4. XVIII и XIX вв.

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 

[392] Однако торжество машины как эстетического объекта не всегда было прямолинейным поступательным процессом. Так, первая машина Уатта в начале третьей индустриальной революции, как бы извиняясь за свою функциональность, обратилась к публике фасадом, напоминающим классический храм. А веком позже, когда возникло увлечение новыми металлическими структурами и родилась «индустриальная» Красота, даже такое технологическое чудо, как Эйфелева башня, желая понравиться, приукрасилась арками в классическом духе, играющими чисто декоративную, а вовсе не конструктивную роль.

[393] Рациональная эффективность — а это, кстати сказать, неоклассический критерий Красоты — рассматривается как главное достоинство машины в рисунках французской Энциклопедии, где все описано черным по белому и нет места живописному, драматичному или антропоморфному. Если мы сравним хирургические инструменты из Энциклопедии с теми, что изображены в трактате врача XVI в. Амбруаза Паре, то увидим, что ренессансные инструменты еще стремятся походить на челюсти, зубы и клювы хищников и, так сказать, морфологически соответствуют своему назначению терзать плоть и причинять боль (хотя и с благой целью). Инструменты XVIII в. изображены так, как мы бы сейчас изобразили лампу, бумагорезательную машину или другую продукцию индустриального дизайна (см. гл. XIV). С изобретением парового двигателя даже поэты не могут устоять перед эстетическим восхищением машиной: в подтверждение достаточно такого примера, как стихотворение Джозуэ Кардуччи Сатана, где локомотив, это прекрасное и страшное чудище, становится символом торжества разума над обскурантизмом прошлого.

[392] Однако торжество машины как эстетического объекта не всегда было прямолинейным поступательным процессом. Так, первая машина Уатта в начале третьей индустриальной революции, как бы извиняясь за свою функциональность, обратилась к публике фасадом, напоминающим классический храм. А веком позже, когда возникло увлечение новыми металлическими структурами и родилась «индустриальная» Красота, даже такое технологическое чудо, как Эйфелева башня, желая понравиться, приукрасилась арками в классическом духе, играющими чисто декоративную, а вовсе не конструктивную роль.

[393] Рациональная эффективность — а это, кстати сказать, неоклассический критерий Красоты — рассматривается как главное достоинство машины в рисунках французской Энциклопедии, где все описано черным по белому и нет места живописному, драматичному или антропоморфному. Если мы сравним хирургические инструменты из Энциклопедии с теми, что изображены в трактате врача XVI в. Амбруаза Паре, то увидим, что ренессансные инструменты еще стремятся походить на челюсти, зубы и клювы хищников и, так сказать, морфологически соответствуют своему назначению терзать плоть и причинять боль (хотя и с благой целью). Инструменты XVIII в. изображены так, как мы бы сейчас изобразили лампу, бумагорезательную машину или другую продукцию индустриального дизайна (см. гл. XIV). С изобретением парового двигателя даже поэты не могут устоять перед эстетическим восхищением машиной: в подтверждение достаточно такого примера, как стихотворение Джозуэ Кардуччи Сатана, где локомотив, это прекрасное и страшное чудище, становится символом торжества разума над обскурантизмом прошлого.