33. БЕЗУМИЕ И БОГИ

[... ] Эти греки длительное время пользовались своими богами как раз для того, чтобы не

подпускать к себе близко "нечистую совесть", чтобы наслаждаться свободой своей души:

стало быть, в смысле, обратном тому, во что употребило своего Бога христианство. Они

заходили в этом весьма далеко, эти роскошные и исполненные львиной храбрости сорванцы;

и не какой-нибудь авторитет, а сам гомеровский Зевс дает им там и сям понять, что они

слишком легкомысленно относятся к делу. "Странно!" — говорит он однажды — речь

идет о случае Эгиста, весьма скверном случае —

Странно, как смертные люди за все

нас, богов, обвиняют!

Зло от нас, утверждают они;

но не сами ли часто

Гибель, судьбе вопреки,

на себя навлекают безумством?*

Ho в то же время здесь слышно и видно, что и этот олимпийский зритель и судья далек

от того, чтобы невзлюбить их за это и быть о них дурного мнения: "что за сумасброды}"

— так думает он, взирая на злодеяния смертных, — а "сумасбродство",

"безрассудство", толику "чокнутости" допускали в себе даже греки наиболее сильного

и отважного времени в качестве причины множества скверных и гибельных вещей —

сумасбродство, не грех! понимаете ли вы это?.. Ho даже и эта чокнутость была

проблемой: "а как она возможна? откуда могла она собственно возникнуть в таких

головах, как наши, у нас, людей благородного происхождения, счастья, удачливости,

изысканного общества, аристократичности, добродетели?" — так на протяжении

столетий спрашивал себя благородный грек при виде каждой непонятной ему мерзости

и злодеяния, которыми бесчестил себя один из равных ему. "Его, должно быть,

одурачил бог", — говорил он себе наконец, покачивая головой... Эта увертка типично

для греков... Таким вот образом служили тогда боги для того, чтобы до известной сте-

пени оправдывать человека и в дурном; они служили причиной зла: они брали на себя

в то время не наказание, а — что гораздо благороднее — вину...

"K генеалогии морали", II, 23. Пер. K. A. Свасьяна

[... ] Эти греки длительное время пользовались своими богами как раз для того, чтобы не

подпускать к себе близко "нечистую совесть", чтобы наслаждаться свободой своей души:

стало быть, в смысле, обратном тому, во что употребило своего Бога христианство. Они

заходили в этом весьма далеко, эти роскошные и исполненные львиной храбрости сорванцы;

и не какой-нибудь авторитет, а сам гомеровский Зевс дает им там и сям понять, что они

слишком легкомысленно относятся к делу. "Странно!" — говорит он однажды — речь

идет о случае Эгиста, весьма скверном случае —

Странно, как смертные люди за все

нас, богов, обвиняют!

Зло от нас, утверждают они;

но не сами ли часто

Гибель, судьбе вопреки,

на себя навлекают безумством?*

Ho в то же время здесь слышно и видно, что и этот олимпийский зритель и судья далек

от того, чтобы невзлюбить их за это и быть о них дурного мнения: "что за сумасброды}"

— так думает он, взирая на злодеяния смертных, — а "сумасбродство",

"безрассудство", толику "чокнутости" допускали в себе даже греки наиболее сильного

и отважного времени в качестве причины множества скверных и гибельных вещей —

сумасбродство, не грех! понимаете ли вы это?.. Ho даже и эта чокнутость была

проблемой: "а как она возможна? откуда могла она собственно возникнуть в таких

головах, как наши, у нас, людей благородного происхождения, счастья, удачливости,

изысканного общества, аристократичности, добродетели?" — так на протяжении

столетий спрашивал себя благородный грек при виде каждой непонятной ему мерзости

и злодеяния, которыми бесчестил себя один из равных ему. "Его, должно быть,

одурачил бог", — говорил он себе наконец, покачивая головой... Эта увертка типично

для греков... Таким вот образом служили тогда боги для того, чтобы до известной сте-

пени оправдывать человека и в дурном; они служили причиной зла: они брали на себя

в то время не наказание, а — что гораздо благороднее — вину...

"K генеалогии морали", II, 23. Пер. K. A. Свасьяна