Идея прогресса

Издавна в западной традиции не отделялись друг от друга общественные движения, демократия и революция. Понятия социального движения, если подчеркивать термин «социальное», фактически не существовало: движения определялись как политические, и с другой стороны, не предполагалось различия между революцией и демократией. Содержание революции сводилось к разрушению Старого Режима, привилегий или иностранного государства; демократия считалась политическим выражением идеи Прогресса и триумфа Разума. Несмотря на свои аристократические черты, Американская революция казалась по своей природе демократической. Точно так же Боливар считал себя слугой универсальных ценностей во все время своих военных кампаний и усилий создать объединенную Латинскую Америку. Зато во время Французской революции все три идеи объединялись менее четко. 1789 год оставался символом демократии, якобинский период считался революционным, а санкюлоты или еще больше «голые руки» воспринимались как общественные движения, которые могли и защитить политическую революцию, и привести ее к опасности.

Была создана очень сильная традиция, согласно которой вышеупомянутые понятия не могли быть отделены друг от друга, будучи тремя аспектами одного общего принципа — Прогресса.

Между тем, единство этих трех лиц Прогресса не продержалось много дольше, чем низвержение Старого Режима и колониального господства. Само понятие Прогресса, будучи принято очень разными социальными и политическими силами, также оказалось переинтерпретированным самыми разными способами. Капиталисты были больше заинтересованы в свободном предпринимательстве, чем в общественных свободах, и в политической свободе больше, чем в свободе организации общественных движений. Демократия часто сводилась к манере организовывать ограниченную политическую систему, а общественные движения, со своей стороны, широко отождествлялись с идеей революции и теми социальными силами, которые были исключены из политической системы. [:174]

Если говорить в планетарном масштабе, то демократия слилась с образом господствующих стран, тогда как остальной мир мог выбирать только между зависимым участием — с помощью недемократических средств — и ожесточенной борьбой за свою независимость и развитие. Таким образом, единство трех понятий было быстро нарушено и заменено двумя оппозиционными альянсами: с одной стороны, между общественными движениями и революцией, с другой, между демократией и буржуазией. Но раз разрушен старый социальный порядок, начало организовываться индустриальное общество, центральный конфликт которого скоро стал более важен, чем противоположность между традицией и современностью.

Издавна в западной традиции не отделялись друг от друга общественные движения, демократия и революция. Понятия социального движения, если подчеркивать термин «социальное», фактически не существовало: движения определялись как политические, и с другой стороны, не предполагалось различия между революцией и демократией. Содержание революции сводилось к разрушению Старого Режима, привилегий или иностранного государства; демократия считалась политическим выражением идеи Прогресса и триумфа Разума. Несмотря на свои аристократические черты, Американская революция казалась по своей природе демократической. Точно так же Боливар считал себя слугой универсальных ценностей во все время своих военных кампаний и усилий создать объединенную Латинскую Америку. Зато во время Французской революции все три идеи объединялись менее четко. 1789 год оставался символом демократии, якобинский период считался революционным, а санкюлоты или еще больше «голые руки» воспринимались как общественные движения, которые могли и защитить политическую революцию, и привести ее к опасности.

Была создана очень сильная традиция, согласно которой вышеупомянутые понятия не могли быть отделены друг от друга, будучи тремя аспектами одного общего принципа — Прогресса.

Между тем, единство этих трех лиц Прогресса не продержалось много дольше, чем низвержение Старого Режима и колониального господства. Само понятие Прогресса, будучи принято очень разными социальными и политическими силами, также оказалось переинтерпретированным самыми разными способами. Капиталисты были больше заинтересованы в свободном предпринимательстве, чем в общественных свободах, и в политической свободе больше, чем в свободе организации общественных движений. Демократия часто сводилась к манере организовывать ограниченную политическую систему, а общественные движения, со своей стороны, широко отождествлялись с идеей революции и теми социальными силами, которые были исключены из политической системы. [:174]

Если говорить в планетарном масштабе, то демократия слилась с образом господствующих стран, тогда как остальной мир мог выбирать только между зависимым участием — с помощью недемократических средств — и ожесточенной борьбой за свою независимость и развитие. Таким образом, единство трех понятий было быстро нарушено и заменено двумя оппозиционными альянсами: с одной стороны, между общественными движениями и революцией, с другой, между демократией и буржуазией. Но раз разрушен старый социальный порядок, начало организовываться индустриальное общество, центральный конфликт которого скоро стал более важен, чем противоположность между традицией и современностью.