4. XVIII и XIX вв.
К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 1617 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
[392] Однако торжество машины как эстетического объекта не всегда было прямолинейным поступательным процессом. Так, первая машина Уатта в начале третьей индустриальной революции, как бы извиняясь за свою функциональность, обратилась к публике фасадом, напоминающим классический храм. А веком позже, когда возникло увлечение новыми металлическими структурами и родилась «индустриальная» Красота, даже такое технологическое чудо, как Эйфелева башня, желая понравиться, приукрасилась арками в классическом духе, играющими чисто декоративную, а вовсе не конструктивную роль.
[393] Рациональная эффективность — а это, кстати сказать, неоклассический критерий Красоты — рассматривается как главное достоинство машины в рисунках французской Энциклопедии, где все описано черным по белому и нет места живописному, драматичному или антропоморфному. Если мы сравним хирургические инструменты из Энциклопедии с теми, что изображены в трактате врача XVI в. Амбруаза Паре, то увидим, что ренессансные инструменты еще стремятся походить на челюсти, зубы и клювы хищников и, так сказать, морфологически соответствуют своему назначению терзать плоть и причинять боль (хотя и с благой целью). Инструменты XVIII в. изображены так, как мы бы сейчас изобразили лампу, бумагорезательную машину или другую продукцию индустриального дизайна (см. гл. XIV). С изобретением парового двигателя даже поэты не могут устоять перед эстетическим восхищением машиной: в подтверждение достаточно такого примера, как стихотворение Джозуэ Кардуччи Сатана, где локомотив, это прекрасное и страшное чудище, становится символом торжества разума над обскурантизмом прошлого.
[392] Однако торжество машины как эстетического объекта не всегда было прямолинейным поступательным процессом. Так, первая машина Уатта в начале третьей индустриальной революции, как бы извиняясь за свою функциональность, обратилась к публике фасадом, напоминающим классический храм. А веком позже, когда возникло увлечение новыми металлическими структурами и родилась «индустриальная» Красота, даже такое технологическое чудо, как Эйфелева башня, желая понравиться, приукрасилась арками в классическом духе, играющими чисто декоративную, а вовсе не конструктивную роль.
[393] Рациональная эффективность — а это, кстати сказать, неоклассический критерий Красоты — рассматривается как главное достоинство машины в рисунках французской Энциклопедии, где все описано черным по белому и нет места живописному, драматичному или антропоморфному. Если мы сравним хирургические инструменты из Энциклопедии с теми, что изображены в трактате врача XVI в. Амбруаза Паре, то увидим, что ренессансные инструменты еще стремятся походить на челюсти, зубы и клювы хищников и, так сказать, морфологически соответствуют своему назначению терзать плоть и причинять боль (хотя и с благой целью). Инструменты XVIII в. изображены так, как мы бы сейчас изобразили лампу, бумагорезательную машину или другую продукцию индустриального дизайна (см. гл. XIV). С изобретением парового двигателя даже поэты не могут устоять перед эстетическим восхищением машиной: в подтверждение достаточно такого примера, как стихотворение Джозуэ Кардуччи Сатана, где локомотив, это прекрасное и страшное чудище, становится символом торжества разума над обскурантизмом прошлого.