14.3.1. Общие требования Запада к постсоветскому пространству

При этом Запад понимал, что поддержание стабильности одновременно мировой системы и СССР возможно только при условии кардинального и устойчивого ослабления последнего. Только в отношении слабого СССР можно было питать надежды (хотя и наивные, как было показано в параграфе 14.1.), что он впишется в мировую экономику и затем безболезненно растворится в ней. При этом он не должен был стать ни настолько слабым, чтобы превратиться в «черную дыру» и вызвать глобальный хаос, ни настолько сильным, чтобы оказаться в состоянии когда-либо в чем-либо играть какую-либо самостоятельную роль.
Обновленный СССР (а затем - все постсоветское пространство и в первую очередь Россия) должен был следовать в кильватере американской внешней политики и даже не пытаться отстаивать (а в идеале - и сознавать, как это было при Козыреве) свои интересы. Важнейшим компонентом такой «стабильности» считалось обеспечение «необратимости реформ», под которой наиболее разумной частью американского истеблишмента понималась невозможность прихода к власти не только коммунистов, но и вообще любой группы национально ориентированных политиков, сознающих свою ответственность перед согражданами.
При этом существовало очень четкое понимание необходимости буквально любой ценой не допустить восстановления ни социалистического лагеря, ни - потом - СССР ни в какой из возможных форм. Ведь такое развитие событий могло бы привести не просто к усилению СССР (а затем России), но к восстановлению его и традиционно ориентировавшихся на него стран в качестве субъекта мировой политики, использующего свои ресурсы в своих целях, а не в интересах стран-победительниц.
Если относительно небольшая опасность восстановления военно-политического сотрудничества была устранена сразу же после распада соцлагеря, то опасность экономической реинтеграции постсоциалистического пространства (да и постсоветского тоже), несмотря на ее ослабление, до сих пор воспринимается развитыми странами как вполне актуальная проблема. Характерен пример «Газпрома», руководство которого, проводя консультации с высокопоставленными американскими чиновниками по поводу необъяснимо негативного отношения США к их компании, получило в 1997 году обезоруживающе откровенный ответ: «Ваша труба привязывает Украину к России и создает тем самым угрозу экономической интеграции на постсоветском пространстве».
С экономической же точки зрения объективные требования развитых стран к СССР сводились к созданию наиболее эффективной инфраструктуры привлечения иностранных инвестиций, которые рассматривались в то время (когда реалии только разворачивавшейся глобализации еще слабо учитывались в экономической стратегии даже развитых стран) как основной инструмент хозяйственного освоения соответствующих территорий.
Это предопределяло содержательные требования к экономической политике, которая должна была опираться на совокупность ультралиберальных рецептов. Они были разработаны для режимов Африки и Латинской Америки, основной функцией которых США считали создание максимально благоприятных условий для освоения соответствующих территорий американскими корпорациями, и направлены на достижение в первую очередь этой цели.
Конечно, никто - и даже российские реформаторы - не стал бы возражать, если бы между делом, по ходу решения основных задач вдруг удалось создать процветающую и благополучную Россию. Но реально решаемая задача была совершенно иной.
А дальше началось то, что обычно происходит при реализации избыточно подробных, да при том еще и идеологизированных планов, не привязанных к реальной ситуации, и что главный российский юморист пореформенной эпохи, трагически для всех, кроме себя самого, ошибшийся профессией, охарактеризовал крылатыми бунинскими словами «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Началось с полного несоответствия рецептов, разработанных для маленьких и в целом внутренне однородных стран Африки и Латинской Америки, не обладавших сколь-нибудь развитой социальной инфраструктурой, с нищим, неграмотным и нетребовательным населением, реалиям постсоциалистических стран.

Пример

Разрушительная неадекватность либеральных рецептов

Неожиданно выяснилось, что на считавшуюся эталоном пиночетовскую Чили не похожа не только Россия с ее монополизмом, высокой территориальной дифференциацией и жестко патерналистской ориентацией населения, но даже Польша, по сей день считающаяся эталоном либеральных реформ.
Польские аналитики, принимавшие непосредственное участие в реформах, прямо указывали, что главной причиной успеха было не афишируемое, но решительное и последовательное игнорирование значительной части рекомендаций и даже прямых требований МВФ, носивших откровенно вздорный характер.
Польшу очень часто пытаются представить как первый опыт применения либеральных экономических рецептов на постсоциалистическом пространстве.
К сожалению, это не так.
Первый опыт применения этих рецептов благодаря лукавству комментаторов, страху участвовавших в этом лиц и простой отвычке думать и по сей день остается вне поля зрения современной общественности.
Между тем, если бы чисто экономическим аспектам этого первого опыта было бы уделено внимание, все постсоциалистическое развитие если и не Европы, то, по крайней мере, России могло бы пойти по-другому.
Ибо первым объектом полномасштабного применения либеральных рецептов в их последовательном виде - монетаристской «шоковой терапии» - стала Югославия, «самая капиталистическая из социалистических стран мира», полностью забытое ныне правительство которой под руководством блестящего инженера Анте Марковича в 1989-1990 годах в считанные месяцы не только прекратило гиперинфляцию, но и стабилизировало цены.
Переход к рынку, казалось, был победоносно и цивилизованно завершен, - и Югославия стала мечтой широких кругов иностранных инвесторов, и без того воодушевленных волшебным рыночным преображением социализма.
Югославия оказалась на пороге инвестиционного бума и процветания, - того самого, которым напрасно грезили в следующем десятилетии все «либеральные фундаменталисты» - и на этом самом пороге была разорвана в клочья сильнейшими центробежными тенденциями, внезапно и кардинально усиленными во многом вызванными к жизни именно успешным развитием рынка.
Этот трагический урок так никогда и не был осмыслен, а уже через десятилетие осмыслять этот урок оказалось некому: страна рухнула, не выдержав его тяжести.

Несоответствие применявшихся к нашей стране либеральных рецептов ее реалиям усугубило последствия распада СССР и усилило «бегство мозгов», идей и технологий. Вызванное этим взрывное увеличение в развитых странах числа квалифицированных специалистов, эффективность которых качественно выросла из-за освобождения от бюрократических и политических ограничений, резко ускорило технологический прогресс и содействовало превращению информационных технологий из наиболее перспективной в еще и наиболее мощную отрасль экономики.
Таким образом, по иронии судьбы первоначальная неадекватность либеральных механизмов освоения развитыми странами постсоциалистического экономического пространства, ускорив мировой технологический прогресс и наступление глобализации, изменила саму модель этого освоения. В результате либеральные рецепты, первоначально разработанные для небольших стран как инструменты индустриального, «развивающего» освоения, стали выполнять функции «разрушающего» освоения постиндустриальной, информационной эпохи (см. раздел 7.2.2.).
Однако это произошло только в начале 90-х годов. Во второй же половине 80-х даже самые крупные корпорации еще и не помышляли о самостоятельном освоении постсоциалистического пространства и тем более - СССР. Подобные программы зарождались и разрабатывались на уровне государств и были направлены не столько на обеспечение экономической экспансии (она, конечно, предполагалась, но лишь как инструмент достижения цели, а не как сама цель), сколько на оцивилизовывание соответствующих регионов.
В отношении нашей страны возникло два проекта такого рода (по ходу дела появился и третий, но его не успели даже начать осуществлять), которые потерпели крах уже к середине 90-х годов.

При этом Запад понимал, что поддержание стабильности одновременно мировой системы и СССР возможно только при условии кардинального и устойчивого ослабления последнего. Только в отношении слабого СССР можно было питать надежды (хотя и наивные, как было показано в параграфе 14.1.), что он впишется в мировую экономику и затем безболезненно растворится в ней. При этом он не должен был стать ни настолько слабым, чтобы превратиться в «черную дыру» и вызвать глобальный хаос, ни настолько сильным, чтобы оказаться в состоянии когда-либо в чем-либо играть какую-либо самостоятельную роль.
Обновленный СССР (а затем - все постсоветское пространство и в первую очередь Россия) должен был следовать в кильватере американской внешней политики и даже не пытаться отстаивать (а в идеале - и сознавать, как это было при Козыреве) свои интересы. Важнейшим компонентом такой «стабильности» считалось обеспечение «необратимости реформ», под которой наиболее разумной частью американского истеблишмента понималась невозможность прихода к власти не только коммунистов, но и вообще любой группы национально ориентированных политиков, сознающих свою ответственность перед согражданами.
При этом существовало очень четкое понимание необходимости буквально любой ценой не допустить восстановления ни социалистического лагеря, ни - потом - СССР ни в какой из возможных форм. Ведь такое развитие событий могло бы привести не просто к усилению СССР (а затем России), но к восстановлению его и традиционно ориентировавшихся на него стран в качестве субъекта мировой политики, использующего свои ресурсы в своих целях, а не в интересах стран-победительниц.
Если относительно небольшая опасность восстановления военно-политического сотрудничества была устранена сразу же после распада соцлагеря, то опасность экономической реинтеграции постсоциалистического пространства (да и постсоветского тоже), несмотря на ее ослабление, до сих пор воспринимается развитыми странами как вполне актуальная проблема. Характерен пример «Газпрома», руководство которого, проводя консультации с высокопоставленными американскими чиновниками по поводу необъяснимо негативного отношения США к их компании, получило в 1997 году обезоруживающе откровенный ответ: «Ваша труба привязывает Украину к России и создает тем самым угрозу экономической интеграции на постсоветском пространстве».
С экономической же точки зрения объективные требования развитых стран к СССР сводились к созданию наиболее эффективной инфраструктуры привлечения иностранных инвестиций, которые рассматривались в то время (когда реалии только разворачивавшейся глобализации еще слабо учитывались в экономической стратегии даже развитых стран) как основной инструмент хозяйственного освоения соответствующих территорий.
Это предопределяло содержательные требования к экономической политике, которая должна была опираться на совокупность ультралиберальных рецептов. Они были разработаны для режимов Африки и Латинской Америки, основной функцией которых США считали создание максимально благоприятных условий для освоения соответствующих территорий американскими корпорациями, и направлены на достижение в первую очередь этой цели.
Конечно, никто - и даже российские реформаторы - не стал бы возражать, если бы между делом, по ходу решения основных задач вдруг удалось создать процветающую и благополучную Россию. Но реально решаемая задача была совершенно иной.
А дальше началось то, что обычно происходит при реализации избыточно подробных, да при том еще и идеологизированных планов, не привязанных к реальной ситуации, и что главный российский юморист пореформенной эпохи, трагически для всех, кроме себя самого, ошибшийся профессией, охарактеризовал крылатыми бунинскими словами «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Началось с полного несоответствия рецептов, разработанных для маленьких и в целом внутренне однородных стран Африки и Латинской Америки, не обладавших сколь-нибудь развитой социальной инфраструктурой, с нищим, неграмотным и нетребовательным населением, реалиям постсоциалистических стран.

Пример

Разрушительная неадекватность либеральных рецептов

Неожиданно выяснилось, что на считавшуюся эталоном пиночетовскую Чили не похожа не только Россия с ее монополизмом, высокой территориальной дифференциацией и жестко патерналистской ориентацией населения, но даже Польша, по сей день считающаяся эталоном либеральных реформ.
Польские аналитики, принимавшие непосредственное участие в реформах, прямо указывали, что главной причиной успеха было не афишируемое, но решительное и последовательное игнорирование значительной части рекомендаций и даже прямых требований МВФ, носивших откровенно вздорный характер.
Польшу очень часто пытаются представить как первый опыт применения либеральных экономических рецептов на постсоциалистическом пространстве.
К сожалению, это не так.
Первый опыт применения этих рецептов благодаря лукавству комментаторов, страху участвовавших в этом лиц и простой отвычке думать и по сей день остается вне поля зрения современной общественности.
Между тем, если бы чисто экономическим аспектам этого первого опыта было бы уделено внимание, все постсоциалистическое развитие если и не Европы, то, по крайней мере, России могло бы пойти по-другому.
Ибо первым объектом полномасштабного применения либеральных рецептов в их последовательном виде - монетаристской «шоковой терапии» - стала Югославия, «самая капиталистическая из социалистических стран мира», полностью забытое ныне правительство которой под руководством блестящего инженера Анте Марковича в 1989-1990 годах в считанные месяцы не только прекратило гиперинфляцию, но и стабилизировало цены.
Переход к рынку, казалось, был победоносно и цивилизованно завершен, - и Югославия стала мечтой широких кругов иностранных инвесторов, и без того воодушевленных волшебным рыночным преображением социализма.
Югославия оказалась на пороге инвестиционного бума и процветания, - того самого, которым напрасно грезили в следующем десятилетии все «либеральные фундаменталисты» - и на этом самом пороге была разорвана в клочья сильнейшими центробежными тенденциями, внезапно и кардинально усиленными во многом вызванными к жизни именно успешным развитием рынка.
Этот трагический урок так никогда и не был осмыслен, а уже через десятилетие осмыслять этот урок оказалось некому: страна рухнула, не выдержав его тяжести.

Несоответствие применявшихся к нашей стране либеральных рецептов ее реалиям усугубило последствия распада СССР и усилило «бегство мозгов», идей и технологий. Вызванное этим взрывное увеличение в развитых странах числа квалифицированных специалистов, эффективность которых качественно выросла из-за освобождения от бюрократических и политических ограничений, резко ускорило технологический прогресс и содействовало превращению информационных технологий из наиболее перспективной в еще и наиболее мощную отрасль экономики.
Таким образом, по иронии судьбы первоначальная неадекватность либеральных механизмов освоения развитыми странами постсоциалистического экономического пространства, ускорив мировой технологический прогресс и наступление глобализации, изменила саму модель этого освоения. В результате либеральные рецепты, первоначально разработанные для небольших стран как инструменты индустриального, «развивающего» освоения, стали выполнять функции «разрушающего» освоения постиндустриальной, информационной эпохи (см. раздел 7.2.2.).
Однако это произошло только в начале 90-х годов. Во второй же половине 80-х даже самые крупные корпорации еще и не помышляли о самостоятельном освоении постсоциалистического пространства и тем более - СССР. Подобные программы зарождались и разрабатывались на уровне государств и были направлены не столько на обеспечение экономической экспансии (она, конечно, предполагалась, но лишь как инструмент достижения цели, а не как сама цель), сколько на оцивилизовывание соответствующих регионов.
В отношении нашей страны возникло два проекта такого рода (по ходу дела появился и третий, но его не успели даже начать осуществлять), которые потерпели крах уже к середине 90-х годов.