17. О ТОРЖЕСТВЕ НИГИЛИЗМАВ ВОЛЕ К ВЛАСТИ
К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 1617 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
[... ] Бессмысленность страдания, а не страдание, —- вот что было проклятием,
тяготевшим до сих пор над человечеством, — и аскетический идеал придал ему некий
смысл. То был доныне единственный смысл; любой случайно подвернувшийся смысл-
таки лучше полнейшей бессмыслицы; аскетический идеал был во всех отношениях
уникальным «faute de mieux» par excellence*. [...] Толкование — что и говорить — влекло
за собою новое страдание, более глубокое, более сокровенное, более ядовитое, более
подтачивающее жизнь: всякое страдание подводилось им под перспективу вины... Но
вопреки всему этому — человек был спасен им, он приобрел смысл, он не был уже
листком, гонимым ветром, не был мячом абсурда и "бессмыслицы", он мог отныне
хотеть чего-то — безразлично пока, куда, к чему, чем именно он хотел: спасена была
сама воля. Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все это воление,
ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше — к
животному, еще больше — к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому
разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой
кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления — все ска-
занное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против
радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы
повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть
Ничто, чем ничего не хотеть...
"К генеалогии морали", III, 28. Пер. К. А. Свасьяна
[... ] Бессмысленность страдания, а не страдание, —- вот что было проклятием,
тяготевшим до сих пор над человечеством, — и аскетический идеал придал ему некий
смысл. То был доныне единственный смысл; любой случайно подвернувшийся смысл-
таки лучше полнейшей бессмыслицы; аскетический идеал был во всех отношениях
уникальным «faute de mieux» par excellence*. [...] Толкование — что и говорить — влекло
за собою новое страдание, более глубокое, более сокровенное, более ядовитое, более
подтачивающее жизнь: всякое страдание подводилось им под перспективу вины... Но
вопреки всему этому — человек был спасен им, он приобрел смысл, он не был уже
листком, гонимым ветром, не был мячом абсурда и "бессмыслицы", он мог отныне
хотеть чего-то — безразлично пока, куда, к чему, чем именно он хотел: спасена была
сама воля. Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все это воление,
ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше — к
животному, еще больше — к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому
разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой
кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления — все ска-
занное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против
радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы
повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть
Ничто, чем ничего не хотеть...
"К генеалогии морали", III, 28. Пер. К. А. Свасьяна