1. Красота провокации или Красота потребления?
К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 1617 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
[413] Представим себе, что какой-нибудь искусствовед будущего или исследователь, явившийся из космоса, зададутся вопросом: какое представление о Красоте господствовало в ХХ в.? В сущности, на протяжении всего этого экскурса в историю Красоты мы только и делали, что задавали себе аналогичные вопросы о Древней Греции, эпохе Возрождения, первой или второй половине XIX в. Конечно, мы по возможности стремились выявить контрасты, уживавшиеся в один и тот же период, когда, например, неоклассицизм соседствовал с эстетикой Возвышенного, – но, в сущности, складывалось впечатление, если смотреть «издалека», что каждый век имеет вполне однородные характеристики или не более одного серьезного противоречия.
[414] Не исключено, что, глядя «издалека», будущие интерпретаторы выделят что-то действительно характерное для XX в., например признают правоту Маринетти и скажут, что Никой Самофракийской минувшего столетия была красивая гоночная машина, а Пикассо и Мондриана оставят без внимания. Мы же, со своей стороны, не можем смотреть настолько издалека; нам приходится довольствоваться наблюдением что первая половина XX в., ну и максимум еще 60-е гг. (дальше уже трудновато) были ареной драматической борьбы между Красотой провокации и Красотой потребления.
[413] Представим себе, что какой-нибудь искусствовед будущего или исследователь, явившийся из космоса, зададутся вопросом: какое представление о Красоте господствовало в ХХ в.? В сущности, на протяжении всего этого экскурса в историю Красоты мы только и делали, что задавали себе аналогичные вопросы о Древней Греции, эпохе Возрождения, первой или второй половине XIX в. Конечно, мы по возможности стремились выявить контрасты, уживавшиеся в один и тот же период, когда, например, неоклассицизм соседствовал с эстетикой Возвышенного, – но, в сущности, складывалось впечатление, если смотреть «издалека», что каждый век имеет вполне однородные характеристики или не более одного серьезного противоречия.
[414] Не исключено, что, глядя «издалека», будущие интерпретаторы выделят что-то действительно характерное для XX в., например признают правоту Маринетти и скажут, что Никой Самофракийской минувшего столетия была красивая гоночная машина, а Пикассо и Мондриана оставят без внимания. Мы же, со своей стороны, не можем смотреть настолько издалека; нам приходится довольствоваться наблюдением что первая половина XX в., ну и максимум еще 60-е гг. (дальше уже трудновато) были ареной драматической борьбы между Красотой провокации и Красотой потребления.