1. Эстетическая религия

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 

[329] Чарльз Диккенс в Тяжелых временах (1854) описывает типичный английский индустриальный город – царство уныния, однообразия, серости и уродства. На дворе начало второй половины XIXI в.; на смену восторгам и разочарованиям первых десятилетий приходит период скромных, но действенных идеалов (викторианская эпоха в Англии, Вторая империя во Франции), когда в обществе берут верх порочные буржуазные добродетели и принципы развивающегося капитализма. Рабочий класс начинает осознавать свое положение: в 1848 г. появляется Манифест коммунистической партии Маркса и Энгельса.

Ощущая гнет индустриального мира, видя, как разрастаются метрополии и как их заполняют огромные безликие толпы, как зарождаются новые классы, чьи насущные потребности явно не включают в себя эстетическую сферу, чувствуя себя оскорбленным, оттого что новым машинам придается форма, не преследующая иной цели, кроме функциональности новых материалов, художник понимает, что его идеалы под угрозой, воспринимает как враждебнее все шире распространяющиеся демократические идеи и решает стать «необычным».

[330] Так складывается самая настоящая эстетическая религия, и под эгидой искусства для искусства утверждается мысль о том, что Красота — это самодовлеющая ценность и достичь ее следует любой ценой, вплоть до того что многие считают необходимым саму жизнь превратить в произведение искусства. И по мере того как искусство отделяется от морали и практического назначения, развивается стремление, присутствовавшее еще в романтизме, — приобщить к миру искусства все самые тревожные аспекты жизни: болезнь, преступление, смерть, все мрачное, демоническое, ужасное. Только теперь искусство уже не берется изображать ради того, чтобы свидетельствовать и судить. Изображая, оно хочет реабилитировать все эти аспекты в свете Красоты и делает их притягательными, даже превращает в модель жизни. На сцену выходит поколение жрецов Красоты, которые доводят до крайних последствий романтическое мироощущение, обостряют каждое его проявление и приходят к такой степени истощения, что сами, осмысливая происходящее, принимают сравнение своего удела с судьбой великих цивилизаций древности в периоды упадка — распадом Римской империи, оказавшейся во власти варваров, или тысячелетней агонией Византии. Из-за этой-то ностальгии по эпохам упадка (по-французски decadence) и была названа декадансом та культурная атмосфера, что воцарилась в Европе во второй половине XIX в. и продержалась в основных чертах до первых десятилетий века XX.

[329] Чарльз Диккенс в Тяжелых временах (1854) описывает типичный английский индустриальный город – царство уныния, однообразия, серости и уродства. На дворе начало второй половины XIXI в.; на смену восторгам и разочарованиям первых десятилетий приходит период скромных, но действенных идеалов (викторианская эпоха в Англии, Вторая империя во Франции), когда в обществе берут верх порочные буржуазные добродетели и принципы развивающегося капитализма. Рабочий класс начинает осознавать свое положение: в 1848 г. появляется Манифест коммунистической партии Маркса и Энгельса.

Ощущая гнет индустриального мира, видя, как разрастаются метрополии и как их заполняют огромные безликие толпы, как зарождаются новые классы, чьи насущные потребности явно не включают в себя эстетическую сферу, чувствуя себя оскорбленным, оттого что новым машинам придается форма, не преследующая иной цели, кроме функциональности новых материалов, художник понимает, что его идеалы под угрозой, воспринимает как враждебнее все шире распространяющиеся демократические идеи и решает стать «необычным».

[330] Так складывается самая настоящая эстетическая религия, и под эгидой искусства для искусства утверждается мысль о том, что Красота — это самодовлеющая ценность и достичь ее следует любой ценой, вплоть до того что многие считают необходимым саму жизнь превратить в произведение искусства. И по мере того как искусство отделяется от морали и практического назначения, развивается стремление, присутствовавшее еще в романтизме, — приобщить к миру искусства все самые тревожные аспекты жизни: болезнь, преступление, смерть, все мрачное, демоническое, ужасное. Только теперь искусство уже не берется изображать ради того, чтобы свидетельствовать и судить. Изображая, оно хочет реабилитировать все эти аспекты в свете Красоты и делает их притягательными, даже превращает в модель жизни. На сцену выходит поколение жрецов Красоты, которые доводят до крайних последствий романтическое мироощущение, обостряют каждое его проявление и приходят к такой степени истощения, что сами, осмысливая происходящее, принимают сравнение своего удела с судьбой великих цивилизаций древности в периоды упадка — распадом Римской империи, оказавшейся во власти варваров, или тысячелетней агонией Византии. Из-за этой-то ностальгии по эпохам упадка (по-французски decadence) и была названа декадансом та культурная атмосфера, что воцарилась в Европе во второй половине XIX в. и продержалась в основных чертах до первых десятилетий века XX.