dd, Внутренняя форма опосредствуяет понимание

Представления, как образы, сопровождающие действительное значение слова, “отчасти имеют целью возбудить эстетическое удовольствие, отчасти — и это было более первоначальным и относится вообще к большинству случаев — имеют целью опосредствовать понимание, следовательно, служат ассоциативной связью между звуком и действительным в нем подразумеваемым значением” (I, 135). И по поводу “эстетического удовольствия” можно было бы поднять вопрос о “руководящих идеях”, “определяющих формах” и прочих идеальных моментах, но мы остановимся только на той цели “фигуральной внутренней формы”, которую М. называет “опосредствованием понимания”. В приведенных словах его он сам придает ему главенствующее значение, постоянно подчеркивает это, и, как не трудно подметить, именно это, т. е. посредничество в понимании, есть существенный признак внутренней формы, а не “внутреннее восприятие” *. Но если здесь действительно речь идет о понимании, то мы только наталкиваемся на большую и новую проблему * . М. слишком легко обходит ее, отождествляя опосредование понимания с ассоциативной связью, — это значит снять проблему с очереди и не поставить ее даже, не то что разрешить. М. сам однажды (Symb. prag. S. 106) заявляет, что представление, составляющее внутреннюю форму, “не есть обозначаемое, а само есть знак точно так же, как звук”. Но понимание “знака” и есть проблема, и нельзя “знак” принимать просто за член репродуцируемого ряда представлений, и именно потому нельзя, что он имеет значение. С другой стороны, значение есть не представление, а представляемое, и оно не может входить как член в ассоциативную связь представлений. Но даже при чисто феноменолистическом взгляде на этот предмет, ссылка на ассоциацию может повести только к требованию нового объяснения, ее объяснения, а не может сама служить объяснением и разрешением вопроса. Наконец, помимо всего этого, откуда Марти известно, что “сопровождающие представления” помогают или служат “цели понимания”, а не мешают ему? Та же история психологии могла бы дать ему бесконечное количество примеров того, что “физические” метафоры всегда мешали и мешают правильному пониманию и истолкованию душевных процессов. Может быть, процесс понимания, как sui generis акт, с большей чистотой протекает именно в тех случаях, когда вспомогательные, resp. мешающие, представления вовсе отсутствуют?

Представления, как образы, сопровождающие действительное значение слова, “отчасти имеют целью возбудить эстетическое удовольствие, отчасти — и это было более первоначальным и относится вообще к большинству случаев — имеют целью опосредствовать понимание, следовательно, служат ассоциативной связью между звуком и действительным в нем подразумеваемым значением” (I, 135). И по поводу “эстетического удовольствия” можно было бы поднять вопрос о “руководящих идеях”, “определяющих формах” и прочих идеальных моментах, но мы остановимся только на той цели “фигуральной внутренней формы”, которую М. называет “опосредствованием понимания”. В приведенных словах его он сам придает ему главенствующее значение, постоянно подчеркивает это, и, как не трудно подметить, именно это, т. е. посредничество в понимании, есть существенный признак внутренней формы, а не “внутреннее восприятие” *. Но если здесь действительно речь идет о понимании, то мы только наталкиваемся на большую и новую проблему * . М. слишком легко обходит ее, отождествляя опосредование понимания с ассоциативной связью, — это значит снять проблему с очереди и не поставить ее даже, не то что разрешить. М. сам однажды (Symb. prag. S. 106) заявляет, что представление, составляющее внутреннюю форму, “не есть обозначаемое, а само есть знак точно так же, как звук”. Но понимание “знака” и есть проблема, и нельзя “знак” принимать просто за член репродуцируемого ряда представлений, и именно потому нельзя, что он имеет значение. С другой стороны, значение есть не представление, а представляемое, и оно не может входить как член в ассоциативную связь представлений. Но даже при чисто феноменолистическом взгляде на этот предмет, ссылка на ассоциацию может повести только к требованию нового объяснения, ее объяснения, а не может сама служить объяснением и разрешением вопроса. Наконец, помимо всего этого, откуда Марти известно, что “сопровождающие представления” помогают или служат “цели понимания”, а не мешают ему? Та же история психологии могла бы дать ему бесконечное количество примеров того, что “физические” метафоры всегда мешали и мешают правильному пониманию и истолкованию душевных процессов. Может быть, процесс понимания, как sui generis акт, с большей чистотой протекает именно в тех случаях, когда вспомогательные, resp. мешающие, представления вовсе отсутствуют?