Проблемы

Значение выводов об интервенции имеет определенные ограничения. Выбирая интенсивный, а не экстенсивный метод, принимают некоторые отрицательные моменты. Самым серьезным является запрет всякого исторического предвидения. Наоборот, главный интерес экстенсивных расследований заключается в том, что они допускают некоторые предвидения.

Социологическая интервенция в отношении какого-либо коллективного действия не позволяет оценить его шансы на некоторое историческое значение. Можно даже понять, что интервенция показывает потенциальное значение действия и позволяет, однако, думать, что это действие не будет иметь исторического значения. Первое из исследований, которое мы провели, было посвящено студенческой забастовке 1976 года во Франции, которая потерпела поражение и относительно которой мы показали, что она в действительности ознаменовала конец студенческого «гошизма». Именно показывая условия, при которых студенческая борьба могла стать общественным движением, мы заставили лучше осознать поражение этой забастовки, имевшей совсем другие цели и совсем другую идеологию, чем те, которые могли бы принадлежать общественному движению. Раскрывая природу возможного общественного движения. мы показали, что рассматриваемая забастовка от него отдалилась, но ни в какой момент мы не были в состоянии доказать, что ее поражение было неизбежным.

Так же наше исследование антиядерного движения привело к выводу, что в нем присутствует антитехнократическое общественное движение. Но исследование показало и слабый вес этого значения в практике антиядерных активистов. Оно, наконец, позволило предвидеть, что это движение стремилось бы к практике, находящейся на полдороге между антиядерными настроениями и антиядерным движением, организуясь в политическое течение. Но мы не могли сказать, каковы были шансы и значение такого политического движения.

Цель социологической интервенции не предвидеть события, а анализировать механизмы, посредством которых формируются [:122] коллективные действия и, на самом высоком уровне, общественные движения.

Самая трудная для решения проблема касается роли исследователей. Такая роль необходимо имеет двойственный характер, так как исследователи должны, с одной стороны, пробудить и вести самоанализ действующих групп, с другой, увлечь группу в процесс преобразования, взяв на себя инициативу представить ей некоторый образ ее самой. Исследователи должны, значит, хранить по отношению к сознанию и действию группы дистанцию, но в то же время оставаться близкими действующим лицам, их идеологии и конкретным целям. Это вынуждает разделить роли исследования между двумя лицами. Я называю истолкователем того из них, кто остается близким к самоанализу группы, кто «толкает» ее вперед и стремится избежать всякого разрыва между ее реальным опытом борьбы и ее деятельностью в рамках интервенции. Я называю аналитиком того, кто более постоянно придерживается точки зрения анализа и стремится создавать гипотезы исходя из поведения группы во время первой фазы интервенции. Это различение двух функций оказывается более резким, чем дальше действие находится от общественного движения, которое оно может заключать в себе. Если бы такое удаление было тотальным, то не могло бы быть никакой связи между двумя исследователями, и этот кризис исследования явился бы хорошим показателем отсутствия в рассматриваемой борьбе общественного движения. Наоборот, если действие обнаруживает глубокие признаки общественного движения, оба исследователя могут трудиться бок о бок, и истолкователь может принять прямое и значительное участие в конверсии. В любом случае главная опасность, которая угрожает исследователям, состоит не в сохранении слишком большой дистанции по отношению к группе, а наоборот, в слишком большом отождествлении с ней. Это может быть объяснено как идеологическими причинами, так и другими, более конкретными. Успех исследования зависит от группы, поэтому исследователь имеет потребность быть принятым группой и думает достичь этого, уменьшая разделяющую их дистанцию, показывая свою лояльность по отношению к группе и ее борьбе, стремясь даже иногда стать ее лидером. Такое сильное отождествление исследователя с группой может создать иллюзию, что группа способна далеко продвинуть свой самоанализ. Но скоро обнаруживается, что в таких условиях становится невозможна конверсия, так как уничтожена всякая дистанция между исследователем и группой. Между тем, конверсия предполагает, [:123] чтобы дистанция была столь большой, насколько это возможно, и чтобы исследователь прилагал значительное усилие к «подтягиванию» группы к самому высокому значению ее действия, значению, носителем коего он выступает.

Понятно, что изложенное вызывает возражение, которое постоянно выдвигают против социологической интервенции: дескать последняя не может иметь доказательной силы, так как сами ее процедуры могут обеспечивать успех, который вследствие этого оказывается искусственным. Интервенция сводилась бы в итоге к акту внушения тем более успешному, что исследователь предлагает группе очень лестный образ ее практики и сам становится в положение лидера группы. В любой борьбе исследователь тогда мог бы обнаружить общественное движение. На это нужно прежде всего ответить, что успех конверсии не зависит от согласия группы на предложенную в данный момент исследователем гипотезу. Последнюю узаконивает способность группы ее переинтерпретировать и оценивать свой прошлый, настоящий и будущий опыт в зависимости от предложенной гипотезы. Нужно также напомнить, что механизм исследования предполагает интервенцию нескольких ученых в нескольких группах и на нескольких этапах, часто отделенных друг от друга не одним месяцем. Но к этим общим аргументам нужно добавить конкретный опыт, значение которого еще более значительно. В ходе исследования провансальского движения во Франции я разработал и предложил гипотезу, которая была отвергнута двумя группами. Тогда мы сформулировали другую гипотезу, которую другой исследователь, Франсуа Дюбе, предложил группам и которая также была отвергнута. Большая часть последующих фаз исследования была посвящена анализу и истолкованию этого двойного поражения. Доказано, следовательно, опытом, что гипотеза может быть отброшена группами даже тогда, когда отношения между ними и исследователями прекрасные и никакое психосоциологическое объяснение не годится. Нужно добавить, что подобное поражение вовсе не означает порока метода. Напротив, оно доказывает, что группы могут работать со своей «конверсией», то есть вставать на точку зрения возможного общественного движения, но в то же время осознавать, что это движение не может быть воплощено в их действии и что, следовательно, последнее не может достичь таких высоких целей. Конверсия не состоит в признании существования самых высоких конфликтов во всех требованиях, а в том, чтобы поставить последние в соотношение с высоким уровнем социального действия. [:124]

Иногда нам возражают, что мы не отдаем себе отчета в возникающих в группах собственно социопсихологических феноменах. Действительно, изучая группы, можно интересоваться различными феноменами. Те, кто использует психоаналитические методы, особенно интересуются природой социальной связи или стремятся еще побороть в группах формы авторитета военного или религиозного происхождения. Другие интересуются способом, каким группа может вести себя в некоей ситуации, адаптироваться к изменению и принимать решения. Со своей стороны, мы вовсе не противопоставляем внутреннее функционирование группы проблемам борьбы, в которой участвуют ее члены, ибо большая часть событий, происходящих в группе, и отношения, которые устанавливаются между ее членами, должны быть объяснены исходя из наших гипотез, которые являются чисто социологическими. Часто именно в изменении одного из членов группы, например, в утрате им leadership (лидерства — М. Г.), или в отталкивании группой одного из ее членов находим наиболее прямые признаки природы отношений между социальной практикой и смыслом ее существования.

Значение выводов об интервенции имеет определенные ограничения. Выбирая интенсивный, а не экстенсивный метод, принимают некоторые отрицательные моменты. Самым серьезным является запрет всякого исторического предвидения. Наоборот, главный интерес экстенсивных расследований заключается в том, что они допускают некоторые предвидения.

Социологическая интервенция в отношении какого-либо коллективного действия не позволяет оценить его шансы на некоторое историческое значение. Можно даже понять, что интервенция показывает потенциальное значение действия и позволяет, однако, думать, что это действие не будет иметь исторического значения. Первое из исследований, которое мы провели, было посвящено студенческой забастовке 1976 года во Франции, которая потерпела поражение и относительно которой мы показали, что она в действительности ознаменовала конец студенческого «гошизма». Именно показывая условия, при которых студенческая борьба могла стать общественным движением, мы заставили лучше осознать поражение этой забастовки, имевшей совсем другие цели и совсем другую идеологию, чем те, которые могли бы принадлежать общественному движению. Раскрывая природу возможного общественного движения. мы показали, что рассматриваемая забастовка от него отдалилась, но ни в какой момент мы не были в состоянии доказать, что ее поражение было неизбежным.

Так же наше исследование антиядерного движения привело к выводу, что в нем присутствует антитехнократическое общественное движение. Но исследование показало и слабый вес этого значения в практике антиядерных активистов. Оно, наконец, позволило предвидеть, что это движение стремилось бы к практике, находящейся на полдороге между антиядерными настроениями и антиядерным движением, организуясь в политическое течение. Но мы не могли сказать, каковы были шансы и значение такого политического движения.

Цель социологической интервенции не предвидеть события, а анализировать механизмы, посредством которых формируются [:122] коллективные действия и, на самом высоком уровне, общественные движения.

Самая трудная для решения проблема касается роли исследователей. Такая роль необходимо имеет двойственный характер, так как исследователи должны, с одной стороны, пробудить и вести самоанализ действующих групп, с другой, увлечь группу в процесс преобразования, взяв на себя инициативу представить ей некоторый образ ее самой. Исследователи должны, значит, хранить по отношению к сознанию и действию группы дистанцию, но в то же время оставаться близкими действующим лицам, их идеологии и конкретным целям. Это вынуждает разделить роли исследования между двумя лицами. Я называю истолкователем того из них, кто остается близким к самоанализу группы, кто «толкает» ее вперед и стремится избежать всякого разрыва между ее реальным опытом борьбы и ее деятельностью в рамках интервенции. Я называю аналитиком того, кто более постоянно придерживается точки зрения анализа и стремится создавать гипотезы исходя из поведения группы во время первой фазы интервенции. Это различение двух функций оказывается более резким, чем дальше действие находится от общественного движения, которое оно может заключать в себе. Если бы такое удаление было тотальным, то не могло бы быть никакой связи между двумя исследователями, и этот кризис исследования явился бы хорошим показателем отсутствия в рассматриваемой борьбе общественного движения. Наоборот, если действие обнаруживает глубокие признаки общественного движения, оба исследователя могут трудиться бок о бок, и истолкователь может принять прямое и значительное участие в конверсии. В любом случае главная опасность, которая угрожает исследователям, состоит не в сохранении слишком большой дистанции по отношению к группе, а наоборот, в слишком большом отождествлении с ней. Это может быть объяснено как идеологическими причинами, так и другими, более конкретными. Успех исследования зависит от группы, поэтому исследователь имеет потребность быть принятым группой и думает достичь этого, уменьшая разделяющую их дистанцию, показывая свою лояльность по отношению к группе и ее борьбе, стремясь даже иногда стать ее лидером. Такое сильное отождествление исследователя с группой может создать иллюзию, что группа способна далеко продвинуть свой самоанализ. Но скоро обнаруживается, что в таких условиях становится невозможна конверсия, так как уничтожена всякая дистанция между исследователем и группой. Между тем, конверсия предполагает, [:123] чтобы дистанция была столь большой, насколько это возможно, и чтобы исследователь прилагал значительное усилие к «подтягиванию» группы к самому высокому значению ее действия, значению, носителем коего он выступает.

Понятно, что изложенное вызывает возражение, которое постоянно выдвигают против социологической интервенции: дескать последняя не может иметь доказательной силы, так как сами ее процедуры могут обеспечивать успех, который вследствие этого оказывается искусственным. Интервенция сводилась бы в итоге к акту внушения тем более успешному, что исследователь предлагает группе очень лестный образ ее практики и сам становится в положение лидера группы. В любой борьбе исследователь тогда мог бы обнаружить общественное движение. На это нужно прежде всего ответить, что успех конверсии не зависит от согласия группы на предложенную в данный момент исследователем гипотезу. Последнюю узаконивает способность группы ее переинтерпретировать и оценивать свой прошлый, настоящий и будущий опыт в зависимости от предложенной гипотезы. Нужно также напомнить, что механизм исследования предполагает интервенцию нескольких ученых в нескольких группах и на нескольких этапах, часто отделенных друг от друга не одним месяцем. Но к этим общим аргументам нужно добавить конкретный опыт, значение которого еще более значительно. В ходе исследования провансальского движения во Франции я разработал и предложил гипотезу, которая была отвергнута двумя группами. Тогда мы сформулировали другую гипотезу, которую другой исследователь, Франсуа Дюбе, предложил группам и которая также была отвергнута. Большая часть последующих фаз исследования была посвящена анализу и истолкованию этого двойного поражения. Доказано, следовательно, опытом, что гипотеза может быть отброшена группами даже тогда, когда отношения между ними и исследователями прекрасные и никакое психосоциологическое объяснение не годится. Нужно добавить, что подобное поражение вовсе не означает порока метода. Напротив, оно доказывает, что группы могут работать со своей «конверсией», то есть вставать на точку зрения возможного общественного движения, но в то же время осознавать, что это движение не может быть воплощено в их действии и что, следовательно, последнее не может достичь таких высоких целей. Конверсия не состоит в признании существования самых высоких конфликтов во всех требованиях, а в том, чтобы поставить последние в соотношение с высоким уровнем социального действия. [:124]

Иногда нам возражают, что мы не отдаем себе отчета в возникающих в группах собственно социопсихологических феноменах. Действительно, изучая группы, можно интересоваться различными феноменами. Те, кто использует психоаналитические методы, особенно интересуются природой социальной связи или стремятся еще побороть в группах формы авторитета военного или религиозного происхождения. Другие интересуются способом, каким группа может вести себя в некоей ситуации, адаптироваться к изменению и принимать решения. Со своей стороны, мы вовсе не противопоставляем внутреннее функционирование группы проблемам борьбы, в которой участвуют ее члены, ибо большая часть событий, происходящих в группе, и отношения, которые устанавливаются между ее членами, должны быть объяснены исходя из наших гипотез, которые являются чисто социологическими. Часто именно в изменении одного из членов группы, например, в утрате им leadership (лидерства — М. Г.), или в отталкивании группой одного из ее членов находим наиболее прямые признаки природы отношений между социальной практикой и смыслом ее существования.