другом, и люди суть братья лишь постольку, поскольку они — сыны Божий. Любовь к ближнему вы­текает из любви к Богу, вторая заповедь — продолжение и раз­витие первой.

Под этим углом зрения, во имя искания божественного совер­шается новое измерение людей и понятий: любовь — это связь духа с духом.

В ближнем ценна его душа, искра Божия в нем, луч божествен­ного...

Все обычные воззрения меняются при таком подходе к человеку и его жизни.

Обычное воззрение считает сытость лучше голода, здоровье выше болезни, власть выше подчинения, жизнь выше смерти, а ис­тинно христианское воззрение может предпочесть голод сытости, болезнь — здоровью,   подчинение — властвованию,   смерть —жизни.

Обычное воззрение считает множество людей выше одного че­ловека, а христианство противопоставляет одного многим, отри­цает равенство, равноценность людей, ибо люди, подобно звездам, различествуют в славе своей.

Искание Божеского в человеке приводит к неприятию дьяволь­ского: дьяволу можно желать преображения, но любовное прия­тие дьявола невозможно.

Христос заповедал прощать врагов, но он говорил о личных врагах человека, а не учил нас любви к врагам Божьего дела и содействию растлителям малых сил.

Для этих растлителей, для врагов Божьего дела у Христа было и огненное слово, и изгоняющий бич, и грядущие вечные муки.

Христос учил прощать несчетно «брату, согрешившему про­тив меня», но акт личного прощения нельзя смешивать с прощением соблазнителей, для которых жернов на шею — еще не самый худший исход.

Надо прощать свою обиду, быть кротким в отношении личного врага, но кто дал человеку право прощать обиду, нанесенную другому, подставлять не свою, а чужую щеку? Бездейственно со­зерцать злодеяние, совершаемое над ближним, не значит быть кротким, а равносильно соучастию в злодеянии. Божьи слуги нуж­даются в мече для отвращения творимого перед ними зла. Их суж­дение может стать тяжким и безрадостным, и в борьбе с безволь­ным сентиментализмом они должны решаться на безжалостную суровость к отдельному человеку, на возмездие, на казнь.

Зло обладает четырьмя свойствами: оно едино, агрессивно, лукаво и многообразно. Думать, что зло можно уменьшить, дого­ворившись с ним,— наивно, рассчитывать, что его можно истощить беспрепятственностью, — преступно. Зло слишком удобопревратно, и только решительный волевой отрыв от него во спасение, и меч — решающее орудие.

Оратор обрушивается на тех, кто, не приемля зла, ограни­чивается тем, что отвертывается от него. Умыв руки, такие люди начинают отыскивать оправдание для своего поведения: бесплод­ность борьбы, необходимость сохранить себя для семьи и т. д. Отсю­да один шаг до оправдания самого зла. Для характеристики этих нравственных дезертиров оратор воскрешает старое русское слово — «хороняка». Заканчивает он призывом к активности, к волевой любви во спасение родины и выражает пожелание, чтобы русские люди пребыли верными творческому духу тех правителей, вождей и воинов русских, кои с умом и славою носили меч свой.

Как мы уже отметили, речь произвела очень большое впечат­ление.

«О ПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ»

(От нашего пражского корреспондента)2

Галлиполийское землячество и русское студенческое националь­ное объединение ознаменовали седьмую годовщину со дня смерти Л. Г. Корнилова устройством публичного собрания, на котором, кроме русских, присутствовали и представители чешской обществен­ности. Председатель собрания П. Б. Струве дал краткую харак­теристику покойного вождя Добровольческой Армии и предложил почтить его память вставанием, что и было исполнено. Затем слово было предоставлено временно гостящему в Праге проф. И. А. Ильину, выступление которого произвело очень большое впечатление.

Л. Г. Корнилов является ярким носителем того духа, той идео­логии, которую проповедует оратор, и потому он связал свое вы­ступление с его именем.

С большой смелостью, вооруженный тщательным изучением избранной темы, оратор обрушивается на «нелепое и злостное» учение Л. Н. Толстого о непротивлении злу и хочет «перевер­нуть эту страницу в истории русской интеллигенции». Его задача — доказать, что Толстой извратил и ложно истолковал учение Христа, поставив сентиментальность, жалостливость, размягчение души на место действенной христианской любви, требующей борь­бы со злом.

Оратор сознает и объемлет всю трудность стоящей перед ним задачи, но бросается в бой со всею страстностью убежденного человека и со всею верою в победный исход. Нет, конечно, ни­какой возможности в газетном отчете воспроизвести эту большую, захватывающую речь, но с основными положениями молодого философа мы попытаемся ознакомить читателя.

Нам кажется, что это нужно сделать, ибо его речь явилась своего рода событием в наших интеллигентских кругах и найдет, вероятно, немало откликов.

Всем своим темпераментом, всеми силами своей ищущей и негодующей души оратор ополчается против «жизненного дезер­тирства», против «моральной слякоти» наших дней и берется дока­зать, как христианин, и притом как православный, верующий хри­стианин, что любовь христианская не исключает меча.

Надо только правильно определить природу любви, надо по­нять, что такое борьба со злом в христианском смысле слова.

Борьба со злом, ведомая злым существом, во имя зла не есть борьба. «Гад съедает другую гадину», по слову Достоевского, и сам потом находит свою гибель, но это не борьба в христианском значении слова. Только сопротивление злу, проистекающее из оду­хотворенной любви, есть истинная борьба и она не только не воз­браняется христианством, но составляет долг христианина.

Две величайших заповеди положил Христос: любовь к Богу и любовь к ближнему. Что есть любовь к ближнему? Это любовь к божественному началу в ближнем, признавание в нем сына Божия; только человек, нашедший сам в себе и утвердивший сына Божия, может постигнуть его и в другом, и люди суть братья лишь постольку, поскольку они — сыны Божий. Любовь к ближнему вы­текает из любви к Богу, вторая заповедь — продолжение и раз­витие первой.

Под этим углом зрения, во имя искания божественного совер­шается новое измерение людей и понятий: любовь — это связь духа с духом.

В ближнем ценна его душа, искра Божия в нем, луч божествен­ного...

Все обычные воззрения меняются при таком подходе к человеку и его жизни.

Обычное воззрение считает сытость лучше голода, здоровье выше болезни, власть выше подчинения, жизнь выше смерти, а ис­тинно христианское воззрение может предпочесть голод сытости, болезнь — здоровью,   подчинение — властвованию,   смерть —жизни.

Обычное воззрение считает множество людей выше одного че­ловека, а христианство противопоставляет одного многим, отри­цает равенство, равноценность людей, ибо люди, подобно звездам, различествуют в славе своей.

Искание Божеского в человеке приводит к неприятию дьяволь­ского: дьяволу можно желать преображения, но любовное прия­тие дьявола невозможно.

Христос заповедал прощать врагов, но он говорил о личных врагах человека, а не учил нас любви к врагам Божьего дела и содействию растлителям малых сил.

Для этих растлителей, для врагов Божьего дела у Христа было и огненное слово, и изгоняющий бич, и грядущие вечные муки.

Христос учил прощать несчетно «брату, согрешившему про­тив меня», но акт личного прощения нельзя смешивать с прощением соблазнителей, для которых жернов на шею — еще не самый худший исход.

Надо прощать свою обиду, быть кротким в отношении личного врага, но кто дал человеку право прощать обиду, нанесенную другому, подставлять не свою, а чужую щеку? Бездейственно со­зерцать злодеяние, совершаемое над ближним, не значит быть кротким, а равносильно соучастию в злодеянии. Божьи слуги нуж­даются в мече для отвращения творимого перед ними зла. Их суж­дение может стать тяжким и безрадостным, и в борьбе с безволь­ным сентиментализмом они должны решаться на безжалостную суровость к отдельному человеку, на возмездие, на казнь.

Зло обладает четырьмя свойствами: оно едино, агрессивно, лукаво и многообразно. Думать, что зло можно уменьшить, дого­ворившись с ним,— наивно, рассчитывать, что его можно истощить беспрепятственностью, — преступно. Зло слишком удобопревратно, и только решительный волевой отрыв от него во спасение, и меч — решающее орудие.

Оратор обрушивается на тех, кто, не приемля зла, ограни­чивается тем, что отвертывается от него. Умыв руки, такие люди начинают отыскивать оправдание для своего поведения: бесплод­ность борьбы, необходимость сохранить себя для семьи и т. д. Отсю­да один шаг до оправдания самого зла. Для характеристики этих нравственных дезертиров оратор воскрешает старое русское слово — «хороняка». Заканчивает он призывом к активности, к волевой любви во спасение родины и выражает пожелание, чтобы русские люди пребыли верными творческому духу тех правителей, вождей и воинов русских, кои с умом и славою носили меч свой.

Как мы уже отметили, речь произвела очень большое впечат­ление.