§1. Социально-экономическое  проявление

этнотерриториальной регионализации

Этническая специфика населения, часто закрепленная в юридических формах, способствующих ее укреплению, во многом определяет регионализацию социокультурного пространства страны. Под видимыми бытовыми и фольклорными проявлениями культуры, отличающими те или иные регионы страны, лежат более глубинные пласты, обусловливающие как специфику хозяйственных типов деятельности или ментальных структур населения тех или иных регионов, так и характер межэтнических отношений на региональном уровне, влияющих на степень однородности политического пространства России.

Проблема регионализации политического и культурного пространства в России существует с момента возникновения государства. Ее актуальность обусловливается территориальной масштабностью страны, различием культур населяющих ее народов и их неравным социально-экономическим развитием. В теоретическом плане регионализация стран по культурному основанию рассматривалась многими учеными. Еще в работах Ф.Боаса обращалось внимание на географическое распределение культуры и выделение географической «привязки» тех или иных культурных элементов. Эта идея нашла последующее развитие в трудах американских этнологов К.Уисслера и А.Кребера. В процессе изучение культуры американских индейцев они выделили обобщенное понятие — «культурная область». В основу выделения культурных областей был положена специфика хозяйственного комплекса. Аналогичные наблюдения можно найти и в работах Л.Н.Гумилева, который говорил об этноландшафтных зонах: «они образуются в результате взаимодействия, симбиоза человека и ланшафта, когда они начинают дополнять друг друга». На территории бывшего СССР Л.Н.Гумилев выделял семь этноландшафтных зон. Например, «русские как этнос связаны с азональным пойменно-луговым ландшафтом рек таежной зоны, где они образовали уникальный симбиоз с коровой, используемой прежде всего как источник органического удобрения, совершенно необходимого для малоплодородных подзолистых лесных почв». Северные народы (самоеды, ханты, манси, эвенки, эвены и др.) образуют подобный симбиоз с северным оленем, южные — с овцой и т.д.

Другие российские этнологи выделяли историко–этнографические области. Наиболее известные работы в этом направлении принадлежат М.Левину и Н.Чебоксарову. Они выделили хозяйственно-культурные типы, под которыми понимали сформировавшиеся в определенных географических условиях у близко проживавших народов, находящихся на одинаковой стадии социально-экономического развития, определенные комплексы особенностей хозяйства и культуры. Авторы этой концепции отмечали, что хозяйственно–культурные типы возникают в древности, но сохраняются в современности в форме зональных культурно–бытовых комплексов. Определяющую роль в их формировании играют хозяйственные черты, которые отражаются в обычаях, обрядах,  верованиях .

Большая работа по изучению локальных сибирских хозяйственно-культурных типов была проделана в 60-х г. ХХ в. отечественными этнографами В.Черницовым и А.Окладниковым. Аналогичные хозяйственно–культурные типы были выделены также в Средней Азии, в Волго–Уральском регионе. В качестве локализации такого хозяйственно-культурного типа можно выделить и Северный Кавказ. Все без исключения этнографы и историки, изучавшие культуру народов региона, подчеркивают единство их хозяйственно-бытовых и культурных элементов. Однако при этом ученые данного региона все чаще определяют это единство не как понятие хозяйственно–культурного типа, но как понятие цивилизация (кавказская, адыгская и т.д.). Вместе с тем еще в 60-е гг. была предпринята попытка «исследования культуры и быта не того или иного отдельного народа, а совокупности их в рамках целого этнографического региона». Иными словами, ученые всегда видели в Северном Кавказе единство экономического и культурного пространства для народов его населяющих.

Каждый из регионов самобытен и своеобразно вписывается в единое культурное и социальное пространство России. Его синтетическое описание требует подробного анализа процессов, происходящих в каждом регионе, выявления в них общероссийских универсалий и региональной специфики. Но также как на общероссийском уровне четко просматривается своеобразие регионов, в масштабах самих регионов можно выделить субрегиональное своеобразие. История формирования и этнокультурная специфика регионов отражается на их социально–экономических характеристиках. В географическом пространстве России рядом находятся народы, разделенные огромной дистанцией в социальном пространстве. Географическое (в данном случае его синонимами являются «геометрическое» и «физическое») и социальное пространства не совпадают. Концепцию социального пространства разрабатывал один из классиков современной социологии П.Сорокин. Он отмечал, что положение человека или группы в социальном пространстве можно определить через его (ее) отношение к другим социальным группам и явлениям, «взятым за точки отсчета». П.Сорокин  обозначил и «систему координат» социального пространства: «1) указание отношений человека к определенным группам; 2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции; 3) отношение данной популяции к другим популяциям, входящим в человечество». Социальная позиция этноса во многом определяется уровнем его социально-экономического развития.

С позиции методологии, предложенной в предшествующем изложении, народы, населяющие Россию по уровню социально-экономического развития можно объединить в три группы — традиционные, индустриальные и переходные (от традиционности к индустриальному типу развития). Отнесение этноса к той или иной группе предполагает его характеристику по ряду индикаторов, которые фиксируют протекание социальных процессов, изменяющих их социально–экономический облик. В первую очередь нас должны интересовать те социальные процессы, что воздействуют на внутриэтнические связи. Перемены, претерпеваемые этносом, вызываются социально–экономическими факторами, но проявляются в демографических и поселенческих характеристиках. Они описывают изменения, затрагивающие систему воспроизводства этноса, а именно воспроизводство численности населения, его социализацию и поселенческую самоорганизацию. Индикаторы социально–демографических процессов собираются государственными статистическими органами. Сбор статистического материала в нашей стране до последнего времени был крайне слабо ориентирован на его классификацию по этническому признаку. Статистические данные обычно собираются по республикам, а внутри них ряд показателей выбирается по этническому признаку. Этот подход определяет и группировку материала, приведенную ниже.

Тип демографического производства определяется количественны­ми показателями. Динамика численности этноса, которая складывается из показателей уровней рождаемос­ти, смертности (общей и младенческой), брачности и т.д., яв­ляется индикатором его функционирования и потенциала жизнеспо­собности, самовоспроизводимости. Рассмотренная с точки зрения количественных показателей численность населения РФ за 30 пос­левоенных лет (1959-1989) свидетельствует, что темпы роста численности у разных народов страны были различны. По этому параметру можно выделить две группы народов: имеющих прирост вы­ше среднего показателя по стране (1,25), и тех, у кого этот показатель ниже среднего. К последним относятся русские и бе­лорусы, а также поволжские народы угро-финской языковой груп­пы: они имеют тот же показатель, либо еще ниже. Целая группа угро-финских народов (мордва, карелы, вепсы) даже уменьши­лась в своей численности. Прирост населения несколько выше среднего уровня (в 1,3 — 1,5 раза) характерен для татар, башкир, хакасов, удыге, каряков, нанайцев, эскимосов. И, наконец, высоким приростом (от 1,6 до 2 и более раз) характеризовались алтайцы, якуты, тувинцы, эвенки и народы Северного Кавказа. Комментируя эти цифры, демографы связывают их со способом расселения народов. Падение численности свойственно прежде всего дисперсно расселенным народам. При компактном расселении налицо высокий уровень рождаемости. Однако даже подробное описание демографами миграционных и демографи­ческих процессов у различных народов не объясняет количественную неоднородность данных процессов.

Одним из важных факторов, определяющих прирост населения, является рождаемость. Безусловно, этот фактор зависит от степени распространения в обществе религии, которая посредством традиционных и культурных норм закрепляет свои установки на брачность, отношение к рождаемости и ее регулированию. Широко известна установка любой мировой религии на всемерное повыше­ние рождаемости. Все мировые религии, распространенные на тер­ритории России, — христианство, ислам, буддизм — строго требу­ют соблюдения запрета на аборт, который приравнивается к убийству. Ислам вообще не устанавливает женщинам низшего воз­растного предела для вступления в брачные отношения, что спо­собствует ранним бракам и увеличению рождаемости. Однако, от­мечая роль религии в росте населения, можно констатировать, что далеко не во всех регионах России она выступает средством регуляции поведения (в том числе и брачного). Области расп­ространения православной религии, деятельности которой был на­несен существенный урон в годы советской власти, совпадают с территориями, на которых наблюдается падение рождаемости. Хотя вряд ли можно объяснить падение рождаемости в этих областях отказом от религиозных норм, ведь этот процесс наблюдается и в европейских странах, не переживших всплеска атеизма на уровне массового сознания.

Представляется, что в значительно большей степени уровень рождаемости связан с распространенным в данном обществе типом семьи. Последний же непосредственно зависит от доминирующей формы труда — аграрной или индустриальной. Доиндустриальному (аграрному) уровню развития общества, как было сказано выше изложении, характерна многопоколенная семья как начальная структурная единица воспроизводства этноса, высокий уровень брачности, высокий уровень рождаемости. Индустриальное общество формирует бинарный (нуклеарный) тип семьи, с низким уровнем рождаемости. Кроме этих двух типов воспроизводства, конечно, существу­ет и некий промежуточный, переходный. Он возникает при втяги­вании преимущественно аграрного этноса в существующую уже ин­дустриальную культуру. Эта ситуация оказалась распространенной в условиях неравномерного экономического развития различных регионов такой огромной страны, как Россия. Переходный тип совмещает в себе и высокий уровень рождаемости (что характерно для многопоколенной семьи), и сравнительно невысокий уровень смертности (что уже ближе к бинарному типу семьи) благодаря высокому уровню развития медицины в обществе. Но тем самым разрушается сложившийся баланс рождаемости и смертности населения, что приводит к накапливанию «лишних людей» в сельских районах. Экономисты называют их трудоизбыточными, поскольку традицион­ные формы труда и ограниченное количество земель, пригодных для сельскохозяйственных работ, не позволяют задействовать большое количество рабочей силы. В случае же модернизации сельскохозяйственного труда количество «лишнего населения» резко увеличивается. Обычно такое накопление населения в селе приводит к его «выталкиванию» в город и к такому же резкому механическому (т.е. за счет приезжих) росту населения городов.

Если численный рост населения республик попробовать объ­яснить с позиции механизма воспроизводства населения, опреде­ляемого типом семьи, то можно выделить соответствующие 3 груп­пы республик. Первой группе республик (Прилож. 2, табл. 1) свойственен достаточно низкий уровень рождаемости (16,1 — 18,0), не очень высокий уровень детской смертности (11,3 — 18,0), преимущественно бинарная семья со средним уровнем рож­даемости, не превышающем 2 детей, сравнительно высоким уров­нем разводимости (соотношение браков и разводов на 1000 чел. населения — 2,5:1; 3:1). Это республики преимущественно ин­дустриального типа хозяйствования и городского типа поселения. Горожане в поселенческой структуре данных республик составляют от 58 до 81,4%. Но здесь следует обратить внимание на этничес­кую структуру населения: это республики с преимущественно русским населением (до 80%), которое и дает среднестатистичес­кие демографические показатели, близкие к русским администра­тивным областям РФ и свидетельствующие о переходе титульных этносов данных республик к механизму воспроизводства первого типа.

Вторая группа республик (прилож. 2, табл. 2), напротив, ха­рактеризуется численным доминированием титульных этносов. За исключением Горно–Алтайской республики, титульные этносы сос­тавляют здесь от 50 до 90% всего населения. Это республики преимущественно аграрной структуры народного хозяйства с пре­обладанием сельского типа поселений. Для них характерны высокий уровень рождаемости (в 1,8 — 2 раза выше, чем в сред­нем по России), более высокая численность семьи, большая ус­тойчивость брака (соотношение браков и разводов на 1000 чел. составляет 3:1, 4:1, 5:1), высокий уровень младенческой смерт­ности. При этом отметим, что последний показатель отличается по этническим группам в республиках. Например, если у титуль­ных этносов Дагестана он в среднем составляет 23,4 на 1000 ро­дившихся, то у русских в этой республике этот показатель составляет 14,8; у тувинцев — 35,6, у русских в Тыве — 24,9. Существенным отличием республик этих 2 групп является средний возраст населения. В первой группе он близок к средне­му возрасту населения в РФ (34,9 лет) и составляет от 32,6 до 39,6 лет, во второй — этот показатель значительно ниже: от 22,9 до 29 лет. Иными словами, население трудоизбыточных рес­публик значительно моложе, нежели в целом по России.

Третью группу республик (прилож. 2, табл. 3) составляют республики, которые при равном (Татарстан) или численном доминировании титульных этносов по демографическим показателям ближе стоят к русскому этносу в русских административных областях РФ. Это этносы, которые вышли на фазу перехода к индустриально–городс­кому типу развития.

Правомерность такого подхода в интерпретации демографи­ческой динамики по различным регионам России подтверждается также и соотношением городского и сельского населения всем трем группам республик (прилож. 2, табл. 4). В первой группе го­родское население составляет от 52,1 до 81,4%, но среди ти­тульных этносов — от 33,4 до 61,8% (напомним, что сами титуль­ные этносы в составе населения республик не превышают 32%). Во второй группе при доминировании титульных этносов удельный вес городского населения не очень высок. Эта часть населения не превышает трети от общей численности этноса. В третьей группе при доминировании титульных этносов городское население в сос­таве общей численности этноса имеет почти такой же вес, как и городское население в русских административных единицах — от 46,5 до 63,8%.

Итак, для объяснения показателей этнодемографической ста­тистики республики были объединены в 3 группы. Нас интересовало выявление степени влияния перехода от аграрного типа культуры к индустриальному на де­мографическую динамику. В ходе анализа были обнаружены:            1) демографический рост и процесс омоложение состава населения в республиках с неправославным населением; 2) расхождения в группе неправославных республик по типу механизма воспроизводства на­селения. На последнем пункте следует остановиться подробнее. Мы попытались объяснить это различие, исходя из процесса урбани­зации, и обнаружили значительные количественные расхождения в удельном весе горожан в республиках с преимущественно непра­вославным населением. Однако для полноты картины требуется ка­чественный анализ этих показателей. Один из интересных вариан­тов такого анализа был проведен М.Н.Губогло. Он сравнил динамику прироста численности населения в православных и исламских (плюс буддистских) республиках и пришел к выводу о большом влиянии исламского фактора: «Этностатистический подход позволил выявить такую картину развития этнодемографических процессов, которая сама подтолкнула к определенному выводу и обнажила роль ислама в формировании национального состава ав­тономных республик РФ». С точки зрения автора, она состоит в коренизации городского населения и в вытеснении русской его части из исламских республик. Данный вывод сделан на основе сопоставления динамики численности групп коренного населения республик и русской его части в целом по республикам и по городскому населению.

Сопоставляемые показатели действительно внушительны. За 30 лет между послевоенными переписями в исламских республиках городское население титульных этносов по сравнению с русским в Татарстане увеличилось в 2,8 раза, в Северной Осетии — в 3,1, в Башкортостане — в 3,6, в Дагестане — в 4, а в Чечено-Ингуше­тии — в 9,1 раз. Сравнение республик по доли сок­ращения русского населения за этот период выстраивает их в следующей последовательности. Численность русского населения сократилась в Татарстане на 0,6%, Башкортостане — на 3,1, Ка­бардино–Балкарии — на 6,8, Северной Осетии — на 9,7, Дагестане — на 10,9, Чечено–Ингушетия — на 25,9; в Бурятии — на 4,7, Ты­ве — на 8,1, Калмыкии — на 18,3%. Но значительнее всего сокра­тилось русское население в городах северокавказских республик, где популярен ислам: в Чечено–Ингушетии доля русского населе­ния упала на 32,8, в Кабардино–Балкарии — на 25,9, в Дагестане — на 25,3%. Самые значительные темпы сокращения русского насе­ления к 1989 г. наблюдались в столицах этих республик. В Ма­хачкале численность горожан–русских уменьшилась на 30,1, в Грозном — на 25,2, в Нальчике — на 23,5, в Орджоникидзе (Вла­дикавказе) — на 23,1% .

Однако, даже следуя логике данного анализа, нельзя не за­метить существенной разницы в показателях, которая отличает Татарстан и Башкортостан (но особенно первую республику) от республик северокавказского региона. Это заставляет усомниться в итоговом выводе автора относительно преобладающей роли исла­ма и искать другое объяснение. Его подсказывают приведенные цифры. Видимо, причину следует искать в характере урбанизации. Сама урбанизация оценивается учеными как позитивный процесс, поскольку она изменяет инфраструктуру общества и систему жизнеобеспечения населения. Однако сжатые сроки этих преобразований в северокав­казском регионе влекут за собой резко негативные последствия. Сформировавшееся такими темпами городское население имеет «не­городской» характер. В социологических исследованиях приводят­ся данные, которые подтверждают это явление на материале городов СССР. К концу 80-х годов доля уроженцев города среди 60-летних горожан СССР составляла 15%, среди 40-летних — от 30 до 40%, среди 20-летних — 50%. Только в 1980 г. на долю городских ма­терей стало приходиться 59% рожденных детей–горожан .

Не вызывает сомнения, что в резко выросших в 60-е гг. городах РФ (а в их число входят города республик Северного Кавказа, Якутии, Тывы, Калмыкии) наблюдается сходная картина. Поэтому можно утверждать, что в городском населении этих рес­публик преобладают маргинальные слои. Основная часть городско­го населения не является носителем городского типа культуры, в основании которой лежит правовой принцип регуляции поведения и доминируют не традиции, а универсальные нормы нравственности. Горожане — выходцы из села руководствуются преимущественно традиционными нормами и имеют сельские стереотипы поведения. Развитию городского типа социа­лизации препятствует численно большой наплыв сельского населе­ния, вследствие чего города просто не справляются с этой функ­цией. Не менее важным фактором, затруднявшим в прошлом этот процесс, являлся милитаризованный характер развития экономики СССР, непременной чертой которого являлось остаточное финансирование социальной инфраструктуры. В этой ситуации численность городского населения росла при отсутствии городского типа жилья, необходимых экономических условий для производственной занятости городского типа и развитой системы бытового обслужи­вания населения. Поэтому в городах рос «сектор трущоб» и восп­роизводилась культура барачного типа.

Переместившись в города, сельское население, в силу со­вершенно иных условий социального взаимодействия (индивидуа­лизм вместо коллективизма, анонимность вместо публичности), не может воспроизводить в них традиционные принципы регуляции по­ведения. Семья как носитель и институт трансляции традиционной этнической культуры оказывается практически выключенной из процесса социализации. Вместе с тем отсутствие достаточного количества школ, а также неразвитая система преподавания в школах важнейших элементов этнической культуры — языка, лите­ратуры, истории — не только способствуют ухудшению общего кли­мата межличностных отношений, но и наносят существенный урон сохранению традиционной этнической культуры народов.

Замечания о маргинальном характере большей части городс­кого населения титульных этносов все же не касаются Татарстана и Башкортостана. В пользу такого разделения республик с преобладанием ислама свидетельствует социальная структура этно­сов. Ее существенными элементами являются образовательный уро­вень, профессиональный состав, а также формирование групп спе­циалистов из представителей титульных этносов (Прилож. 2, табл. 5-7). Если с этих позиций рассмотреть этнопрофессиональный состав населения республик, то они объединяются не в 2 группы (православные и исламо–буддистские), а в выделенные нами 3 группы, в основе различий которых лежит доминирование индуст­риального или аграрного типа развития. Формирование этнопро­фессионального состава отличается в этих группах по следующим признакам:

1) перетеканию трудовых ресурсов из сферы ма­териального в сферу нематериального производства, но в индуст­риально развитых республиках в этот процесс равно­мерно вовлечено все население, независимо от этнической принадлежности, а в аграрных — темпы этого перехода выше у титульных этносов;

2) перераспределению трудовых ресурсов между сферами занятости преимущественно умс­твенным и преимущественно физическим трудом.

Еще убедительнее выглядят данные в области формирования групп специалистов. В индустриально развитых республиках наб­людаются равномерные темпы прироста специалистов с высшим и средним специальным образованием по этническим группам. В ис­ламских республиках Северного Кавказа эти темпы среди титуль­ных этносов существенно превышают темпы роста данных групп у русского населения. За этими, на первый взгляд, сухими цифрами, отражающими прирост городского населения по этническому составу, перерасп­ределение населения по сферам занятости, наращивание групп специалистов и т.д., стоят реальные социально-этнические про­цессы. За последние десятилетия произошла «этнизация» городс­кого населения аграрных республик, что объясняется рядом при­чин. В их числе можно назвать: а) резкий прирост численности этносов Северного Кавказа; б) политику, направленную на пере­селение горского населения на равнины и плоскости; в) политику государства в области образования, направленную на подъем об­разовательного уровня молодежи коренных этносов. Выделенные факторы являются внешними по отношению к естественному процес­су развития этноса. Поэтому сжатые сроки урбанизации и механи­ческий рост городов и городского населения привели не к форми­рованию городского (и индустриального) типа культуры у корен­ных этносов, а к воспроизводству этнической структуры аграрно­го типа, но в условиях города. Специфика же городского типа поселения оказывает разрушительное действие на традиционные структуры организации этноса, что предполагает поиск новых принципов самоорганизации. В качестве важнейшего из них видит­ся создание собственных государственных органов.

Сжатое пространство города и отказ центральных органов власти от подавления проявлений национальных (этнических) форм жизни привели в свою очередь к открытой межэтнической конкуренции и как следствие — к вытеснению одного этноса дру­гим. Эти отношения проявились прежде всего в форме утверждения или повышения политической позиции этноса в республике. Отсюда активизируется осмысление позиции этноса как коренного или не­коренного, требование конституционной защиты прав этносов. Другой характер межэтнических взаимоотношений утверждает­ся в индустриально развитых республиках. Более длительное и мирное совместное историческое проживание русского народа и народов финно-угорской и тюркской групп, их взаимоадаптация, совместное формирование элементов общей культуры, а также размытая этническая структура, характерная для индустриального уровня развития этноса, — все это выступает гарантом, сдерживающим отношения межэтнической конкуренции в условиях развития рыночных отношений. Активизация рыночных отношений и отказ общества от принципа квотного представительства этносов во всех сферах социальной жизни, а также психологическая готовность большей части населения этих республик к индивидуальному типу мобиль­ности расширили его каналы, что привело здесь к выравниванию статусов русского и титульный этносов или «подтягиванию» ста­туса титульного этноса до статуса русского.

Итак, подведем некоторые итоги. Проведенный этнодемогра­фический и социокультурный анализ позволяет сделать следующие выводы:

1) объективное положение этнических групп неодинаково в различных регионах России;

2) существенные различия в сферах занятости и системах жизнеобеспечения больших социальных групп производны от этни­ческой дифференциации, имеют объективный характер и независи­мы от пропагандистской деятельности политиков и идеологов (ученых, писателей);

3) благодаря государственной политике СССР в предшествую­щие десятилетия, направленной на выравнивание уровней экономи­ческого развития и социокультурной инфраструктуры, титульные народы большинства республик РФ вышли на уровень перехода от аграрной к индустриальной фазе развития;

4) переходный этап развития в республиках Северного Кав­каза в условиях этнической и социокультурной дифференциации населения привел к острой конкуренции между этническими груп­пами по поводу основных средств жизнеобеспечения (территория расселения, сфера занятости, образование, жилье и др.).

этнотерриториальной регионализации

Этническая специфика населения, часто закрепленная в юридических формах, способствующих ее укреплению, во многом определяет регионализацию социокультурного пространства страны. Под видимыми бытовыми и фольклорными проявлениями культуры, отличающими те или иные регионы страны, лежат более глубинные пласты, обусловливающие как специфику хозяйственных типов деятельности или ментальных структур населения тех или иных регионов, так и характер межэтнических отношений на региональном уровне, влияющих на степень однородности политического пространства России.

Проблема регионализации политического и культурного пространства в России существует с момента возникновения государства. Ее актуальность обусловливается территориальной масштабностью страны, различием культур населяющих ее народов и их неравным социально-экономическим развитием. В теоретическом плане регионализация стран по культурному основанию рассматривалась многими учеными. Еще в работах Ф.Боаса обращалось внимание на географическое распределение культуры и выделение географической «привязки» тех или иных культурных элементов. Эта идея нашла последующее развитие в трудах американских этнологов К.Уисслера и А.Кребера. В процессе изучение культуры американских индейцев они выделили обобщенное понятие — «культурная область». В основу выделения культурных областей был положена специфика хозяйственного комплекса. Аналогичные наблюдения можно найти и в работах Л.Н.Гумилева, который говорил об этноландшафтных зонах: «они образуются в результате взаимодействия, симбиоза человека и ланшафта, когда они начинают дополнять друг друга». На территории бывшего СССР Л.Н.Гумилев выделял семь этноландшафтных зон. Например, «русские как этнос связаны с азональным пойменно-луговым ландшафтом рек таежной зоны, где они образовали уникальный симбиоз с коровой, используемой прежде всего как источник органического удобрения, совершенно необходимого для малоплодородных подзолистых лесных почв». Северные народы (самоеды, ханты, манси, эвенки, эвены и др.) образуют подобный симбиоз с северным оленем, южные — с овцой и т.д.

Другие российские этнологи выделяли историко–этнографические области. Наиболее известные работы в этом направлении принадлежат М.Левину и Н.Чебоксарову. Они выделили хозяйственно-культурные типы, под которыми понимали сформировавшиеся в определенных географических условиях у близко проживавших народов, находящихся на одинаковой стадии социально-экономического развития, определенные комплексы особенностей хозяйства и культуры. Авторы этой концепции отмечали, что хозяйственно–культурные типы возникают в древности, но сохраняются в современности в форме зональных культурно–бытовых комплексов. Определяющую роль в их формировании играют хозяйственные черты, которые отражаются в обычаях, обрядах,  верованиях .

Большая работа по изучению локальных сибирских хозяйственно-культурных типов была проделана в 60-х г. ХХ в. отечественными этнографами В.Черницовым и А.Окладниковым. Аналогичные хозяйственно–культурные типы были выделены также в Средней Азии, в Волго–Уральском регионе. В качестве локализации такого хозяйственно-культурного типа можно выделить и Северный Кавказ. Все без исключения этнографы и историки, изучавшие культуру народов региона, подчеркивают единство их хозяйственно-бытовых и культурных элементов. Однако при этом ученые данного региона все чаще определяют это единство не как понятие хозяйственно–культурного типа, но как понятие цивилизация (кавказская, адыгская и т.д.). Вместе с тем еще в 60-е гг. была предпринята попытка «исследования культуры и быта не того или иного отдельного народа, а совокупности их в рамках целого этнографического региона». Иными словами, ученые всегда видели в Северном Кавказе единство экономического и культурного пространства для народов его населяющих.

Каждый из регионов самобытен и своеобразно вписывается в единое культурное и социальное пространство России. Его синтетическое описание требует подробного анализа процессов, происходящих в каждом регионе, выявления в них общероссийских универсалий и региональной специфики. Но также как на общероссийском уровне четко просматривается своеобразие регионов, в масштабах самих регионов можно выделить субрегиональное своеобразие. История формирования и этнокультурная специфика регионов отражается на их социально–экономических характеристиках. В географическом пространстве России рядом находятся народы, разделенные огромной дистанцией в социальном пространстве. Географическое (в данном случае его синонимами являются «геометрическое» и «физическое») и социальное пространства не совпадают. Концепцию социального пространства разрабатывал один из классиков современной социологии П.Сорокин. Он отмечал, что положение человека или группы в социальном пространстве можно определить через его (ее) отношение к другим социальным группам и явлениям, «взятым за точки отсчета». П.Сорокин  обозначил и «систему координат» социального пространства: «1) указание отношений человека к определенным группам; 2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции; 3) отношение данной популяции к другим популяциям, входящим в человечество». Социальная позиция этноса во многом определяется уровнем его социально-экономического развития.

С позиции методологии, предложенной в предшествующем изложении, народы, населяющие Россию по уровню социально-экономического развития можно объединить в три группы — традиционные, индустриальные и переходные (от традиционности к индустриальному типу развития). Отнесение этноса к той или иной группе предполагает его характеристику по ряду индикаторов, которые фиксируют протекание социальных процессов, изменяющих их социально–экономический облик. В первую очередь нас должны интересовать те социальные процессы, что воздействуют на внутриэтнические связи. Перемены, претерпеваемые этносом, вызываются социально–экономическими факторами, но проявляются в демографических и поселенческих характеристиках. Они описывают изменения, затрагивающие систему воспроизводства этноса, а именно воспроизводство численности населения, его социализацию и поселенческую самоорганизацию. Индикаторы социально–демографических процессов собираются государственными статистическими органами. Сбор статистического материала в нашей стране до последнего времени был крайне слабо ориентирован на его классификацию по этническому признаку. Статистические данные обычно собираются по республикам, а внутри них ряд показателей выбирается по этническому признаку. Этот подход определяет и группировку материала, приведенную ниже.

Тип демографического производства определяется количественны­ми показателями. Динамика численности этноса, которая складывается из показателей уровней рождаемос­ти, смертности (общей и младенческой), брачности и т.д., яв­ляется индикатором его функционирования и потенциала жизнеспо­собности, самовоспроизводимости. Рассмотренная с точки зрения количественных показателей численность населения РФ за 30 пос­левоенных лет (1959-1989) свидетельствует, что темпы роста численности у разных народов страны были различны. По этому параметру можно выделить две группы народов: имеющих прирост вы­ше среднего показателя по стране (1,25), и тех, у кого этот показатель ниже среднего. К последним относятся русские и бе­лорусы, а также поволжские народы угро-финской языковой груп­пы: они имеют тот же показатель, либо еще ниже. Целая группа угро-финских народов (мордва, карелы, вепсы) даже уменьши­лась в своей численности. Прирост населения несколько выше среднего уровня (в 1,3 — 1,5 раза) характерен для татар, башкир, хакасов, удыге, каряков, нанайцев, эскимосов. И, наконец, высоким приростом (от 1,6 до 2 и более раз) характеризовались алтайцы, якуты, тувинцы, эвенки и народы Северного Кавказа. Комментируя эти цифры, демографы связывают их со способом расселения народов. Падение численности свойственно прежде всего дисперсно расселенным народам. При компактном расселении налицо высокий уровень рождаемости. Однако даже подробное описание демографами миграционных и демографи­ческих процессов у различных народов не объясняет количественную неоднородность данных процессов.

Одним из важных факторов, определяющих прирост населения, является рождаемость. Безусловно, этот фактор зависит от степени распространения в обществе религии, которая посредством традиционных и культурных норм закрепляет свои установки на брачность, отношение к рождаемости и ее регулированию. Широко известна установка любой мировой религии на всемерное повыше­ние рождаемости. Все мировые религии, распространенные на тер­ритории России, — христианство, ислам, буддизм — строго требу­ют соблюдения запрета на аборт, который приравнивается к убийству. Ислам вообще не устанавливает женщинам низшего воз­растного предела для вступления в брачные отношения, что спо­собствует ранним бракам и увеличению рождаемости. Однако, от­мечая роль религии в росте населения, можно констатировать, что далеко не во всех регионах России она выступает средством регуляции поведения (в том числе и брачного). Области расп­ространения православной религии, деятельности которой был на­несен существенный урон в годы советской власти, совпадают с территориями, на которых наблюдается падение рождаемости. Хотя вряд ли можно объяснить падение рождаемости в этих областях отказом от религиозных норм, ведь этот процесс наблюдается и в европейских странах, не переживших всплеска атеизма на уровне массового сознания.

Представляется, что в значительно большей степени уровень рождаемости связан с распространенным в данном обществе типом семьи. Последний же непосредственно зависит от доминирующей формы труда — аграрной или индустриальной. Доиндустриальному (аграрному) уровню развития общества, как было сказано выше изложении, характерна многопоколенная семья как начальная структурная единица воспроизводства этноса, высокий уровень брачности, высокий уровень рождаемости. Индустриальное общество формирует бинарный (нуклеарный) тип семьи, с низким уровнем рождаемости. Кроме этих двух типов воспроизводства, конечно, существу­ет и некий промежуточный, переходный. Он возникает при втяги­вании преимущественно аграрного этноса в существующую уже ин­дустриальную культуру. Эта ситуация оказалась распространенной в условиях неравномерного экономического развития различных регионов такой огромной страны, как Россия. Переходный тип совмещает в себе и высокий уровень рождаемости (что характерно для многопоколенной семьи), и сравнительно невысокий уровень смертности (что уже ближе к бинарному типу семьи) благодаря высокому уровню развития медицины в обществе. Но тем самым разрушается сложившийся баланс рождаемости и смертности населения, что приводит к накапливанию «лишних людей» в сельских районах. Экономисты называют их трудоизбыточными, поскольку традицион­ные формы труда и ограниченное количество земель, пригодных для сельскохозяйственных работ, не позволяют задействовать большое количество рабочей силы. В случае же модернизации сельскохозяйственного труда количество «лишнего населения» резко увеличивается. Обычно такое накопление населения в селе приводит к его «выталкиванию» в город и к такому же резкому механическому (т.е. за счет приезжих) росту населения городов.

Если численный рост населения республик попробовать объ­яснить с позиции механизма воспроизводства населения, опреде­ляемого типом семьи, то можно выделить соответствующие 3 груп­пы республик. Первой группе республик (Прилож. 2, табл. 1) свойственен достаточно низкий уровень рождаемости (16,1 — 18,0), не очень высокий уровень детской смертности (11,3 — 18,0), преимущественно бинарная семья со средним уровнем рож­даемости, не превышающем 2 детей, сравнительно высоким уров­нем разводимости (соотношение браков и разводов на 1000 чел. населения — 2,5:1; 3:1). Это республики преимущественно ин­дустриального типа хозяйствования и городского типа поселения. Горожане в поселенческой структуре данных республик составляют от 58 до 81,4%. Но здесь следует обратить внимание на этничес­кую структуру населения: это республики с преимущественно русским населением (до 80%), которое и дает среднестатистичес­кие демографические показатели, близкие к русским администра­тивным областям РФ и свидетельствующие о переходе титульных этносов данных республик к механизму воспроизводства первого типа.

Вторая группа республик (прилож. 2, табл. 2), напротив, ха­рактеризуется численным доминированием титульных этносов. За исключением Горно–Алтайской республики, титульные этносы сос­тавляют здесь от 50 до 90% всего населения. Это республики преимущественно аграрной структуры народного хозяйства с пре­обладанием сельского типа поселений. Для них характерны высокий уровень рождаемости (в 1,8 — 2 раза выше, чем в сред­нем по России), более высокая численность семьи, большая ус­тойчивость брака (соотношение браков и разводов на 1000 чел. составляет 3:1, 4:1, 5:1), высокий уровень младенческой смерт­ности. При этом отметим, что последний показатель отличается по этническим группам в республиках. Например, если у титуль­ных этносов Дагестана он в среднем составляет 23,4 на 1000 ро­дившихся, то у русских в этой республике этот показатель составляет 14,8; у тувинцев — 35,6, у русских в Тыве — 24,9. Существенным отличием республик этих 2 групп является средний возраст населения. В первой группе он близок к средне­му возрасту населения в РФ (34,9 лет) и составляет от 32,6 до 39,6 лет, во второй — этот показатель значительно ниже: от 22,9 до 29 лет. Иными словами, население трудоизбыточных рес­публик значительно моложе, нежели в целом по России.

Третью группу республик (прилож. 2, табл. 3) составляют республики, которые при равном (Татарстан) или численном доминировании титульных этносов по демографическим показателям ближе стоят к русскому этносу в русских административных областях РФ. Это этносы, которые вышли на фазу перехода к индустриально–городс­кому типу развития.

Правомерность такого подхода в интерпретации демографи­ческой динамики по различным регионам России подтверждается также и соотношением городского и сельского населения всем трем группам республик (прилож. 2, табл. 4). В первой группе го­родское население составляет от 52,1 до 81,4%, но среди ти­тульных этносов — от 33,4 до 61,8% (напомним, что сами титуль­ные этносы в составе населения республик не превышают 32%). Во второй группе при доминировании титульных этносов удельный вес городского населения не очень высок. Эта часть населения не превышает трети от общей численности этноса. В третьей группе при доминировании титульных этносов городское население в сос­таве общей численности этноса имеет почти такой же вес, как и городское население в русских административных единицах — от 46,5 до 63,8%.

Итак, для объяснения показателей этнодемографической ста­тистики республики были объединены в 3 группы. Нас интересовало выявление степени влияния перехода от аграрного типа культуры к индустриальному на де­мографическую динамику. В ходе анализа были обнаружены:            1) демографический рост и процесс омоложение состава населения в республиках с неправославным населением; 2) расхождения в группе неправославных республик по типу механизма воспроизводства на­селения. На последнем пункте следует остановиться подробнее. Мы попытались объяснить это различие, исходя из процесса урбани­зации, и обнаружили значительные количественные расхождения в удельном весе горожан в республиках с преимущественно непра­вославным населением. Однако для полноты картины требуется ка­чественный анализ этих показателей. Один из интересных вариан­тов такого анализа был проведен М.Н.Губогло. Он сравнил динамику прироста численности населения в православных и исламских (плюс буддистских) республиках и пришел к выводу о большом влиянии исламского фактора: «Этностатистический подход позволил выявить такую картину развития этнодемографических процессов, которая сама подтолкнула к определенному выводу и обнажила роль ислама в формировании национального состава ав­тономных республик РФ». С точки зрения автора, она состоит в коренизации городского населения и в вытеснении русской его части из исламских республик. Данный вывод сделан на основе сопоставления динамики численности групп коренного населения республик и русской его части в целом по республикам и по городскому населению.

Сопоставляемые показатели действительно внушительны. За 30 лет между послевоенными переписями в исламских республиках городское население титульных этносов по сравнению с русским в Татарстане увеличилось в 2,8 раза, в Северной Осетии — в 3,1, в Башкортостане — в 3,6, в Дагестане — в 4, а в Чечено-Ингуше­тии — в 9,1 раз. Сравнение республик по доли сок­ращения русского населения за этот период выстраивает их в следующей последовательности. Численность русского населения сократилась в Татарстане на 0,6%, Башкортостане — на 3,1, Ка­бардино–Балкарии — на 6,8, Северной Осетии — на 9,7, Дагестане — на 10,9, Чечено–Ингушетия — на 25,9; в Бурятии — на 4,7, Ты­ве — на 8,1, Калмыкии — на 18,3%. Но значительнее всего сокра­тилось русское население в городах северокавказских республик, где популярен ислам: в Чечено–Ингушетии доля русского населе­ния упала на 32,8, в Кабардино–Балкарии — на 25,9, в Дагестане — на 25,3%. Самые значительные темпы сокращения русского насе­ления к 1989 г. наблюдались в столицах этих республик. В Ма­хачкале численность горожан–русских уменьшилась на 30,1, в Грозном — на 25,2, в Нальчике — на 23,5, в Орджоникидзе (Вла­дикавказе) — на 23,1% .

Однако, даже следуя логике данного анализа, нельзя не за­метить существенной разницы в показателях, которая отличает Татарстан и Башкортостан (но особенно первую республику) от республик северокавказского региона. Это заставляет усомниться в итоговом выводе автора относительно преобладающей роли исла­ма и искать другое объяснение. Его подсказывают приведенные цифры. Видимо, причину следует искать в характере урбанизации. Сама урбанизация оценивается учеными как позитивный процесс, поскольку она изменяет инфраструктуру общества и систему жизнеобеспечения населения. Однако сжатые сроки этих преобразований в северокав­казском регионе влекут за собой резко негативные последствия. Сформировавшееся такими темпами городское население имеет «не­городской» характер. В социологических исследованиях приводят­ся данные, которые подтверждают это явление на материале городов СССР. К концу 80-х годов доля уроженцев города среди 60-летних горожан СССР составляла 15%, среди 40-летних — от 30 до 40%, среди 20-летних — 50%. Только в 1980 г. на долю городских ма­терей стало приходиться 59% рожденных детей–горожан .

Не вызывает сомнения, что в резко выросших в 60-е гг. городах РФ (а в их число входят города республик Северного Кавказа, Якутии, Тывы, Калмыкии) наблюдается сходная картина. Поэтому можно утверждать, что в городском населении этих рес­публик преобладают маргинальные слои. Основная часть городско­го населения не является носителем городского типа культуры, в основании которой лежит правовой принцип регуляции поведения и доминируют не традиции, а универсальные нормы нравственности. Горожане — выходцы из села руководствуются преимущественно традиционными нормами и имеют сельские стереотипы поведения. Развитию городского типа социа­лизации препятствует численно большой наплыв сельского населе­ния, вследствие чего города просто не справляются с этой функ­цией. Не менее важным фактором, затруднявшим в прошлом этот процесс, являлся милитаризованный характер развития экономики СССР, непременной чертой которого являлось остаточное финансирование социальной инфраструктуры. В этой ситуации численность городского населения росла при отсутствии городского типа жилья, необходимых экономических условий для производственной занятости городского типа и развитой системы бытового обслужи­вания населения. Поэтому в городах рос «сектор трущоб» и восп­роизводилась культура барачного типа.

Переместившись в города, сельское население, в силу со­вершенно иных условий социального взаимодействия (индивидуа­лизм вместо коллективизма, анонимность вместо публичности), не может воспроизводить в них традиционные принципы регуляции по­ведения. Семья как носитель и институт трансляции традиционной этнической культуры оказывается практически выключенной из процесса социализации. Вместе с тем отсутствие достаточного количества школ, а также неразвитая система преподавания в школах важнейших элементов этнической культуры — языка, лите­ратуры, истории — не только способствуют ухудшению общего кли­мата межличностных отношений, но и наносят существенный урон сохранению традиционной этнической культуры народов.

Замечания о маргинальном характере большей части городс­кого населения титульных этносов все же не касаются Татарстана и Башкортостана. В пользу такого разделения республик с преобладанием ислама свидетельствует социальная структура этно­сов. Ее существенными элементами являются образовательный уро­вень, профессиональный состав, а также формирование групп спе­циалистов из представителей титульных этносов (Прилож. 2, табл. 5-7). Если с этих позиций рассмотреть этнопрофессиональный состав населения республик, то они объединяются не в 2 группы (православные и исламо–буддистские), а в выделенные нами 3 группы, в основе различий которых лежит доминирование индуст­риального или аграрного типа развития. Формирование этнопро­фессионального состава отличается в этих группах по следующим признакам:

1) перетеканию трудовых ресурсов из сферы ма­териального в сферу нематериального производства, но в индуст­риально развитых республиках в этот процесс равно­мерно вовлечено все население, независимо от этнической принадлежности, а в аграрных — темпы этого перехода выше у титульных этносов;

2) перераспределению трудовых ресурсов между сферами занятости преимущественно умс­твенным и преимущественно физическим трудом.

Еще убедительнее выглядят данные в области формирования групп специалистов. В индустриально развитых республиках наб­людаются равномерные темпы прироста специалистов с высшим и средним специальным образованием по этническим группам. В ис­ламских республиках Северного Кавказа эти темпы среди титуль­ных этносов существенно превышают темпы роста данных групп у русского населения. За этими, на первый взгляд, сухими цифрами, отражающими прирост городского населения по этническому составу, перерасп­ределение населения по сферам занятости, наращивание групп специалистов и т.д., стоят реальные социально-этнические про­цессы. За последние десятилетия произошла «этнизация» городс­кого населения аграрных республик, что объясняется рядом при­чин. В их числе можно назвать: а) резкий прирост численности этносов Северного Кавказа; б) политику, направленную на пере­селение горского населения на равнины и плоскости; в) политику государства в области образования, направленную на подъем об­разовательного уровня молодежи коренных этносов. Выделенные факторы являются внешними по отношению к естественному процес­су развития этноса. Поэтому сжатые сроки урбанизации и механи­ческий рост городов и городского населения привели не к форми­рованию городского (и индустриального) типа культуры у корен­ных этносов, а к воспроизводству этнической структуры аграрно­го типа, но в условиях города. Специфика же городского типа поселения оказывает разрушительное действие на традиционные структуры организации этноса, что предполагает поиск новых принципов самоорганизации. В качестве важнейшего из них видит­ся создание собственных государственных органов.

Сжатое пространство города и отказ центральных органов власти от подавления проявлений национальных (этнических) форм жизни привели в свою очередь к открытой межэтнической конкуренции и как следствие — к вытеснению одного этноса дру­гим. Эти отношения проявились прежде всего в форме утверждения или повышения политической позиции этноса в республике. Отсюда активизируется осмысление позиции этноса как коренного или не­коренного, требование конституционной защиты прав этносов. Другой характер межэтнических взаимоотношений утверждает­ся в индустриально развитых республиках. Более длительное и мирное совместное историческое проживание русского народа и народов финно-угорской и тюркской групп, их взаимоадаптация, совместное формирование элементов общей культуры, а также размытая этническая структура, характерная для индустриального уровня развития этноса, — все это выступает гарантом, сдерживающим отношения межэтнической конкуренции в условиях развития рыночных отношений. Активизация рыночных отношений и отказ общества от принципа квотного представительства этносов во всех сферах социальной жизни, а также психологическая готовность большей части населения этих республик к индивидуальному типу мобиль­ности расширили его каналы, что привело здесь к выравниванию статусов русского и титульный этносов или «подтягиванию» ста­туса титульного этноса до статуса русского.

Итак, подведем некоторые итоги. Проведенный этнодемогра­фический и социокультурный анализ позволяет сделать следующие выводы:

1) объективное положение этнических групп неодинаково в различных регионах России;

2) существенные различия в сферах занятости и системах жизнеобеспечения больших социальных групп производны от этни­ческой дифференциации, имеют объективный характер и независи­мы от пропагандистской деятельности политиков и идеологов (ученых, писателей);

3) благодаря государственной политике СССР в предшествую­щие десятилетия, направленной на выравнивание уровней экономи­ческого развития и социокультурной инфраструктуры, титульные народы большинства республик РФ вышли на уровень перехода от аграрной к индустриальной фазе развития;

4) переходный этап развития в республиках Северного Кав­каза в условиях этнической и социокультурной дифференциации населения привел к острой конкуренции между этническими груп­пами по поводу основных средств жизнеобеспечения (территория расселения, сфера занятости, образование, жилье и др.).