1. Диалектика Красоты

[237] Обычно XVIII в. представляют себе веком рациональным, последовательным, немного холодноватым и отчуждённым, но этот образ, связанный с тем, как современный вкус воспринимает живопись и музыку того времени, решительно вводит в заблуждение. Стэнли Кубрик в фильме Барри Линдон показал, что за мёртвой патиной века Просвещения стоит эпоха неистовых страстей, бурлящих чувств, мужчин и женщин, столь же утончённых, сколь и жестоких. Сценой для неслыханной по жестокости дуэли между отцом и сыном режиссер делает сеновал, выстроенный по законам классического здания Палладио: вот он, куда более правдоподобный образ XVIII столетия, века Руссо, Канта – и Де Сада, douceue de vivre (радостей жизни – фр.) – и гильотины, Лепорелло – и Дон Жуана, бьющей через [239] край Красоты позднего барокко и рококо — и неоклассицизма. Мы могли бы сказать, что в XVIII в. условием сохранения барочной Красоты была склонность аристократии беспечно предаваться радостям жизни, тогда как суровая неоклассическая строгость как нельзя более подходила культу разума, дисциплины и расчетливости, типичных для набирающей силу буржуазии. Однако более внимательный взгляд без труда обнаружит, что рядом со старой придворной знатью появилось молодое дворянство, предприимчивое и динамичное, с вполне уже буржуазными вкусами и нравами, дворянство, ратующее за обновление и реформы, читающее Энциклопедию и ведущее диспуты в салонах. И тому же внимательному взгляду будет трудно выделить в чрезвычайно многослойных сословиях торговцев, нотариусов и адвокатов, писателей, журналистов и судей XVIII в. те черты, что позволят век спустя дать определение буржуазному социальному типу. Этой сложной диалектике слоев и классов соответствует не менее сложная диалектика вкуса: прихотливой Красоте рококо противостоит не один, а несколько классицизмов, отвечающих различным, порой противоречащим друг другу требованиям. Философ-просветитель требует освобождения ума от тумана обскурантизма, но тут же выказывает симпатию к абсолютному монарху и авторитарным правительствам; светлая сторона разума Просвещения находит свое воплощение в гении Канта, а темная, беспокойная его сторона — в исполненном жестокости творчестве маркиза Де Сада; Красота неоклассицизма — это живительная реакция на вкусы Старого режима и вместе с тем поиск неоспоримых, а значит, неизменных и непреложных правил.

[237] Обычно XVIII в. представляют себе веком рациональным, последовательным, немного холодноватым и отчуждённым, но этот образ, связанный с тем, как современный вкус воспринимает живопись и музыку того времени, решительно вводит в заблуждение. Стэнли Кубрик в фильме Барри Линдон показал, что за мёртвой патиной века Просвещения стоит эпоха неистовых страстей, бурлящих чувств, мужчин и женщин, столь же утончённых, сколь и жестоких. Сценой для неслыханной по жестокости дуэли между отцом и сыном режиссер делает сеновал, выстроенный по законам классического здания Палладио: вот он, куда более правдоподобный образ XVIII столетия, века Руссо, Канта – и Де Сада, douceue de vivre (радостей жизни – фр.) – и гильотины, Лепорелло – и Дон Жуана, бьющей через [239] край Красоты позднего барокко и рококо — и неоклассицизма. Мы могли бы сказать, что в XVIII в. условием сохранения барочной Красоты была склонность аристократии беспечно предаваться радостям жизни, тогда как суровая неоклассическая строгость как нельзя более подходила культу разума, дисциплины и расчетливости, типичных для набирающей силу буржуазии. Однако более внимательный взгляд без труда обнаружит, что рядом со старой придворной знатью появилось молодое дворянство, предприимчивое и динамичное, с вполне уже буржуазными вкусами и нравами, дворянство, ратующее за обновление и реформы, читающее Энциклопедию и ведущее диспуты в салонах. И тому же внимательному взгляду будет трудно выделить в чрезвычайно многослойных сословиях торговцев, нотариусов и адвокатов, писателей, журналистов и судей XVIII в. те черты, что позволят век спустя дать определение буржуазному социальному типу. Этой сложной диалектике слоев и классов соответствует не менее сложная диалектика вкуса: прихотливой Красоте рококо противостоит не один, а несколько классицизмов, отвечающих различным, порой противоречащим друг другу требованиям. Философ-просветитель требует освобождения ума от тумана обскурантизма, но тут же выказывает симпатию к абсолютному монарху и авторитарным правительствам; светлая сторона разума Просвещения находит свое воплощение в гении Канта, а темная, беспокойная его сторона — в исполненном жестокости творчестве маркиза Де Сада; Красота неоклассицизма — это живительная реакция на вкусы Старого режима и вместе с тем поиск неоспоримых, а значит, неизменных и непреложных правил.