1. Красота провокации или Красота потребления?

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 

[413] Представим себе, что какой-нибудь искусствовед будущего или исследователь, явившийся из космоса, зададутся вопросом: какое представление о Красоте господствовало в ХХ в.? В сущности, на протяжении всего этого экскурса в историю Красоты мы только и делали, что задавали себе аналогичные вопросы о Древней Греции, эпохе Возрождения, первой или второй половине XIX в. Конечно, мы по возможности стремились выявить контрасты, уживавшиеся в один и тот же период, когда, например, неоклассицизм соседствовал с эстетикой Возвышенного, – но, в сущности, складывалось впечатление, если смотреть «издалека», что каждый век имеет вполне однородные характеристики или не более одного серьезного противоречия.

[414] Не исключено, что, глядя «издалека», будущие интерпретаторы выделят что-то действительно характерное для XX в., например признают правоту Маринетти и скажут, что Никой Самофракийской минувшего столетия была красивая гоночная машина, а Пикассо и Мондриана оставят без внимания. Мы же, со своей стороны, не можем смотреть настолько издалека; нам приходится довольствоваться наблюдением что первая половина XX в., ну и максимум еще 60-е гг. (дальше уже трудновато) были ареной драматической борьбы между Красотой провокации и Красотой потребления.

[413] Представим себе, что какой-нибудь искусствовед будущего или исследователь, явившийся из космоса, зададутся вопросом: какое представление о Красоте господствовало в ХХ в.? В сущности, на протяжении всего этого экскурса в историю Красоты мы только и делали, что задавали себе аналогичные вопросы о Древней Греции, эпохе Возрождения, первой или второй половине XIX в. Конечно, мы по возможности стремились выявить контрасты, уживавшиеся в один и тот же период, когда, например, неоклассицизм соседствовал с эстетикой Возвышенного, – но, в сущности, складывалось впечатление, если смотреть «издалека», что каждый век имеет вполне однородные характеристики или не более одного серьезного противоречия.

[414] Не исключено, что, глядя «издалека», будущие интерпретаторы выделят что-то действительно характерное для XX в., например признают правоту Маринетти и скажут, что Никой Самофракийской минувшего столетия была красивая гоночная машина, а Пикассо и Мондриана оставят без внимания. Мы же, со своей стороны, не можем смотреть настолько издалека; нам приходится довольствоваться наблюдением что первая половина XX в., ну и максимум еще 60-е гг. (дальше уже трудновато) были ареной драматической борьбы между Красотой провокации и Красотой потребления.