Развитие

В ходе быстрого роста западных индустриальных стран анализ современности был более важен, чем изучение индустриализации. Даже студенческие выступления не столько ориентировались на образ другого будущего, сколько атаковали общество изнутри. Их главной целью была не подготовка воспеваемого завтрашнего дня, а жизнь, которая бы проходила иначе уже сегодня. Напротив, в остальной части мира более важными, чем внутренние проблемы некоего типа обществ, стали проблемы развития, индустриализации, национального освобождения. Итак, классическая социология ограничивалась изучением передовых западных обществ, оставив изучение других антропологам. Сегодня социология должна изучать три мира: к первому принадлежат передовые индустриальные общества Запада, ко второму — коммунистические страны, к третьему — страны Третьего Мира.

Социология далека еще от четкого понимания этого требования, несмотря на весь интерес некоторых больших сравнительных исследований (особенно Барингтона Мура и Рейхарда Бендикса) или исследований марксистской ориентации, например, Иммануэля Валлерстайна (Barrington Moore Jr. Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston, 1966. Французский перевод Maspero; Reinhard Bendix. Nation Building and Citizenship. New York, Wiley, 19.75; Immanuel Wallerstein. Capitalisme et économie-monde. Flammarion, 1980). Мы называем еще социологами людей, которые изучают Европу или Северную Америку, и африканистами — тех, кто изучает Африку. Но сегодня те теории модернизации, которые выстраивают страны на общей лестнице модернизации, кажется, столь слепы к формам, путям и механизмам исторической трансформации, что в них можно видеть идеологическое выражение гегемонии Севера над Югом. В противовес материалистическому эволюционизму Запада, в Третьем Мире все чаще заявляет о себе волюнтаристский и идеалистический культурализм. Но его интеллектуальные и политические последствия столь же негативны, сколь и гегемония западной модели. Подобная противоположность двух идеологий была уже представлена в Европе в XIX веке: с одной стороны, английский или французский эволюционизм, с другой, немецкий культурный историцизм. Сегодня вторая из этих моделей завоевала не только страны позднего капитализма, вроде Японии или даже Бразилии и Мексики, но еще и большую часть Третьего Мира, между тем как англо-французский материализм доминирует в коммунистическом мире. Анализ [:52] социальной системы заменен в Третьем Мире историей страны, а последняя подчинена идее национальной или региональной природы. Внутренние конфликты кажутся подчиненными внешним конфликтам национального и иностранного. Национальная независимость представляется гораздо более важной целью, чем свобода или равенство.

Сегодня, в конце XX века, кажется, что во всех частях мира государство — особенно коммунистическое или националистическое, но также и государство-предприниматель в больших капиталистических странах — заняло всю общественную сцену. Его господство кажется столь абсолютным, что многие спрашивают себя, не закончилась ли эра гражданских обществ и не входим ли мы снова в эпоху, когда господствует столкновение империй. Вот почему самым сильным стремлением социологов должно быть сегодня доказательство, что и в самых могучих империях социальная жизнь не исчезла, что она может возродиться повсюду и не может быть сведена к процессу исторического развития. И наоборот, необходимо доказать, что проблемы исторического существования страны не могут сводиться к внутренним социальным проблемам, то есть, что не может существовать целиком эндогенного процесса исторического изменения.

В ходе быстрого роста западных индустриальных стран анализ современности был более важен, чем изучение индустриализации. Даже студенческие выступления не столько ориентировались на образ другого будущего, сколько атаковали общество изнутри. Их главной целью была не подготовка воспеваемого завтрашнего дня, а жизнь, которая бы проходила иначе уже сегодня. Напротив, в остальной части мира более важными, чем внутренние проблемы некоего типа обществ, стали проблемы развития, индустриализации, национального освобождения. Итак, классическая социология ограничивалась изучением передовых западных обществ, оставив изучение других антропологам. Сегодня социология должна изучать три мира: к первому принадлежат передовые индустриальные общества Запада, ко второму — коммунистические страны, к третьему — страны Третьего Мира.

Социология далека еще от четкого понимания этого требования, несмотря на весь интерес некоторых больших сравнительных исследований (особенно Барингтона Мура и Рейхарда Бендикса) или исследований марксистской ориентации, например, Иммануэля Валлерстайна (Barrington Moore Jr. Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston, 1966. Французский перевод Maspero; Reinhard Bendix. Nation Building and Citizenship. New York, Wiley, 19.75; Immanuel Wallerstein. Capitalisme et économie-monde. Flammarion, 1980). Мы называем еще социологами людей, которые изучают Европу или Северную Америку, и африканистами — тех, кто изучает Африку. Но сегодня те теории модернизации, которые выстраивают страны на общей лестнице модернизации, кажется, столь слепы к формам, путям и механизмам исторической трансформации, что в них можно видеть идеологическое выражение гегемонии Севера над Югом. В противовес материалистическому эволюционизму Запада, в Третьем Мире все чаще заявляет о себе волюнтаристский и идеалистический культурализм. Но его интеллектуальные и политические последствия столь же негативны, сколь и гегемония западной модели. Подобная противоположность двух идеологий была уже представлена в Европе в XIX веке: с одной стороны, английский или французский эволюционизм, с другой, немецкий культурный историцизм. Сегодня вторая из этих моделей завоевала не только страны позднего капитализма, вроде Японии или даже Бразилии и Мексики, но еще и большую часть Третьего Мира, между тем как англо-французский материализм доминирует в коммунистическом мире. Анализ [:52] социальной системы заменен в Третьем Мире историей страны, а последняя подчинена идее национальной или региональной природы. Внутренние конфликты кажутся подчиненными внешним конфликтам национального и иностранного. Национальная независимость представляется гораздо более важной целью, чем свобода или равенство.

Сегодня, в конце XX века, кажется, что во всех частях мира государство — особенно коммунистическое или националистическое, но также и государство-предприниматель в больших капиталистических странах — заняло всю общественную сцену. Его господство кажется столь абсолютным, что многие спрашивают себя, не закончилась ли эра гражданских обществ и не входим ли мы снова в эпоху, когда господствует столкновение империй. Вот почему самым сильным стремлением социологов должно быть сегодня доказательство, что и в самых могучих империях социальная жизнь не исчезла, что она может возродиться повсюду и не может быть сведена к процессу исторического развития. И наоборот, необходимо доказать, что проблемы исторического существования страны не могут сводиться к внутренним социальным проблемам, то есть, что не может существовать целиком эндогенного процесса исторического изменения.