1. Любовь небесная и любовь земная

[154] Философы, богословы и мистики, изучавшие Красоту в Средние века, не особо занимались красотой женщин, поскольку все они были людьми духовного звания, а средневековая мораль предписывала остерегаться плотских радостей. Однако они не могли не знать библейского текста и вынуждены были давать толкование аллегорическому Смыслу Песни Песней, а ведь в ней — при буквальном прочтении — устами Жениха воспеваются зримые прелести Невесты. И так в дидактическую литературу проникают намеки на женскую красоту, исполненные отнюдь не усмиренной чувственности. Достаточно привести фрагмент, где Гуго де Фуйуа (как раз в проповеди, посвященной Песни Песней) наставляет, как должна выглядеть женская грудь: «Те же сосцы пригожи, что выпирают не сильно, полны, упруги, но не колышутся дерзко, а возвышаются еле, воздеты, не сжаты».

[158] От такого идеала Красоты недалеко до облика многих дам с миниатюр, иллюстрирующих рыцарские истории, и даже многих статуй Пресвятой Девы с Младенцем на руках, чей бюст стыдливо спрятан под тесным корсетом.

За пределами же дидактической литературы мы имеем восхитительные описания женских прелестей в лирике вагантов (сборник Carrnina Вигапа) и в поэтических сочинениях, именуемых пасторалями, где студент или рыцарь соблазняет случайно встреченную пастушку и наслаждается ее девичьими прелестями. Но таково Средневековье, публично прославлявшее кротость и допускавшее открытые проявления зверской жестокости, чередующее страницы необычайно строгого морализаторства с моментами откровенной чувственности, причем не только в новеллах Боккаччо.

[154] Философы, богословы и мистики, изучавшие Красоту в Средние века, не особо занимались красотой женщин, поскольку все они были людьми духовного звания, а средневековая мораль предписывала остерегаться плотских радостей. Однако они не могли не знать библейского текста и вынуждены были давать толкование аллегорическому Смыслу Песни Песней, а ведь в ней — при буквальном прочтении — устами Жениха воспеваются зримые прелести Невесты. И так в дидактическую литературу проникают намеки на женскую красоту, исполненные отнюдь не усмиренной чувственности. Достаточно привести фрагмент, где Гуго де Фуйуа (как раз в проповеди, посвященной Песни Песней) наставляет, как должна выглядеть женская грудь: «Те же сосцы пригожи, что выпирают не сильно, полны, упруги, но не колышутся дерзко, а возвышаются еле, воздеты, не сжаты».

[158] От такого идеала Красоты недалеко до облика многих дам с миниатюр, иллюстрирующих рыцарские истории, и даже многих статуй Пресвятой Девы с Младенцем на руках, чей бюст стыдливо спрятан под тесным корсетом.

За пределами же дидактической литературы мы имеем восхитительные описания женских прелестей в лирике вагантов (сборник Carrnina Вигапа) и в поэтических сочинениях, именуемых пасторалями, где студент или рыцарь соблазняет случайно встреченную пастушку и наслаждается ее девичьими прелестями. Но таково Средневековье, публично прославлявшее кротость и допускавшее открытые проявления зверской жестокости, чередующее страницы необычайно строгого морализаторства с моментами откровенной чувственности, причем не только в новеллах Боккаччо.