yy, Динамизм логических форм

Если бы мы представили себе такие системы понятий, как где-то изготовленные и данные нам формы, между которыми мы распределяем содержание изучаемого предмета, мы пришли бы к своеобразному логическому статизму, в роде Ars Луллия 28, и живая творческая мысль казалась бы только непрерывным нарушением “правил логики”, чем-то ей по существу антиномичным. Но если мы помним, что форма сама процесс, движение, суждение, осуществление которого есть живая деятельность, мы уловим присущий логическим формам динамизм и научимся смотреть на них не как на продукты и результаты, а как на пути и средства. Тогда ясно, что и формообразующая роль предмета — не в его каузальном предопределении значений и их форм, а в его целесообразном конституировании их. Однако, если бы мы ограничились только признанием одного этого фактора в образовании форм, мы опять изобразили бы дело односторонне, онтологически, так как игнорировали бы факт, что понятие есть отношение, а не само значение. Мы обязаны учесть и другие факторы логического движения, resp. оформления, мысли. Это, прежде всего, пункт ее отправления и ближайшая цель — то, что может быть достаточно при одних условиях, при других условиях недостаточно. Но с точки зрения учения о формах как законченных в себе “таблицах”, это могло бы оказаться всего лишь более или менее обширными отрывками или выборками из “таблиц”, и все-таки еще не уясняло бы провозглашаемого нами логического динамизма.

Оторванное понятие — мертво; живое понятие есть понимание. Понятие оживляется, мы “понимаем”, когда в самом понятии мы находим суждение. От суждения в понятии мы переходим к суждению, в которое входит понятие; само суждение мы вставляем в “контекст”. Только такое понятие — живо и подвижно; в контексте оно зацветает и расцветает. Аналитический и синтетический методы изложения, фрагментарный, дискурсивный, афористический, наконец, просто математический, исторический и пр. методы суть формы контекста, через который мы видим слово как живое динамическое понятие, отражающее в себе всю тонкость и изысканность выражаемого им значения. Тут понятие действительно становится пониманием. Понятие не “отрезок”, не “картинка”, а живой орган целого, от него к этому целому идут тысячи жизненно связующих нитей, каждая из которых своя какая-то система, как в животном организме каждый орган связан с целым организмом единством нервной, кровеносной, мышечной, костной системы. Понимание не есть беспорядочный хаос, а есть органическое развитие, “толковое”, “осмысленное”, и мы, как сказано, улавливаем в предикативности суждений его устойчивые формы, но этим мы еще ни в коем случае не предрешаем вопроса в том смысле, что само предицирование и есть понимание. Это только значит, что оно связано с предицированием. А как — это уже новая проблема, пока остающаяся открытой.

Если бы мы представили себе такие системы понятий, как где-то изготовленные и данные нам формы, между которыми мы распределяем содержание изучаемого предмета, мы пришли бы к своеобразному логическому статизму, в роде Ars Луллия 28, и живая творческая мысль казалась бы только непрерывным нарушением “правил логики”, чем-то ей по существу антиномичным. Но если мы помним, что форма сама процесс, движение, суждение, осуществление которого есть живая деятельность, мы уловим присущий логическим формам динамизм и научимся смотреть на них не как на продукты и результаты, а как на пути и средства. Тогда ясно, что и формообразующая роль предмета — не в его каузальном предопределении значений и их форм, а в его целесообразном конституировании их. Однако, если бы мы ограничились только признанием одного этого фактора в образовании форм, мы опять изобразили бы дело односторонне, онтологически, так как игнорировали бы факт, что понятие есть отношение, а не само значение. Мы обязаны учесть и другие факторы логического движения, resp. оформления, мысли. Это, прежде всего, пункт ее отправления и ближайшая цель — то, что может быть достаточно при одних условиях, при других условиях недостаточно. Но с точки зрения учения о формах как законченных в себе “таблицах”, это могло бы оказаться всего лишь более или менее обширными отрывками или выборками из “таблиц”, и все-таки еще не уясняло бы провозглашаемого нами логического динамизма.

Оторванное понятие — мертво; живое понятие есть понимание. Понятие оживляется, мы “понимаем”, когда в самом понятии мы находим суждение. От суждения в понятии мы переходим к суждению, в которое входит понятие; само суждение мы вставляем в “контекст”. Только такое понятие — живо и подвижно; в контексте оно зацветает и расцветает. Аналитический и синтетический методы изложения, фрагментарный, дискурсивный, афористический, наконец, просто математический, исторический и пр. методы суть формы контекста, через который мы видим слово как живое динамическое понятие, отражающее в себе всю тонкость и изысканность выражаемого им значения. Тут понятие действительно становится пониманием. Понятие не “отрезок”, не “картинка”, а живой орган целого, от него к этому целому идут тысячи жизненно связующих нитей, каждая из которых своя какая-то система, как в животном организме каждый орган связан с целым организмом единством нервной, кровеносной, мышечной, костной системы. Понимание не есть беспорядочный хаос, а есть органическое развитие, “толковое”, “осмысленное”, и мы, как сказано, улавливаем в предикативности суждений его устойчивые формы, но этим мы еще ни в коем случае не предрешаем вопроса в том смысле, что само предицирование и есть понимание. Это только значит, что оно связано с предицированием. А как — это уже новая проблема, пока остающаяся открытой.