Метод социологии действия: социологическая интервенция

Выбор метода зависит не только от соображений техники. Каждый метод соответствует некоему подходу, представлению о социальной действительности и, следовательно, выбору, сделанному исследователем, акцентировать внимание на некотором типе поведения. Социолог или антрополог, интересующиеся природой и функционированием культурных и общественных норм коллектива, каковой отличается скорее своим порядком, чем изменением, должны занять позицию наблюдателя. Они стремятся уловить объективные проявления этих культурных норм, например, функционирование системы [:115] родства или ритуалы. Они также регистрируют представления, верования и мифы, анализируя их извне, то есть ища принципы, управляющие совокупностью правил, и даже мысленные структуры, участвовавшие в создании этих мифов и верований. Социолог, интерес которого направлен на социальную детерминацию типов поведения, особенно на уровни и формы социального участия, должен прибегнуть к экстенсивному расследованию. Он стремится показать, как роли соответствуют положению, как формы поведения определяются занимаемой в обществе позицией или мобильностью на социальной лестнице. Речь здесь идет о самом классическом приеме современной социологии. Его обновил прогресс статистических методов. Триумф в пятидесятые годы парсоновской версии рационализма придал ему столь большое значение, что можно было в какой-то момент поверить в его конституирующую силу для всякой социологии. Но те, кто интересуются решениями, изменениями, отношениями влияния и власти, никогда не чувствуют себя удовлетворенными таким представлением об обществе и экстенсивным способом исследования. Они всегда предпочитали изучать, как были приняты решения, как изменяются организации, что привело их к развитию особых исследований, которые стремились выявить за внешней стороной явлений сложную и скрытую историю решений. Наконец, те, кто интересуется общественными движениями в широком смысле слова, до сих пор пользовались непосредственно историческим методом. Спрашивая себя о возможности изучения социальных и политических сил, способных изменить общество и создать исторические события, они отвечали вообще, что нужно рассматривать самые большие события, те, в ходе которых старый социальный порядок разрушается, а новый создается. Особенно Жорж Гурвич, пришедший к социологии в результате изучения опыта Советской революции, придерживался идеи, что нужно приближаться к вулканам истории, как если бы революции имели силу очищения и позволяли постигнуть сущность. Но если ничто не заставляет сегодня ставить под сомнение пользу этнографического наблюдения, экстенсивных расследований или изучения решений, то можно усомниться в ценности философии истории, которая находится внутри метода, связанного с обращением к великим событиям и, в особенности, к революциям. Мы сегодня больше не верим в образ раскола общества, который бы позволил проявиться творческим силам истории. Опыт нашего века научил нас осторожности. Великие события и революции не более просты, чем периоды спокойствия. Можно даже согласиться, что в революци[:116]онный период социальные силы менее всего видны, наиболее скрыты за проблемами государства, где социальные механизмы полностью заменены диктатурой оружия или слова. До такой степени, что революции, которые остаются главными предметами размышлений для историков, являются, по-видимому, наименее благоприятными моментами для размышлений об историческом действии. Все происходит так, как если бы в эти моменты, когда, может быть, действительно люди творят историю, они были менее всего в состоянии понять ту историю, которую они делают, и даже, напротив, принуждены делать противоположное тому, что они задумывают сделать. Таким образом, социологи, заинтересованные в изучении исторического действия, практически оказываются лишены метода. Они не могут более пользоваться историческим анализом, который бы нес в себе самом свой смысл, как думали историки и социологи XIX века от Мишле до Вебера. Первый, за которым следовали многие историки Центральной Европы, увидел в современной истории рождение нации, второй — этапы разволшебствления мира, секуляризации и рационализации. Такие однолинейные эволюционистские представления сегодня кажутся недостаточными. Они не объясняют нам ни поворотов назад к варварству, ни множественности путей развития. Казалось бы в итоге, что нет более никакого метода для изучения способов производства обществом своих культурных моделей, социальных отношений и практики. Социологическая интервенция представляет метод, который стремится заполнить эту пустоту. Он стремится стать на службу изучения производства общества, как экстенсивное расследование служит изучению форм и уровней социального участия.

Принципы

1. Главная проблема заключается здесь в том, что область самых фундаментальных социальных отношений и их культурных целей не поддается непосредственному наблюдению. Как перейти от изучения нормативного поведения к изучению форм поведения, ставящих нормы под вопрос? Уже Маркс, хотя и совсем в другом контексте, стремился обнаружить классовые отношения позади форм экономической практики. Многочисленны также те, кто искал проявления рабочего и, в особенности, классового сознания за формами поведения рабочих, продиктованных ответом на их трудовую и жизненную ситуацию. Это присутствие в повседневном опыте позиций, ставящих [:117] его под вопрос, было первым открытием индустриальной социологии благодаря классическим работам Рётлисбергера в Western Electric (F. J. Roethlisberger, W. J. Dickson. Management and the Workers. Harvard University Press, 1939). Анализируя торможение работы в мастерской Bank Wiring, эти первые индустриальные социологи показали, что поведение рабочих далеко не может определяться в терминах адаптации или рациональности, а должно быть понято как конкретное выражение борьбы за контроль над машинами и производительностью. Анализ поведения рабочих по отношению к различным системам оплаты постоянно подкреплял выводы первых исследований. Этот пример направляет нас на совершенно иной путь, чем изучение «великих исторических событий». Он заключается в концентрации внимания на самих действующих лицах, взятых в их конкретном существовании: так можно лучше всего раскрыть механизмы, с помощью которых возможно, по ту сторону поведения социального потребления, выявить поведение конфликтного производства общества.

2. Но надо идти дальше наблюдения. Нужно создать почти экспериментальным образом такие ситуации, где тяжесть повседневного положения насколько возможно уменьшена, что позволяет действующему лицу выражать наиболее сильно свое оспаривание этого положения, свои цели и свое понимание тех конфликтов, в которые он оказывается включен в процессе достижения данных целей. Парадоксальным образом изучение исторического действия отдаляется от больших полотен и экстенсивных расследований и обращается к интенсивному изучению ограниченных групп, с которыми социологи должны проводить углубленные и длительные исследования.

3. Идем дальше. Такой переход от потребления к производству общества не осуществляется спонтанно даже в благоприятных условиях, созданных исследователями. Нужно еще, чтобы последние вмешивались непосредственно. Только благодаря им действующее лицо может подняться с одного на другой уровень социальной действительности и перейти от поведения ответа и адаптации к поведению проекта и конфликта. Только если исследователь активно и лично вмешивается, чтобы увлечь действующее лицо к наиболее фундаментальным из его отношений, последнее сможет перестать рассматривать свое поведение только как ответ на установившийся порядок. [:118]

Выбор метода зависит не только от соображений техники. Каждый метод соответствует некоему подходу, представлению о социальной действительности и, следовательно, выбору, сделанному исследователем, акцентировать внимание на некотором типе поведения. Социолог или антрополог, интересующиеся природой и функционированием культурных и общественных норм коллектива, каковой отличается скорее своим порядком, чем изменением, должны занять позицию наблюдателя. Они стремятся уловить объективные проявления этих культурных норм, например, функционирование системы [:115] родства или ритуалы. Они также регистрируют представления, верования и мифы, анализируя их извне, то есть ища принципы, управляющие совокупностью правил, и даже мысленные структуры, участвовавшие в создании этих мифов и верований. Социолог, интерес которого направлен на социальную детерминацию типов поведения, особенно на уровни и формы социального участия, должен прибегнуть к экстенсивному расследованию. Он стремится показать, как роли соответствуют положению, как формы поведения определяются занимаемой в обществе позицией или мобильностью на социальной лестнице. Речь здесь идет о самом классическом приеме современной социологии. Его обновил прогресс статистических методов. Триумф в пятидесятые годы парсоновской версии рационализма придал ему столь большое значение, что можно было в какой-то момент поверить в его конституирующую силу для всякой социологии. Но те, кто интересуются решениями, изменениями, отношениями влияния и власти, никогда не чувствуют себя удовлетворенными таким представлением об обществе и экстенсивным способом исследования. Они всегда предпочитали изучать, как были приняты решения, как изменяются организации, что привело их к развитию особых исследований, которые стремились выявить за внешней стороной явлений сложную и скрытую историю решений. Наконец, те, кто интересуется общественными движениями в широком смысле слова, до сих пор пользовались непосредственно историческим методом. Спрашивая себя о возможности изучения социальных и политических сил, способных изменить общество и создать исторические события, они отвечали вообще, что нужно рассматривать самые большие события, те, в ходе которых старый социальный порядок разрушается, а новый создается. Особенно Жорж Гурвич, пришедший к социологии в результате изучения опыта Советской революции, придерживался идеи, что нужно приближаться к вулканам истории, как если бы революции имели силу очищения и позволяли постигнуть сущность. Но если ничто не заставляет сегодня ставить под сомнение пользу этнографического наблюдения, экстенсивных расследований или изучения решений, то можно усомниться в ценности философии истории, которая находится внутри метода, связанного с обращением к великим событиям и, в особенности, к революциям. Мы сегодня больше не верим в образ раскола общества, который бы позволил проявиться творческим силам истории. Опыт нашего века научил нас осторожности. Великие события и революции не более просты, чем периоды спокойствия. Можно даже согласиться, что в революци[:116]онный период социальные силы менее всего видны, наиболее скрыты за проблемами государства, где социальные механизмы полностью заменены диктатурой оружия или слова. До такой степени, что революции, которые остаются главными предметами размышлений для историков, являются, по-видимому, наименее благоприятными моментами для размышлений об историческом действии. Все происходит так, как если бы в эти моменты, когда, может быть, действительно люди творят историю, они были менее всего в состоянии понять ту историю, которую они делают, и даже, напротив, принуждены делать противоположное тому, что они задумывают сделать. Таким образом, социологи, заинтересованные в изучении исторического действия, практически оказываются лишены метода. Они не могут более пользоваться историческим анализом, который бы нес в себе самом свой смысл, как думали историки и социологи XIX века от Мишле до Вебера. Первый, за которым следовали многие историки Центральной Европы, увидел в современной истории рождение нации, второй — этапы разволшебствления мира, секуляризации и рационализации. Такие однолинейные эволюционистские представления сегодня кажутся недостаточными. Они не объясняют нам ни поворотов назад к варварству, ни множественности путей развития. Казалось бы в итоге, что нет более никакого метода для изучения способов производства обществом своих культурных моделей, социальных отношений и практики. Социологическая интервенция представляет метод, который стремится заполнить эту пустоту. Он стремится стать на службу изучения производства общества, как экстенсивное расследование служит изучению форм и уровней социального участия.

Принципы

1. Главная проблема заключается здесь в том, что область самых фундаментальных социальных отношений и их культурных целей не поддается непосредственному наблюдению. Как перейти от изучения нормативного поведения к изучению форм поведения, ставящих нормы под вопрос? Уже Маркс, хотя и совсем в другом контексте, стремился обнаружить классовые отношения позади форм экономической практики. Многочисленны также те, кто искал проявления рабочего и, в особенности, классового сознания за формами поведения рабочих, продиктованных ответом на их трудовую и жизненную ситуацию. Это присутствие в повседневном опыте позиций, ставящих [:117] его под вопрос, было первым открытием индустриальной социологии благодаря классическим работам Рётлисбергера в Western Electric (F. J. Roethlisberger, W. J. Dickson. Management and the Workers. Harvard University Press, 1939). Анализируя торможение работы в мастерской Bank Wiring, эти первые индустриальные социологи показали, что поведение рабочих далеко не может определяться в терминах адаптации или рациональности, а должно быть понято как конкретное выражение борьбы за контроль над машинами и производительностью. Анализ поведения рабочих по отношению к различным системам оплаты постоянно подкреплял выводы первых исследований. Этот пример направляет нас на совершенно иной путь, чем изучение «великих исторических событий». Он заключается в концентрации внимания на самих действующих лицах, взятых в их конкретном существовании: так можно лучше всего раскрыть механизмы, с помощью которых возможно, по ту сторону поведения социального потребления, выявить поведение конфликтного производства общества.

2. Но надо идти дальше наблюдения. Нужно создать почти экспериментальным образом такие ситуации, где тяжесть повседневного положения насколько возможно уменьшена, что позволяет действующему лицу выражать наиболее сильно свое оспаривание этого положения, свои цели и свое понимание тех конфликтов, в которые он оказывается включен в процессе достижения данных целей. Парадоксальным образом изучение исторического действия отдаляется от больших полотен и экстенсивных расследований и обращается к интенсивному изучению ограниченных групп, с которыми социологи должны проводить углубленные и длительные исследования.

3. Идем дальше. Такой переход от потребления к производству общества не осуществляется спонтанно даже в благоприятных условиях, созданных исследователями. Нужно еще, чтобы последние вмешивались непосредственно. Только благодаря им действующее лицо может подняться с одного на другой уровень социальной действительности и перейти от поведения ответа и адаптации к поведению проекта и конфликта. Только если исследователь активно и лично вмешивается, чтобы увлечь действующее лицо к наиболее фундаментальным из его отношений, последнее сможет перестать рассматривать свое поведение только как ответ на установившийся порядок. [:118]