1. Романтическая Красота

[299] «Романтизм» – термин, обозначающий не столько исторический период или конкретное художественное течение, сколько совокупность характеров, подходов и чувств, своеобразие которых заключается в их специфической природе, а главное – в их оригинальных отношениях. В самом деле, оригинальны определенные аспекты романтической Красоты, хотя тут нетрудно найти предшественников и предвестников: Красота Медузы, например, гротескная, тревожная, меланхоличная, бесформенная. Но в первую очередь оригинальна связь между различными формами, продиктованная не разумом, но чувством и разумом вместе, связь, нацеленная не на то, чтобы снять противоречия или разрешить антитезы (конечное – бесконечное, целое – часть, жизнь – смерть, ум – сердце), но собрать их в единое целое, составляющее истинную новизну Романтизма. То, как описывает сам себя поэт Уго Фосколо, – отличный пример самовосприятия романтического человека: Красота и меланхолия, сердце и разум, задумчивость и импульсивность дополняют друг друга. Однако тут надо быть осторожным и не воспринимать эпоху, когда жил Фосколо, – зажатую между Революцией и Реставрацией, неоклассицизмом и реализмом, – периодом проявления романтической Красоты. Ведь эта Красота, присущая бледным, изможденным лицам, Красота, из-за которой, почти не таясь, выглядывает Смерть, была широко представлена еще у Тассо и просуществовала до конца XIX в., когда Д’Аннуцио переосмыслил в зловеще потустороннем ключе Джоконду Леонардо.

Итак, романтическая Красота выражает состояние души, которое в разных контекстах описано у Тассо и Шекспира и встречается снова у Бодлера и Д’Аннуцио; порожденные этим состоянием души формы повторяются, в свою очередь, у сюрреалистов с их сновидческой [303] Красотой и в китче модернизма и постмодернизма с его тягой ко всему мрачному и беспросветному.

Интересно проследить постепенное формирование романтического вкуса по семантическим изменениям терминов romantic, romanesque, romantisch. В середине XVII в. термин romantic был синонимом (в негативном смысле) romanzesco (like the old romances — «романический», «как старинные романы»); век спустя он значил уже скорее «химерический» (romanesque) или живописный; к живописному Руссо добавил важное субъективное определение: выражение «не знаю что» (jе пе sais quoi) — нечто расплывчатое и неопределенное. Наконец, первые немецкие романтики расширили область не поддающегося определению и расплывчатого, подпадающую под термин romantisch: теперь она стала включать в себя все далекое, магическое, неведомое, в том числе мрачное, иррациональное, связанное со смертью. А главное, сугубо романтической чертой стало стремление (Sehnsucht) ко всему этому. Такое стремление никак не определяется исторически; всякое искусство, выражающее его, — искусство романтическое, или, может быть, даже любое искусство романтическое в той мере, в какой оно именно это стремление и выражает. Красота перестает быть формой, прекрасным становится бесформенное, хаотичное.

[299] «Романтизм» – термин, обозначающий не столько исторический период или конкретное художественное течение, сколько совокупность характеров, подходов и чувств, своеобразие которых заключается в их специфической природе, а главное – в их оригинальных отношениях. В самом деле, оригинальны определенные аспекты романтической Красоты, хотя тут нетрудно найти предшественников и предвестников: Красота Медузы, например, гротескная, тревожная, меланхоличная, бесформенная. Но в первую очередь оригинальна связь между различными формами, продиктованная не разумом, но чувством и разумом вместе, связь, нацеленная не на то, чтобы снять противоречия или разрешить антитезы (конечное – бесконечное, целое – часть, жизнь – смерть, ум – сердце), но собрать их в единое целое, составляющее истинную новизну Романтизма. То, как описывает сам себя поэт Уго Фосколо, – отличный пример самовосприятия романтического человека: Красота и меланхолия, сердце и разум, задумчивость и импульсивность дополняют друг друга. Однако тут надо быть осторожным и не воспринимать эпоху, когда жил Фосколо, – зажатую между Революцией и Реставрацией, неоклассицизмом и реализмом, – периодом проявления романтической Красоты. Ведь эта Красота, присущая бледным, изможденным лицам, Красота, из-за которой, почти не таясь, выглядывает Смерть, была широко представлена еще у Тассо и просуществовала до конца XIX в., когда Д’Аннуцио переосмыслил в зловеще потустороннем ключе Джоконду Леонардо.

Итак, романтическая Красота выражает состояние души, которое в разных контекстах описано у Тассо и Шекспира и встречается снова у Бодлера и Д’Аннуцио; порожденные этим состоянием души формы повторяются, в свою очередь, у сюрреалистов с их сновидческой [303] Красотой и в китче модернизма и постмодернизма с его тягой ко всему мрачному и беспросветному.

Интересно проследить постепенное формирование романтического вкуса по семантическим изменениям терминов romantic, romanesque, romantisch. В середине XVII в. термин romantic был синонимом (в негативном смысле) romanzesco (like the old romances — «романический», «как старинные романы»); век спустя он значил уже скорее «химерический» (romanesque) или живописный; к живописному Руссо добавил важное субъективное определение: выражение «не знаю что» (jе пе sais quoi) — нечто расплывчатое и неопределенное. Наконец, первые немецкие романтики расширили область не поддающегося определению и расплывчатого, подпадающую под термин romantisch: теперь она стала включать в себя все далекое, магическое, неведомое, в том числе мрачное, иррациональное, связанное со смертью. А главное, сугубо романтической чертой стало стремление (Sehnsucht) ко всему этому. Такое стремление никак не определяется исторически; всякое искусство, выражающее его, — искусство романтическое, или, может быть, даже любое искусство романтическое в той мере, в какой оно именно это стремление и выражает. Красота перестает быть формой, прекрасным становится бесформенное, хаотичное.