3. Возвышенное в природе

[281] На исходе же XVIII столетия идея Возвышенного ассоциируется в первую очередь не с опытом искусства, а с опытом наблюдения за природой, и предпочтение в этом опыте отдается бесформенному, болезненному, ужасному.

На протяжении веков люди признавали, что существуют вещи прекрасные и приятные и вещи или явления ужасные, страшные, болезненные: часто искусство превозносили за то, что оно прекрасно изображало безобразное, бесформенное и ужасное, чудовищ и дьявола, смерть и бурю. В своей Поэтике Аристотель как раз объясняет, что трагедия, показывая кошмарные события, должна вызывать в душе у зрителя жалость и ужас. Акцент, однако, ставится на процессе очищения (катарсиса), через который зритель освобождается от тех страстей, что сами по себе не могут доставить никакого удовольствия. В XVII в. некоторых художников ценили за то, как они изображали безобразных, неприятных, уродливых и увечных существ или зловещие грозовые тучи, но никто при этом не утверждал, что буря, шторм или нечто неоформленное и грозное может быть прекрасным само по себе. Как раз в этот период сфера эстетического удовольствия разделилась на две области — Прекрасного и Возвышенного, хотя четкую границу между ними провести невозможно (как это было с разграничением Прекрасного и Истинного, Прекрасного и Доброго, Прекрасного и Полезного или даже Прекрасного и Безобразного), поскольку опыт [282] Возвышенного перетягивает на себя многие характеристики, которые раньше относились к опыту Прекрасного.

XVIII в. — эпоха путешественников, жаждущих увидеть новые пейзажи и новые нравы не из стремления к завоеваниям, как это было в предшествующие века, а для того чтобы познать новые радости и испытать новые эмоции. Так прививается вкус к экзотическому, интересному, любопытному, другому, поразительному.

В этот период зарождается то, что мы назвали бы «поэтикой гор»: путника, дерзнувшего пересечь Альпы, завораживают неприступные скалы, безграничные ледники, бездонные пропасти, бескрайние просторы.

Еще в конце XVII в. Томас Вернет в Священной теории Земли (Telluris theoria sacra) видел в соприкосновении с горами нечто возносящее душу к Богу, вызывающее тень бесконечности и навевающее великие мысли и страсти. В XVIII в. Шефтсбери в Моральных эссе пишет: «Даже суровые скалы, замшелые гроты, причудливые пещеры и своенравные водопады, наделенные всеми прелестями дикости, кажутся мне куда более завораживающими, ибо природа находит в них более чистое выражение и они исполнены большего великолепия, чем жалкие ухищрения королевских садов».

[281] На исходе же XVIII столетия идея Возвышенного ассоциируется в первую очередь не с опытом искусства, а с опытом наблюдения за природой, и предпочтение в этом опыте отдается бесформенному, болезненному, ужасному.

На протяжении веков люди признавали, что существуют вещи прекрасные и приятные и вещи или явления ужасные, страшные, болезненные: часто искусство превозносили за то, что оно прекрасно изображало безобразное, бесформенное и ужасное, чудовищ и дьявола, смерть и бурю. В своей Поэтике Аристотель как раз объясняет, что трагедия, показывая кошмарные события, должна вызывать в душе у зрителя жалость и ужас. Акцент, однако, ставится на процессе очищения (катарсиса), через который зритель освобождается от тех страстей, что сами по себе не могут доставить никакого удовольствия. В XVII в. некоторых художников ценили за то, как они изображали безобразных, неприятных, уродливых и увечных существ или зловещие грозовые тучи, но никто при этом не утверждал, что буря, шторм или нечто неоформленное и грозное может быть прекрасным само по себе. Как раз в этот период сфера эстетического удовольствия разделилась на две области — Прекрасного и Возвышенного, хотя четкую границу между ними провести невозможно (как это было с разграничением Прекрасного и Истинного, Прекрасного и Доброго, Прекрасного и Полезного или даже Прекрасного и Безобразного), поскольку опыт [282] Возвышенного перетягивает на себя многие характеристики, которые раньше относились к опыту Прекрасного.

XVIII в. — эпоха путешественников, жаждущих увидеть новые пейзажи и новые нравы не из стремления к завоеваниям, как это было в предшествующие века, а для того чтобы познать новые радости и испытать новые эмоции. Так прививается вкус к экзотическому, интересному, любопытному, другому, поразительному.

В этот период зарождается то, что мы назвали бы «поэтикой гор»: путника, дерзнувшего пересечь Альпы, завораживают неприступные скалы, безграничные ледники, бездонные пропасти, бескрайние просторы.

Еще в конце XVII в. Томас Вернет в Священной теории Земли (Telluris theoria sacra) видел в соприкосновении с горами нечто возносящее душу к Богу, вызывающее тень бесконечности и навевающее великие мысли и страсти. В XVIII в. Шефтсбери в Моральных эссе пишет: «Даже суровые скалы, замшелые гроты, причудливые пещеры и своенравные водопады, наделенные всеми прелестями дикости, кажутся мне куда более завораживающими, ибо природа находит в них более чистое выражение и они исполнены большего великолепия, чем жалкие ухищрения королевских садов».