2. Авангард, или Красота провокации

[415] Красота провокации — ее предлагали различные авангардистские течения и творческие эксперименты: футуризм и кубизм, экспрессионизм и сюрреализм, Пикассо и великие мастера информального искусства и так далее. Искусство авангарда не задается проблемой Красоты. Конечно, подразумевается, что новые образы художественно «прекрасны» и должны доставлять то же наслаждение, какое испытывали современники перед живописью Джотто или Рафаэля, но обусловлено это тем, что авангардистская провокация нарушает все до сих пор соблюдавшиеся эстетические каноны. Искусство отныне отказывается давать отражение природной Красоты и не хочет дарить безмятежную радость от созерцания гармоничных форм. Оно, наоборот, стремится научить воспринимать мир другими глазами, получать удовольствие от возврата к архаичным или экзотическим моделям — а это мир грез и фантазий душевнобольных, видения, вызванные [417] наркотическим дурманом, вновь обретенная материя, ошеломляющие моменты появления обычных вещей в невероятных сочетаниях (см. новый объект, дада и т. д.), импульсы бессознательного. Только одно направление современного искусства восприняло идею геометрической гармонии, напоминающую о временах эстетики пропорций, — это абстрактное искусство. Восстав против подчинения природе, с одной стороны, и повседневной жизни, с другой, оно предложило нам чистые формы, от геометрических фигур Мондриана до больших одноцветных полотен Ива Кляйна, Марка Ротко или Пьеро Мандзони. Но ведь сколько раз в минувшие десятилетия, придя в музей или на выставку, доводилось слышать, как посетители, глядя на абстрактную картину, спрашивают другу друга: «Что здесь изображено?» или возмущаются, неизменно восклицая: «Разве это искусство?» Значит, и этот «неопифагорейский» возврат к эстетике пропорций и числа идет вразрез с общепринятым восприятием, с тем, как представляет себе Красоту обычный человек.

И наконец, существует в современном искусстве множество течений (хеппенинги, представления, в ходе которых художник истязает и калечит собственное тело, вовлечение публики в световые или звуковые действа), где под знаком искусства разворачиваются скорее церемонии с ритуальным привкусом, вполне сравнимые с древними мисте-риальными обрядами; их цель — не созерцание чего-то прекрасного, а опыт почти религиозного свойства, хотя религиозность эта примитивная и плотская, без всяких богов. В то же время мистериальный характер носят музыкальные действа, когда колоссальные толпы людей собираются на дискотеках или рок-концертах и при стробоскопическом мелькании и невероятно громкой музыке вкушают радость «встречи» (нередко сопровождаемую употреблением возбуждающих средств), что может даже показаться «прекрасным» (в традиционном смысле циркового представления) стороннему наблюдателю, но явно не воспринимается так самими участниками. Кто сам переживает это событие, тоже может говорить о «прекрасном времяпрепровождении», но только в том смысле, как говорят о прекрасном заплыве, прекрасной прогулке на мотоцикле или принесшем удовлетворение любовном соитии.

[415] Красота провокации — ее предлагали различные авангардистские течения и творческие эксперименты: футуризм и кубизм, экспрессионизм и сюрреализм, Пикассо и великие мастера информального искусства и так далее. Искусство авангарда не задается проблемой Красоты. Конечно, подразумевается, что новые образы художественно «прекрасны» и должны доставлять то же наслаждение, какое испытывали современники перед живописью Джотто или Рафаэля, но обусловлено это тем, что авангардистская провокация нарушает все до сих пор соблюдавшиеся эстетические каноны. Искусство отныне отказывается давать отражение природной Красоты и не хочет дарить безмятежную радость от созерцания гармоничных форм. Оно, наоборот, стремится научить воспринимать мир другими глазами, получать удовольствие от возврата к архаичным или экзотическим моделям — а это мир грез и фантазий душевнобольных, видения, вызванные [417] наркотическим дурманом, вновь обретенная материя, ошеломляющие моменты появления обычных вещей в невероятных сочетаниях (см. новый объект, дада и т. д.), импульсы бессознательного. Только одно направление современного искусства восприняло идею геометрической гармонии, напоминающую о временах эстетики пропорций, — это абстрактное искусство. Восстав против подчинения природе, с одной стороны, и повседневной жизни, с другой, оно предложило нам чистые формы, от геометрических фигур Мондриана до больших одноцветных полотен Ива Кляйна, Марка Ротко или Пьеро Мандзони. Но ведь сколько раз в минувшие десятилетия, придя в музей или на выставку, доводилось слышать, как посетители, глядя на абстрактную картину, спрашивают другу друга: «Что здесь изображено?» или возмущаются, неизменно восклицая: «Разве это искусство?» Значит, и этот «неопифагорейский» возврат к эстетике пропорций и числа идет вразрез с общепринятым восприятием, с тем, как представляет себе Красоту обычный человек.

И наконец, существует в современном искусстве множество течений (хеппенинги, представления, в ходе которых художник истязает и калечит собственное тело, вовлечение публики в световые или звуковые действа), где под знаком искусства разворачиваются скорее церемонии с ритуальным привкусом, вполне сравнимые с древними мисте-риальными обрядами; их цель — не созерцание чего-то прекрасного, а опыт почти религиозного свойства, хотя религиозность эта примитивная и плотская, без всяких богов. В то же время мистериальный характер носят музыкальные действа, когда колоссальные толпы людей собираются на дискотеках или рок-концертах и при стробоскопическом мелькании и невероятно громкой музыке вкушают радость «встречи» (нередко сопровождаемую употреблением возбуждающих средств), что может даже показаться «прекрасным» (в традиционном смысле циркового представления) стороннему наблюдателю, но явно не воспринимается так самими участниками. Кто сам переживает это событие, тоже может говорить о «прекрасном времяпрепровождении», но только в том смысле, как говорят о прекрасном заплыве, прекрасной прогулке на мотоцикле или принесшем удовлетворение любовном соитии.