aa, Внутренняя форма у Марти

Говоря о понятии “внутренней формы языка” нельзя обойти соответствующее учение Марти и не выяснить своего отношения к этому учению. Марти не только развил свое учение с полнотой, до него небывалой, но, придавая в своей философии языка этому учению центральное значение, он придал ему наиболее законченный, последовательный и убедительный вид. Я считаю нужным остановиться на Марти: 1, чтобы отметить те пункты его учения, которые дают повод к его весьма тонкому психологизму; 2, чтобы защитить свой анализ от возражений, которые могут быть сделаны с точки зрения учения Марти.

Марти противопоставляет внешнюю форму языка внутренней форме по источнику их познания: внешнюю форму составляют те особенности средств выражения, которые могут быть восприняты внешне или чувственно; напротив, внутреннюю форму составляют их особенности, которые переживаются внутренне (I, 121) **. Форма же языка вообще противопоставляется содержанию следующим образом: “все средства выражения можно обозначить как формы, то есть как нечто формирующее (ein Formendes), в чем-то, что подлежит сообщению, значение изображается как материя или содержание”. Марти держится затем своих определений весьма строго и последовательно, и потому на всех его исследованиях фатальным образом отражаются основные ошибки его первых определений.

Здесь не место входить в рассмотрение трудного и запутанного вопроса о значении термина “восприятие” и о правомерности противопоставления восприятия “внутреннего” и “внешнего” * . Достаточно только отметить, что его исключительным признанием утверждается тот ограничивающий наше познание эмпиризм, который допускает всего только асерторические суждения в познании и неизбежным последствием имеет релятивизм и психологизм. Если область внутренней формы поэтому ограничивается тем, что доступно “внутреннему восприятию”, то этим априорно из области форм исключается сфера “идеального”, доступного через источник познания sui generis и претендующего на аподиктичность и безусловность. Другими словами, априорно можно сказать, что область “форм” окажется исключительно областью наших “представлений”. Разумеется, что при таких предпосылках логические формы не будут включены в число внутренних форм языка, или они также должны подвергнуться психологическому толкованию. С другой стороны, насколько верно и ценно с большой настойчивостью повторяемое Марти утверждение, что содержание языка составляет сообщаемое или значение, настолько произвольно его отождествление форм с чем-то формующим (ein Formendes). Эта мысль хороша, когда она выдвигается против идеи от века готовых форм, налагаемых как штамп на некоторое содержание, или против идеи субъекта, налагающего “от себя” формы на данное содержание, но она может повести к ошибкам с другой стороны: может явиться убеждение, что само содержание, как такое, включает в себя особый признак или особые признаки, специфическая роль которых состоит именно в формировании целого содержания. И такое толкование ясно подсказывает сам М., когда <затем> и внутреннюю, и внешнюю форму определяет как “черты” (die Zü ge) или “особенности”, “свойства” (die Besonderheiten) средств выражения *. Но тут именно и оказывается, что определение М. на самом деле недостаточно, т. к. в нем нет указания на то, как эти “черты” выделить из некоторого целого, которое они составляют вкупе с коррелятивным им содержанием. “Внутреннее восприятие”, очерчивая сферу “представлений” как сферу внутренней формы, исключает, как сказано, идеальные моменты в образовании языка, но не разделяет самих “представлений”. Плохо теперь, не только то, что сама “форма” обречена на все колебания и неустойчивость релятивного, а еще и то, что нет средств уловить ее. Еще больше должно возникнуть недоумений, когда мы узнаем, что значение слова есть его понятие, т. е. некоторая логическая единица, “формой” которой тем не менее должно быть “представление” **. Все это проистекает из prîton yeàdoj 21 Марти, — что “внутренняя форма” есть то в средствах выражения, что переживается “внутренне”, — и как бы последовательно дальше ни развивать его мысль, ясно, что именно в силу самой этой последовательности на всем ее развитии отразится эта ошибка. Но, как увидим, Марти сам не справился со своим определением и должен был ввести новый признак внутренней формы, который отнюдь не подразумевается в понятии “внутреннего восприятия”.

Говоря о понятии “внутренней формы языка” нельзя обойти соответствующее учение Марти и не выяснить своего отношения к этому учению. Марти не только развил свое учение с полнотой, до него небывалой, но, придавая в своей философии языка этому учению центральное значение, он придал ему наиболее законченный, последовательный и убедительный вид. Я считаю нужным остановиться на Марти: 1, чтобы отметить те пункты его учения, которые дают повод к его весьма тонкому психологизму; 2, чтобы защитить свой анализ от возражений, которые могут быть сделаны с точки зрения учения Марти.

Марти противопоставляет внешнюю форму языка внутренней форме по источнику их познания: внешнюю форму составляют те особенности средств выражения, которые могут быть восприняты внешне или чувственно; напротив, внутреннюю форму составляют их особенности, которые переживаются внутренне (I, 121) **. Форма же языка вообще противопоставляется содержанию следующим образом: “все средства выражения можно обозначить как формы, то есть как нечто формирующее (ein Formendes), в чем-то, что подлежит сообщению, значение изображается как материя или содержание”. Марти держится затем своих определений весьма строго и последовательно, и потому на всех его исследованиях фатальным образом отражаются основные ошибки его первых определений.

Здесь не место входить в рассмотрение трудного и запутанного вопроса о значении термина “восприятие” и о правомерности противопоставления восприятия “внутреннего” и “внешнего” * . Достаточно только отметить, что его исключительным признанием утверждается тот ограничивающий наше познание эмпиризм, который допускает всего только асерторические суждения в познании и неизбежным последствием имеет релятивизм и психологизм. Если область внутренней формы поэтому ограничивается тем, что доступно “внутреннему восприятию”, то этим априорно из области форм исключается сфера “идеального”, доступного через источник познания sui generis и претендующего на аподиктичность и безусловность. Другими словами, априорно можно сказать, что область “форм” окажется исключительно областью наших “представлений”. Разумеется, что при таких предпосылках логические формы не будут включены в число внутренних форм языка, или они также должны подвергнуться психологическому толкованию. С другой стороны, насколько верно и ценно с большой настойчивостью повторяемое Марти утверждение, что содержание языка составляет сообщаемое или значение, настолько произвольно его отождествление форм с чем-то формующим (ein Formendes). Эта мысль хороша, когда она выдвигается против идеи от века готовых форм, налагаемых как штамп на некоторое содержание, или против идеи субъекта, налагающего “от себя” формы на данное содержание, но она может повести к ошибкам с другой стороны: может явиться убеждение, что само содержание, как такое, включает в себя особый признак или особые признаки, специфическая роль которых состоит именно в формировании целого содержания. И такое толкование ясно подсказывает сам М., когда <затем> и внутреннюю, и внешнюю форму определяет как “черты” (die Zü ge) или “особенности”, “свойства” (die Besonderheiten) средств выражения *. Но тут именно и оказывается, что определение М. на самом деле недостаточно, т. к. в нем нет указания на то, как эти “черты” выделить из некоторого целого, которое они составляют вкупе с коррелятивным им содержанием. “Внутреннее восприятие”, очерчивая сферу “представлений” как сферу внутренней формы, исключает, как сказано, идеальные моменты в образовании языка, но не разделяет самих “представлений”. Плохо теперь, не только то, что сама “форма” обречена на все колебания и неустойчивость релятивного, а еще и то, что нет средств уловить ее. Еще больше должно возникнуть недоумений, когда мы узнаем, что значение слова есть его понятие, т. е. некоторая логическая единица, “формой” которой тем не менее должно быть “представление” **. Все это проистекает из prîton yeàdoj 21 Марти, — что “внутренняя форма” есть то в средствах выражения, что переживается “внутренне”, — и как бы последовательно дальше ни развивать его мысль, ясно, что именно в силу самой этой последовательности на всем ее развитии отразится эта ошибка. Но, как увидим, Марти сам не справился со своим определением и должен был ввести новый признак внутренней формы, который отнюдь не подразумевается в понятии “внутреннего восприятия”.