Северного Кавказа

Рассмотрение политического пространства региона предполагает выделение структурной организации политической власти и субъектов политической деятельности (практик). Политическое пространство обладает территориальной протяженностью, которая конституируется границами распространения политической (государственной) власти. В большинстве основных современных стран мира этническое пространство не совпадает с политическим, т.е. государственные или административные границы могут рассекать этническое пространство. В этом случае возникает проблема разделенных народов. Возможна и другая ситуация, вызванная тем, что этнос «растекается» по различным административно-государственным образованиям и этническое пространство оказывается значительно шире политического. В то же время, неравное территориальное распределение этносов выступает важным фактором возникновения этносоциальной стратификации.

Формирование при таком несовпадении различных полей социального пространства административно-территориальных образований приводит, по мнению З.В.Сикевич, к тому, что «вторичное политическое пространство неизбежно накладывается на первичное, этническое». Тем самым формируется «латентная конфликтогенность и самой этничности, и соотношения этнического и политического пространств». С этой точки зрения не лишне будет очертить формирование административного обустройства народов Северного Кавказа, как важного конфликтогенного фактора.

Окончательное включе­ние народов Северного Кавказа в состав Российской империи произошло по завершению Кавказской войны. На протяжении ХIХ в. шел поиск форм военно-административного и гражданского территориального управления Северным Кавказом, сопровождавшийся в силу разных причин частыми и непоследовательными административными переделами административных границ.

К февральской революции 1917 г. сложилась опре­деленная система административно-территориального устройства Се­верного Кавказа. В известной мере она учитывала сложившееся после окончания Кавказской войны расселение местного населе­ния. Территория Северного Кавказа и Дона входила в состав Терской, Дагестанской и Кубанской областей, Области Войска Донского, Став­ропольской и Черноморской губерний. Они в свою очередь делились на округа, в которых, как правило, было сосредоточено горское насе­ление, и отделы, в основном с казачьим населением. Первоначально территории сохраняли этнические названия, но затем их переимено­вали по названиям административных центров. Лишенные суверенитета, они сохраняли функции самоуправления с учетом этнических, религи­озных особенностей и с элементами государственности, но под конт­ролем царской администрации. Основная тенденция административных преобразований состояла в том, что местные (горские и казачьи) административно-территориальные структуры постепенно утрачивали свою самобытность и все более включались в систему управленческих форм и методов общероссийского характера.

Сложившаяся административно-территориальная система была противоречивой. Строгое разграничение этнических территорий объек­тивно носило спорный характер, горские аулы и казачьи станицы располагались чересполосно и оказывались, несмотря на географи­ческую принадлежность, в составе разных административных единиц (горские округа или казачьи отделы). Так как начальники Терской и Кубанской областей были одновременно наказными атаманами, то горские округа фактически оказались под контролем казачьей вер­хушки. Все это, а также разного рода ограничения для горских на­родов и аграрный вопрос создавали почву для межэтнической напря­женности и конфликтов на Северном Кавказе. Их частотность нарастает в период 1917-1920 гг.

Разрешение накопленных противоречий приходится на послеоктябрьский период, с которым связано создание современной формы государственного устройства у всех народов региона. Современные исследователи в эволюции административных образований на Северном Кавказе выделяют следующие этапы :

Первый этап (1917 — 1924), — связан с формированием основных  территориально-политических единиц, которые с некоторым видоизменением сохранились и в настоящее время.

Второй этап (1922 — 1929) связан с формированием крупного административно-территориального образования, единого экономического района Северо-Кавказского края с центром в Ростове-на-Дону (за исключением Даге­стана).

Третий этап (1929 — 1941) был вызван обратным движением —  разделением края на более мелкие единицы: две из которых (Ростовская область и Краснодарский край) представляли собой территории с преимущественно русским населением, а третья — объединяла территории, населенные народами Северного Кавказа (ее административным центром был сначала Пятигорск, затем — Орджони­кидзе (Владикавказе) и, наконец, с 1937 г. — Ставрополь). Национальные автономные образо­вания сохранились в составе более крупных ад­министративных единиц.

Четвертый этап (1941 — 1958) охватывает период, в течение которого осуществлялись многочисленные административные переделы территорий, вызванные депортацией карачаевцев, балкарцев, ингушей и чеченцев.

Пятый этап (1958-1990) выделяется в связи с вос­становлением упраздненных автономий.

Шестой этап (начиная с 1991 г.) можно выделить в связи с административными преобразованиями, происходящими в регионе: все автономные республики повысили свой статус, автономные области также были преобразованы в республики (Адыгея и Карачаево-Черкесия); а Чечено-Ингушская Республика была преобразована в две самостоятельные республики — Чеченскую и Ингушскую.

Выделенные этапы отражают постоянный поиск оптимальной модели сочетания политического и этнического пространств региона, который выступает продуктом деятельности субъектов политического процесса.

§3. Субъекты политических практик

Даже простой перечень всех административно-территориальных преобразований на протяжении истории региона показывает огромную роль в процессе административного обустройства народов сначала союзного, затем российского правительства. Центральные органы государственной власти стремились унифицировать политическое пространство региона. О драматизме этих усилий, обернувшихся для народов региона трагическими последствиями, рассказывают исследования многих историков. Этот процесс анализируется и в политологическом дискурсе, поэтому естественно выделение федерального центра в качестве активного субъекта политических процессов в регионе. Верно и замечание о том, что в организации политического пространства региона проявилось «объективистское» отношение верховного субъекта к этническим группам». Действительно, именно центральная государственная власть выстраивала политическую конфигурацию региона, и, как показывают выделенные этапы его административного обустройства, сам процесс государственного строительства носил «поисковый», «экспериментальный» характер.

Такой поиск может, бесспорно, рассматриваться и под негативным углом зрения, как «экспериментаторство», насилие над народами, которое ясно просматривается в принципах национальной политики, проводившейся в отношении к народам Северного Кавказа:

« — разрыв форм национально-государственного строительства с традициями, практикой межэтнических отношений в этом регион, опытом дореволюционной России в целом;

– отсутствие четких критериев при выборе форм национальной государственности…;

– искусственное создание многосубъектных государственных образований для неродственных этносов…;

– произвольное определение границ без учета исторически установившихся территорий проживания там народов…;

–   репрессии и депортации народов;

– лишение целой группы народов Северного Кавказа какой-либо формы национальной автономии».

Если «спрямить» поиски центральной власти и выделить стержневое содержание административных преобразований, легко заметить колебания между двумя полюсами: формированием региона как целостной административной единицы и как системы рядоположенных административных единиц. Центральная власть предпринимала, особенно в досоветский период, значительные усилия по формированию Северного Кавказа как единого политического региона. Эти усилия подчинялись логике государственного строительства, прослеживаемой в любой исторический период в любой точке формирования государственности, и были связаны с заменой этнической (родственной, племенной) формы организации с ее непосредственными межличностными связями правовой, обезличенной формой организации.

Однако действия в этом направлении не всегда носили жестко-административный характер. Можно выделить и другие принципы формирования регионального и общефедерального единства, которым следовал союзный центр:

создание условий для культурного развития народов региона;

индустриализация региона и развитие коммуникационных сетей (транспортных, информационных), связывающих между собой различные районы Северного Кавказа;

формирование кадров для сферы управления и промышленности из представителей коренного населения;

создание общего образовательного пространства;

усиление политической стабильности автономий региона за счет переселения сюда и поддержки русского городского населения.

Вместе с тем управленческая практика постоянно воспроизводила ответную реакцию на интеграционные усилия центра, реализовавшуюся в преобладании тенденции к децентрализации на региональном уровне и обособлению административных районов по этническому критерию. Централизация здесь обрела вертикальный характер преимущественно в конфигурации федеральный центр — автономия. Такая политическая практика показывает активную роль и другого субъекта политического процесса в регионе — политико-управленческих элит республиканского уровня. Они бесспорно представляют собой региональный уровень центральной государственной власти (и в этом смысле должны рассматриваться как ее составной элемент). Но при этом региональные элиты выражали (в разной степени и в разные периоды советской истории) и лоббировали те или иные интересы регионального уровня и в этом смысле выступали относительно самостоятельными субъектами политических практик. Под влиянием действий этих субъектов в значительной степени ослаблялись усилия центра, направленные на политическую интеграцию региона в единое целое.

Только в последние годы президенты республик предпринимают шаги по налаживанию внутрирегиональных политических связей. Примером является активизация межреспубликанского сотрудничества на уровне парламентов Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, которая наблюдается, начиная с лета 1997 г. Предпосылкой ее развития стало заключение межреспубликанских договоров об экономическом и культурном сотрудничестве между этими республиками. 25 июля 1997 г. в г. Нальчике был подписан договор об образовании Межпарламентского совета Республики Адыгея, Кабардино-Балкарской республики и Карачаево-Черкесской Республики.

В ноябре 1997 г. в г. Черкесске состоялось первое заседание Межпарламентского совета. В нем приняли участие не только парламентарии, но и президенты РА и КБР и глава республики КЧР. Помимо решения организационных вопросов здесь были поставлены проблемы интеграции экономик трех республик, законодательного регулирования единого экономического пространства, а также разработки совместных программ в социальной сфере и по борьбе с преступностью. Здесь же прозвучало предложение о создании и Межправительственного Совета трех республик. Интеграционная направленность просматривается в деятельности Президента Кабардино–Балкарии, В.М.Кокова, неоднократно организовывавшего встречи глав северокавказских республик. К этому направлению можно отнести шаги Президента РСО–Алания А.Дзасохова, выступившего инициатором проведения трехсторонней встречи глав исполнительной власти Ингушетии, Чечни и Северной Осетии.

Современное политическое пространство Северного Кавказа долгое время определялось диспозицией двух политических субъектов — федерального центра и республиканских политических элит. При этом общерегиональная административная структура, представляющая федеральный центр (аналог — кавказское наместничество до Октябрьской революции) до июня 2000 г. в регионе отсутствовала. Такие управленческие органы существовали только у силовых ведомств — Севе­ро–Кавказский  военный округ и Севе­ро–Кавказский округ внутренних войск МВД. В разное время на протяжении 90-х гг. пост представителя Президента РФ был введен в республиках, краях и области региона. По оценке политологов, «в целом усиление федерального присутствия на Северном Кавказе происходило по мере обо­стрения напряженности в том или ином обра­зовании и носило роль «пожарного» разрешения конфликтной ситуации». В качестве ответных служат выступления представителей республик на уровне федеральной власти, которые имеют значительные возможности влиять на принимаемые решения, касающиеся, прежде всего, проблем Северного Кавказа.  Некоторое усиление позиций федерального центра прогнозируется в связи с учреждением в июне 2000 г. такой административной структуры как Южный Федеральный Округ, основной составной частью которого является Северный Кавказ.

Реформирование экономики и политической системы России в 90-х гг. привело к реорганизации политического пространства и на Северном Кавказе. В первую очередь речь идет о возникновении нового субъекта политического процесса в регионе — неформальных общественно-политических движений, организованных по этническому принципу. Динамика их развития достаточно хорошо описана в научных исследованиях последних лет. Эти движения выступили с идеей отстаивания интересов не республик по отношению к центру, а этносов. Их возглавляли, как правило, представители этнической интеллигенции, хорошо артикулирующие ценности самобытной культуры народов и отстаивания их политическими средствами.

Уже на раннем этапе формирования этих движений эксперты выделили целую группу общих причин и предпосылок их возникновения:

экономические (доминирования централизованного планирования и слабая ориентированность на нужды местного населения, падение уровня жизни и др.);

исторические (восстановление исторической государственности, восстановление справедливости по отношению к депортированным народам);

территориальные (пересмотр границ с точки зрения учета этнического состава населения);

экологические (природоохранные выступления, защита экологической обстановки в территориях этногенеза);

правовые (повышение статуса автономий);

культурные (развитие языка, национальной школы, укрепление религии);

демографические (падение доли титульного этноса в составе населения автономии или республики в связи с интенсивной трудовой миграцией).

Именно эти причины анализировались в публицистических выступлениях представителей интеллектуальных кругов титульных народов и формулировались с учетом интересов тех или иных народов. Все этнические движения прошли примерно одинаковый путь социально-политического становления — от культурных обществ, делающих акцент на возрождении культуры и традиций народа, до политических движений, выдвигающих в качестве цели изменение политического статуса народа.

В России расстановка политических сил в борьбе за суверенитет сложилась иначе, чем в СССР. В борьбу двух политических лидеров — М.Горбачева и Б.Ельцина — оказались вовлечены лидеры российских национальных автономий, которым было обещано повышение статуса автономий до уровня союзных республик. А поэтому идея национальной суверенизации в российских автономиях официальным политическим руководством страны была «передана» в руки республиканской администрации (в республиках СССР она развивалась и отстаивалась оппозиционными национальными партиями и народными фронтами). Поэтому субъекты политического процесса в российских автономиях, и в частности на Северном Кавказе, не находились в ситуации видимого острого противоречия: и официальная республиканская власть, и оппозиционные национальные движения отстаивали идею суверенитета, развития культуры народов, восстановление этнической символики в качестве республиканской и т.д. Расхождение их позиций до противоположных объяснялось борьбой за власть, которая рассматривалась с позиции перспектив становления республиканской государственности.

Официальная власть изначально отстаивала необходимость сохранения межнационального согласия и территориальной целостности республик, оппозиционеров отличали более радикальные настроения и готовность использовать формирование этнической государственности как крайний вариант известной ленинской формулы: «самоопределение вплоть до отделения...» Взвешенность и медлительность официальной власти оборачивалась некоторым отставанием ее от политической активности радикалов. Рассматривая их борьбу сквозь призму развития социокультурного процесса, следует подчеркнуть, что официальная республиканская власть, независимо от индивидуальных мотивов ее представителей, защищала уже сложившуюся к 90-м гг. у народов России государственность как культурную ценность. Оппозиция, выдвигая задачу построения этнической государственности, своими реальными действиями не только была нацелена на разрушение достигнутых форм государственности, но и заведомо блокировала использование для будущего государственного строительства ее основу — всеобщность гражданских прав.

С этой позиции в этнополитическом процессе на Северном Кавказе его главное противоречие можно определить как борьбу сил, утверждающих современный тип государственности, который во всем мире характеризуется полиэтничностью населения, защитой прав личности, а не социальных групп, и сил, отстаивающих ценности локального общества, защитить которое призвано этнократическое государство. Заметим, речь идет не о выборе политических позиций — «пророссийская» или «антироссийская», — а о столкновениях культурно-идеологических концепций социальной организации. Естественно, наибольшей остроты эта политическая борьба достигала там, где в большей степени сохранились принципы организации локального общества.

Диспозицией этих политических сил определяется политическое пространство региона. Его физические параметры ограничиваются пределами распространения власти, авторитета политических институтов и лидеров, и получают свои видимые границы в границах государства. Однако власть может неравномерно распределяться и в пределах единого политического пространства. В этом смысле государственная власть в различных сегментах политического пространства Северного Кавказа может иметь различную степень насыщенности, проявляясь как стабильная или конфликтная. Конфликтность проявляется в сецессионных (от лат. secessio — “отделение”) установках и действиях региональных политических этнолидеров и проектировании их на общественные настроения населения республик. Этот параметр может быть положен в основу выделения субструктур (или субрегионов) политического пространства. Такие субструктуры формируются во взаимодействии субъектов политических практик.

Возникновение в 90-х гг. центров, дестабилизирующих политическую обстановку в регионе, объясняется изменением баланса сил основных политических субъектов. В норме он формировался из взаимодействия центра и официальных республиканских политических элит (номенклатуры), действия которых были подчинены одним целям и разворачивались по прогнозируемому сценарию. Появление третьей политической силы — общественно-политических национальных движений — в условиях курса на демократизацию политической жизни (1991-1994) объективно усиливало роль региональных элит по отношению к центру. Важным условием возвращения к нарушенному балансу в настоящее время выступает воссоздание федеральным центром своей функции в качестве основы властного ресурса региональных политических элит.

ВЫВОДЫ

Важнейшим содержанием политического процесса является утверждение центростремительной тенденции, укрепление единой политической воли на определенном территориальном пространстве, контроль территории и организация населения, проживающего на нем. Эта тенденция реализовалась в построении государственности современного типа, которая выступает ядром политической системы общества.

Этнополитический процесс выступает частным случаем политического процесса, специфика которого определяется особенностью субъектов (они образуются на основе этнической идентичности) и смыслами политической деятельности. Субъекты этнополитического процесса чаще всего отстаивают несовпадающие ценности (а не интересы), реализация которых раскалывает  единое гражданское общество на субкультурные и региональные группы, противопоставляющие свою культурную или региональную идентичность политической гражданственности.

Интерпретация сущности этнополитического процесса зависит от теоретико-методологических позиций исследователей. Сторонники онтологической (примордиальной) концепции этноса освещают этнополитический процесс как столкновение этносов, борющихся за реализацию прав на самоопределение и выбор собственного пути социально-исторического развития. Представители конструктивизма интерпретируют этнополитический процесс как борьбу политических элит, мобилизующие для достижения узкогруппового интереса обширную эт­ническую группу, и опирающиеся на нею в качестве своего политического капитала. Попытку совмещения онтологических характеристик этноса и методов конструирования этничности представляет собой инструментализм, распространенный среди современных этносоциологов, которые считают, что эффективность усилий по конструированию этноса в качестве реальной социальной группы опирается на уже этническое самосознание и культурную общность.

Важным конфликтогенным фактором для формирования и развития этнополитического процесса является неадекватное наложение политического пространства на этническое. История административных преобразований на Северном Кавказе показывает поиск оптимального варианта решения этой проблемы.

Конфигурация политического пространства Северного Кавказа в послеоктяюрьский период образовывалось взаимодействием центральной (союзной, федеральной) власти и региональных элит. При этом доминирующая роль принадлежала центральной власти, стремившейся выстроить интегрированное и централизованное пространство региона. Региональные политические элиты отстаивали свое право на самостоятельные отношения с центральной властью.

Реформирование экономики и политической системы России в 90-х гг. привело к возникновению нового субъекта политического процесса в регионе — неформальных общественно-политических движений, организованных по этническому принципу. Большинство из них в прямой или завуалированной форме выдвигали задачу построения государственности конкретного народа. Объективно их действия не только были нацелены на разрушение достигнутых форм государственности, но и заведомо блокировали использование для будущего государственного строительства его основу — всеобщность гражданских прав.

Возникновение третьей политической силы в регионе — общественно-политических национальных движений — в условиях курса на демократизацию политической жизни (1991-1994) объективно усиливало роль региональных элит по отношению к центру и тем самым изменило баланс сил основных политических субъектов.

Вопросы для самоконтроля:

Какое содержание вкладывается в понятия «политический процесс» и «этнополитический процесс»?

Какие силы могут выступать в качестве субъектов этнополитического процесса?

Чем отличаются трактовки субъектов этнополитического процесса в методологических подходах примордиализма и конструктивизма?

Как вы считаете, влияют ли методологические споры ученых о сущности субъектов этнополитического процесса на содержание политического процесса в регионе?  

Почему поиски оптимального административного устройства северокавказского региона советским, а затем российским правительством не привели к желаемому результату?

Какие цели преследовали неформальные общественно-политические движения на Северном Кавказе, организованные по этническому признаку?

Рассмотрение политического пространства региона предполагает выделение структурной организации политической власти и субъектов политической деятельности (практик). Политическое пространство обладает территориальной протяженностью, которая конституируется границами распространения политической (государственной) власти. В большинстве основных современных стран мира этническое пространство не совпадает с политическим, т.е. государственные или административные границы могут рассекать этническое пространство. В этом случае возникает проблема разделенных народов. Возможна и другая ситуация, вызванная тем, что этнос «растекается» по различным административно-государственным образованиям и этническое пространство оказывается значительно шире политического. В то же время, неравное территориальное распределение этносов выступает важным фактором возникновения этносоциальной стратификации.

Формирование при таком несовпадении различных полей социального пространства административно-территориальных образований приводит, по мнению З.В.Сикевич, к тому, что «вторичное политическое пространство неизбежно накладывается на первичное, этническое». Тем самым формируется «латентная конфликтогенность и самой этничности, и соотношения этнического и политического пространств». С этой точки зрения не лишне будет очертить формирование административного обустройства народов Северного Кавказа, как важного конфликтогенного фактора.

Окончательное включе­ние народов Северного Кавказа в состав Российской империи произошло по завершению Кавказской войны. На протяжении ХIХ в. шел поиск форм военно-административного и гражданского территориального управления Северным Кавказом, сопровождавшийся в силу разных причин частыми и непоследовательными административными переделами административных границ.

К февральской революции 1917 г. сложилась опре­деленная система административно-территориального устройства Се­верного Кавказа. В известной мере она учитывала сложившееся после окончания Кавказской войны расселение местного населе­ния. Территория Северного Кавказа и Дона входила в состав Терской, Дагестанской и Кубанской областей, Области Войска Донского, Став­ропольской и Черноморской губерний. Они в свою очередь делились на округа, в которых, как правило, было сосредоточено горское насе­ление, и отделы, в основном с казачьим населением. Первоначально территории сохраняли этнические названия, но затем их переимено­вали по названиям административных центров. Лишенные суверенитета, они сохраняли функции самоуправления с учетом этнических, религи­озных особенностей и с элементами государственности, но под конт­ролем царской администрации. Основная тенденция административных преобразований состояла в том, что местные (горские и казачьи) административно-территориальные структуры постепенно утрачивали свою самобытность и все более включались в систему управленческих форм и методов общероссийского характера.

Сложившаяся административно-территориальная система была противоречивой. Строгое разграничение этнических территорий объек­тивно носило спорный характер, горские аулы и казачьи станицы располагались чересполосно и оказывались, несмотря на географи­ческую принадлежность, в составе разных административных единиц (горские округа или казачьи отделы). Так как начальники Терской и Кубанской областей были одновременно наказными атаманами, то горские округа фактически оказались под контролем казачьей вер­хушки. Все это, а также разного рода ограничения для горских на­родов и аграрный вопрос создавали почву для межэтнической напря­женности и конфликтов на Северном Кавказе. Их частотность нарастает в период 1917-1920 гг.

Разрешение накопленных противоречий приходится на послеоктябрьский период, с которым связано создание современной формы государственного устройства у всех народов региона. Современные исследователи в эволюции административных образований на Северном Кавказе выделяют следующие этапы :

Первый этап (1917 — 1924), — связан с формированием основных  территориально-политических единиц, которые с некоторым видоизменением сохранились и в настоящее время.

Второй этап (1922 — 1929) связан с формированием крупного административно-территориального образования, единого экономического района Северо-Кавказского края с центром в Ростове-на-Дону (за исключением Даге­стана).

Третий этап (1929 — 1941) был вызван обратным движением —  разделением края на более мелкие единицы: две из которых (Ростовская область и Краснодарский край) представляли собой территории с преимущественно русским населением, а третья — объединяла территории, населенные народами Северного Кавказа (ее административным центром был сначала Пятигорск, затем — Орджони­кидзе (Владикавказе) и, наконец, с 1937 г. — Ставрополь). Национальные автономные образо­вания сохранились в составе более крупных ад­министративных единиц.

Четвертый этап (1941 — 1958) охватывает период, в течение которого осуществлялись многочисленные административные переделы территорий, вызванные депортацией карачаевцев, балкарцев, ингушей и чеченцев.

Пятый этап (1958-1990) выделяется в связи с вос­становлением упраздненных автономий.

Шестой этап (начиная с 1991 г.) можно выделить в связи с административными преобразованиями, происходящими в регионе: все автономные республики повысили свой статус, автономные области также были преобразованы в республики (Адыгея и Карачаево-Черкесия); а Чечено-Ингушская Республика была преобразована в две самостоятельные республики — Чеченскую и Ингушскую.

Выделенные этапы отражают постоянный поиск оптимальной модели сочетания политического и этнического пространств региона, который выступает продуктом деятельности субъектов политического процесса.

§3. Субъекты политических практик

Даже простой перечень всех административно-территориальных преобразований на протяжении истории региона показывает огромную роль в процессе административного обустройства народов сначала союзного, затем российского правительства. Центральные органы государственной власти стремились унифицировать политическое пространство региона. О драматизме этих усилий, обернувшихся для народов региона трагическими последствиями, рассказывают исследования многих историков. Этот процесс анализируется и в политологическом дискурсе, поэтому естественно выделение федерального центра в качестве активного субъекта политических процессов в регионе. Верно и замечание о том, что в организации политического пространства региона проявилось «объективистское» отношение верховного субъекта к этническим группам». Действительно, именно центральная государственная власть выстраивала политическую конфигурацию региона, и, как показывают выделенные этапы его административного обустройства, сам процесс государственного строительства носил «поисковый», «экспериментальный» характер.

Такой поиск может, бесспорно, рассматриваться и под негативным углом зрения, как «экспериментаторство», насилие над народами, которое ясно просматривается в принципах национальной политики, проводившейся в отношении к народам Северного Кавказа:

« — разрыв форм национально-государственного строительства с традициями, практикой межэтнических отношений в этом регион, опытом дореволюционной России в целом;

– отсутствие четких критериев при выборе форм национальной государственности…;

– искусственное создание многосубъектных государственных образований для неродственных этносов…;

– произвольное определение границ без учета исторически установившихся территорий проживания там народов…;

–   репрессии и депортации народов;

– лишение целой группы народов Северного Кавказа какой-либо формы национальной автономии».

Если «спрямить» поиски центральной власти и выделить стержневое содержание административных преобразований, легко заметить колебания между двумя полюсами: формированием региона как целостной административной единицы и как системы рядоположенных административных единиц. Центральная власть предпринимала, особенно в досоветский период, значительные усилия по формированию Северного Кавказа как единого политического региона. Эти усилия подчинялись логике государственного строительства, прослеживаемой в любой исторический период в любой точке формирования государственности, и были связаны с заменой этнической (родственной, племенной) формы организации с ее непосредственными межличностными связями правовой, обезличенной формой организации.

Однако действия в этом направлении не всегда носили жестко-административный характер. Можно выделить и другие принципы формирования регионального и общефедерального единства, которым следовал союзный центр:

создание условий для культурного развития народов региона;

индустриализация региона и развитие коммуникационных сетей (транспортных, информационных), связывающих между собой различные районы Северного Кавказа;

формирование кадров для сферы управления и промышленности из представителей коренного населения;

создание общего образовательного пространства;

усиление политической стабильности автономий региона за счет переселения сюда и поддержки русского городского населения.

Вместе с тем управленческая практика постоянно воспроизводила ответную реакцию на интеграционные усилия центра, реализовавшуюся в преобладании тенденции к децентрализации на региональном уровне и обособлению административных районов по этническому критерию. Централизация здесь обрела вертикальный характер преимущественно в конфигурации федеральный центр — автономия. Такая политическая практика показывает активную роль и другого субъекта политического процесса в регионе — политико-управленческих элит республиканского уровня. Они бесспорно представляют собой региональный уровень центральной государственной власти (и в этом смысле должны рассматриваться как ее составной элемент). Но при этом региональные элиты выражали (в разной степени и в разные периоды советской истории) и лоббировали те или иные интересы регионального уровня и в этом смысле выступали относительно самостоятельными субъектами политических практик. Под влиянием действий этих субъектов в значительной степени ослаблялись усилия центра, направленные на политическую интеграцию региона в единое целое.

Только в последние годы президенты республик предпринимают шаги по налаживанию внутрирегиональных политических связей. Примером является активизация межреспубликанского сотрудничества на уровне парламентов Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, которая наблюдается, начиная с лета 1997 г. Предпосылкой ее развития стало заключение межреспубликанских договоров об экономическом и культурном сотрудничестве между этими республиками. 25 июля 1997 г. в г. Нальчике был подписан договор об образовании Межпарламентского совета Республики Адыгея, Кабардино-Балкарской республики и Карачаево-Черкесской Республики.

В ноябре 1997 г. в г. Черкесске состоялось первое заседание Межпарламентского совета. В нем приняли участие не только парламентарии, но и президенты РА и КБР и глава республики КЧР. Помимо решения организационных вопросов здесь были поставлены проблемы интеграции экономик трех республик, законодательного регулирования единого экономического пространства, а также разработки совместных программ в социальной сфере и по борьбе с преступностью. Здесь же прозвучало предложение о создании и Межправительственного Совета трех республик. Интеграционная направленность просматривается в деятельности Президента Кабардино–Балкарии, В.М.Кокова, неоднократно организовывавшего встречи глав северокавказских республик. К этому направлению можно отнести шаги Президента РСО–Алания А.Дзасохова, выступившего инициатором проведения трехсторонней встречи глав исполнительной власти Ингушетии, Чечни и Северной Осетии.

Современное политическое пространство Северного Кавказа долгое время определялось диспозицией двух политических субъектов — федерального центра и республиканских политических элит. При этом общерегиональная административная структура, представляющая федеральный центр (аналог — кавказское наместничество до Октябрьской революции) до июня 2000 г. в регионе отсутствовала. Такие управленческие органы существовали только у силовых ведомств — Севе­ро–Кавказский  военный округ и Севе­ро–Кавказский округ внутренних войск МВД. В разное время на протяжении 90-х гг. пост представителя Президента РФ был введен в республиках, краях и области региона. По оценке политологов, «в целом усиление федерального присутствия на Северном Кавказе происходило по мере обо­стрения напряженности в том или ином обра­зовании и носило роль «пожарного» разрешения конфликтной ситуации». В качестве ответных служат выступления представителей республик на уровне федеральной власти, которые имеют значительные возможности влиять на принимаемые решения, касающиеся, прежде всего, проблем Северного Кавказа.  Некоторое усиление позиций федерального центра прогнозируется в связи с учреждением в июне 2000 г. такой административной структуры как Южный Федеральный Округ, основной составной частью которого является Северный Кавказ.

Реформирование экономики и политической системы России в 90-х гг. привело к реорганизации политического пространства и на Северном Кавказе. В первую очередь речь идет о возникновении нового субъекта политического процесса в регионе — неформальных общественно-политических движений, организованных по этническому принципу. Динамика их развития достаточно хорошо описана в научных исследованиях последних лет. Эти движения выступили с идеей отстаивания интересов не республик по отношению к центру, а этносов. Их возглавляли, как правило, представители этнической интеллигенции, хорошо артикулирующие ценности самобытной культуры народов и отстаивания их политическими средствами.

Уже на раннем этапе формирования этих движений эксперты выделили целую группу общих причин и предпосылок их возникновения:

экономические (доминирования централизованного планирования и слабая ориентированность на нужды местного населения, падение уровня жизни и др.);

исторические (восстановление исторической государственности, восстановление справедливости по отношению к депортированным народам);

территориальные (пересмотр границ с точки зрения учета этнического состава населения);

экологические (природоохранные выступления, защита экологической обстановки в территориях этногенеза);

правовые (повышение статуса автономий);

культурные (развитие языка, национальной школы, укрепление религии);

демографические (падение доли титульного этноса в составе населения автономии или республики в связи с интенсивной трудовой миграцией).

Именно эти причины анализировались в публицистических выступлениях представителей интеллектуальных кругов титульных народов и формулировались с учетом интересов тех или иных народов. Все этнические движения прошли примерно одинаковый путь социально-политического становления — от культурных обществ, делающих акцент на возрождении культуры и традиций народа, до политических движений, выдвигающих в качестве цели изменение политического статуса народа.

В России расстановка политических сил в борьбе за суверенитет сложилась иначе, чем в СССР. В борьбу двух политических лидеров — М.Горбачева и Б.Ельцина — оказались вовлечены лидеры российских национальных автономий, которым было обещано повышение статуса автономий до уровня союзных республик. А поэтому идея национальной суверенизации в российских автономиях официальным политическим руководством страны была «передана» в руки республиканской администрации (в республиках СССР она развивалась и отстаивалась оппозиционными национальными партиями и народными фронтами). Поэтому субъекты политического процесса в российских автономиях, и в частности на Северном Кавказе, не находились в ситуации видимого острого противоречия: и официальная республиканская власть, и оппозиционные национальные движения отстаивали идею суверенитета, развития культуры народов, восстановление этнической символики в качестве республиканской и т.д. Расхождение их позиций до противоположных объяснялось борьбой за власть, которая рассматривалась с позиции перспектив становления республиканской государственности.

Официальная власть изначально отстаивала необходимость сохранения межнационального согласия и территориальной целостности республик, оппозиционеров отличали более радикальные настроения и готовность использовать формирование этнической государственности как крайний вариант известной ленинской формулы: «самоопределение вплоть до отделения...» Взвешенность и медлительность официальной власти оборачивалась некоторым отставанием ее от политической активности радикалов. Рассматривая их борьбу сквозь призму развития социокультурного процесса, следует подчеркнуть, что официальная республиканская власть, независимо от индивидуальных мотивов ее представителей, защищала уже сложившуюся к 90-м гг. у народов России государственность как культурную ценность. Оппозиция, выдвигая задачу построения этнической государственности, своими реальными действиями не только была нацелена на разрушение достигнутых форм государственности, но и заведомо блокировала использование для будущего государственного строительства ее основу — всеобщность гражданских прав.

С этой позиции в этнополитическом процессе на Северном Кавказе его главное противоречие можно определить как борьбу сил, утверждающих современный тип государственности, который во всем мире характеризуется полиэтничностью населения, защитой прав личности, а не социальных групп, и сил, отстаивающих ценности локального общества, защитить которое призвано этнократическое государство. Заметим, речь идет не о выборе политических позиций — «пророссийская» или «антироссийская», — а о столкновениях культурно-идеологических концепций социальной организации. Естественно, наибольшей остроты эта политическая борьба достигала там, где в большей степени сохранились принципы организации локального общества.

Диспозицией этих политических сил определяется политическое пространство региона. Его физические параметры ограничиваются пределами распространения власти, авторитета политических институтов и лидеров, и получают свои видимые границы в границах государства. Однако власть может неравномерно распределяться и в пределах единого политического пространства. В этом смысле государственная власть в различных сегментах политического пространства Северного Кавказа может иметь различную степень насыщенности, проявляясь как стабильная или конфликтная. Конфликтность проявляется в сецессионных (от лат. secessio — “отделение”) установках и действиях региональных политических этнолидеров и проектировании их на общественные настроения населения республик. Этот параметр может быть положен в основу выделения субструктур (или субрегионов) политического пространства. Такие субструктуры формируются во взаимодействии субъектов политических практик.

Возникновение в 90-х гг. центров, дестабилизирующих политическую обстановку в регионе, объясняется изменением баланса сил основных политических субъектов. В норме он формировался из взаимодействия центра и официальных республиканских политических элит (номенклатуры), действия которых были подчинены одним целям и разворачивались по прогнозируемому сценарию. Появление третьей политической силы — общественно-политических национальных движений — в условиях курса на демократизацию политической жизни (1991-1994) объективно усиливало роль региональных элит по отношению к центру. Важным условием возвращения к нарушенному балансу в настоящее время выступает воссоздание федеральным центром своей функции в качестве основы властного ресурса региональных политических элит.

ВЫВОДЫ

Важнейшим содержанием политического процесса является утверждение центростремительной тенденции, укрепление единой политической воли на определенном территориальном пространстве, контроль территории и организация населения, проживающего на нем. Эта тенденция реализовалась в построении государственности современного типа, которая выступает ядром политической системы общества.

Этнополитический процесс выступает частным случаем политического процесса, специфика которого определяется особенностью субъектов (они образуются на основе этнической идентичности) и смыслами политической деятельности. Субъекты этнополитического процесса чаще всего отстаивают несовпадающие ценности (а не интересы), реализация которых раскалывает  единое гражданское общество на субкультурные и региональные группы, противопоставляющие свою культурную или региональную идентичность политической гражданственности.

Интерпретация сущности этнополитического процесса зависит от теоретико-методологических позиций исследователей. Сторонники онтологической (примордиальной) концепции этноса освещают этнополитический процесс как столкновение этносов, борющихся за реализацию прав на самоопределение и выбор собственного пути социально-исторического развития. Представители конструктивизма интерпретируют этнополитический процесс как борьбу политических элит, мобилизующие для достижения узкогруппового интереса обширную эт­ническую группу, и опирающиеся на нею в качестве своего политического капитала. Попытку совмещения онтологических характеристик этноса и методов конструирования этничности представляет собой инструментализм, распространенный среди современных этносоциологов, которые считают, что эффективность усилий по конструированию этноса в качестве реальной социальной группы опирается на уже этническое самосознание и культурную общность.

Важным конфликтогенным фактором для формирования и развития этнополитического процесса является неадекватное наложение политического пространства на этническое. История административных преобразований на Северном Кавказе показывает поиск оптимального варианта решения этой проблемы.

Конфигурация политического пространства Северного Кавказа в послеоктяюрьский период образовывалось взаимодействием центральной (союзной, федеральной) власти и региональных элит. При этом доминирующая роль принадлежала центральной власти, стремившейся выстроить интегрированное и централизованное пространство региона. Региональные политические элиты отстаивали свое право на самостоятельные отношения с центральной властью.

Реформирование экономики и политической системы России в 90-х гг. привело к возникновению нового субъекта политического процесса в регионе — неформальных общественно-политических движений, организованных по этническому принципу. Большинство из них в прямой или завуалированной форме выдвигали задачу построения государственности конкретного народа. Объективно их действия не только были нацелены на разрушение достигнутых форм государственности, но и заведомо блокировали использование для будущего государственного строительства его основу — всеобщность гражданских прав.

Возникновение третьей политической силы в регионе — общественно-политических национальных движений — в условиях курса на демократизацию политической жизни (1991-1994) объективно усиливало роль региональных элит по отношению к центру и тем самым изменило баланс сил основных политических субъектов.

Вопросы для самоконтроля:

Какое содержание вкладывается в понятия «политический процесс» и «этнополитический процесс»?

Какие силы могут выступать в качестве субъектов этнополитического процесса?

Чем отличаются трактовки субъектов этнополитического процесса в методологических подходах примордиализма и конструктивизма?

Как вы считаете, влияют ли методологические споры ученых о сущности субъектов этнополитического процесса на содержание политического процесса в регионе?  

Почему поиски оптимального административного устройства северокавказского региона советским, а затем российским правительством не привели к желаемому результату?

Какие цели преследовали неформальные общественно-политические движения на Северном Кавказе, организованные по этническому признаку?