ГЛАВА VI О государственном устройстве Англии

   В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть

исполнительная,  ведающая   вопросами   международного   права,   и   власть

исполнительная, ведающая вопросами права гражданского.

   В силу первой власти государь или учреждение  создает  законы,  временные

или постоянные, и исправляет или отменяет существующие законы. В силу второй

власти" он объявляет войну или заключает мир, посылает или принимает послов,

обеспечивает безопасность, пр

   едотвращает нашествия. В силу третьей власти  он  карает  преступления  и

разрешает столкновения частных лиц. Последнюю власть можно назвать судебной,

а вторую - просто исполнительной властью государства.

   Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное

на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой,  необходимо

такое правление,  при  котором  один  гражданин  может  не  бояться  другого

гражданина.

   Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице

или учреждении, то свободы не будет,  так  как  можно  опасаться,  что  этот

монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же

тиранически применять их.

   Не будет свободы и в том случае, если  судебная  власть  не  отделена  от

власти   законодательной   и   исполнительной.   Если   она   соединена    с

законодательной властью, то жизнь  и  свобода  граждан  окажутся  во  власти

произвола, ибо судья будет законодателем. Если судеб

   ная власть соединена с  исполнительной,  то  судья  получает  возможность

стать угнетателем.

   Все  погибло  бы,  если  бы  в  одном  и  том  же  лице  или  учреждении,

составленном из сановников, из дворян или простых людей, были соединены  эти

три  власти:  власть  создавать  законы,  власть  приводить   в   исполнение

постановления общегосударственного характера и вл

   асть судить преступления или тяжбы частных лиц.

   В  большинстве  европейских   государств   установлен   умеренный   образ

правления,  потому  что  их  государи,  обладая  двумя   первыми   властями,

предоставляют своим подданным отправление третьей.

   У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий

деспотизм.

   В республиках Италии, где эти три власти также соединены, свободы меньше,

чем  в  наших  монархиях.  Поэтому  там  правительство  нуждается  в   целях

самосохранения  в  столь  же   свирепых   мерах,   как   турецкое,   о   чем

свидетельствуют государственные инквизиторы 69 и ящ

   ик, куда всякий доносчик может в любое время бросить  свою  обвинительную

записку.

   Подумайте, в каком положении находится гражданин такой республики. Каждое

ведомство обладает там,  как  исполнитель  законов,  всею  полнотой  власти,

которую предоставило себе, как законодатель. Оно может разрушить государство

своей волей, облеченной в форму

   общеобязательных законов;

   обладая, кроме того, судебною властью,  оно  имеет  возможность  погубить

каждого гражданина своей волей, облеченной в форму единичного приговора.

   Все три проявления власти являются тут в нераздельном  единстве;  и  хотя

там и нет той внешней пышности, которая отличает деспотического государя, но

дух его чувствуется ежеминутно.

   Поэтому государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того,  что

объединяли в своем лице все отдельные власти, а многие  короли  Европы  -  с

того, что присваивали себе все главные должности в своем государстве.

   Конечно, чистая  наследственная  аристократия  итальянских  республик  не

воспроизводит в точности азиатского деспотизма. Многочисленность должностных

лиц иногда смягчает там самую должность; там не все дворяне бывают  согласны

в своих намерениях; там существу

   ют различные суды, взаимно ограничивающие  друг  друга.  Так,  в  Венеции

Большой совет обладает законодательной властью, прегадия - исполнительной, а

кварантии - судебной. Но дурно то, что все эти различные  трибуналы  состоят

из должностных лиц одного и т

   ого же сословия, вследствие чего они представляют собою в сущности одну и

ту же власть.

   Судебную власть следует поручать  не  постоянно  действующему  сенату,  а

лицам, которые в  известные  времена  года  по  указанному  законом  способу

привлекаются из народа  для  образования  суда,  продолжительность  действия

которого определяется -требованиями необход

   имости.

   Таким образом, судебная  власть,  столь  страшная  для  людей,  не  будет

связана ни с известным положением, ни с известной  профессией;  она  станет,

так сказать, невидимой и как бы  несуществующей.  Люди  не  имеют  постоянно

перед глазами судей и страшатся уже не су

   дьи, а суда.

   Необходимо даже, чтобы в случае важных обвинений  преступник  пользовался

по закону правом самому избирать своих судей или по крайней мере отводить их

в числе настолько  значительном,  чтобы  на  остальных  можно  было  бы  уже

смотреть как на им самим избранных.

   Обе же другие власти можно  поручить  должностным  лицам  или  постоянным

учреждениям ввиду того, что они не касаются никаких  частных  лиц,  так  как

одна из них является лишь выражением общей  воли  государства,  а  другая  -

исполнительным органом этой воли.

   Но если состав суда не должен быть неизменным, то в приговорах его должна

царить неизменность, так чтобы  они  всегда  были  лишь  точным  применением

текста закона. Если бы в них выражалось лишь частное мнение судьи, то  людям

пришлось бы жить в обществе, не и

   мея  определенного  понятия  об  обязанностях,  налагаемых  на  них  этим

обществом.

   Нужно даже, чтобы судьи были одного общественного положения с подсудимым,

равными ему, чтобы ему не показалось, что он попал в  руки  людей,  склонных

притеснять его.

   Если власть законодательная предоставит исполнительной право заключать  в

тюрьму граждан, которые могут представить  в  обеспечение  своего  поведения

поручительство, то свобода будет уничтожена, за исключением  случаев,  когда

человека арестуют для того, чтобы без всякой отсрочки привлечь к  ответу  по

обвинению в уголовном преступлении. В этих последних случаях арестованные на

самом деле свободны, так как они подчиняются лишь власти закона.

   Но если  бы  законодательная  власть  оказалась  в  опасности  вследствие

какого-нибудь тайного заговора против государства или каких-либо сношений  с

внешним врагом, то она могла бы разрешить исполнительной  власти  арестовать

на короткое и ограниченное время под

   озрительных граждан, которые в таком случае утратили бы свободу на  время

для того, чтобы сохранить ее навсегда.

   И это - единственная сообразная с разумом замена тирании эфоров  и  столь

же деспотической власти государственных инквизиторов Венеции.

   Ввиду того что в свободном государстве всякий человек, который  считается

свободным, должен управлять собою  сам,  законодательная  власть  должна  бы

принадлежать там всему  народу.  Но  так  как  в  крупных  государствах  это

невозможно, а в малых связано с большими неудобствами, то необходимо,  чтобы

народ делал посредством своих представителей все, чего он  не  может  делать

сам.

   Люди гораздо лучше знают нужды своего города, чем нужды  других  городов;

они лучше могут судить о способностях  своих  соседей,  чем  о  способностях

прочих своих соотечественников. Поэтому членов законодательного собрания  не

следует избирать из всего населени

   я страны в целом;  жители  каждого  крупного  населенного  пункта  должны

избирать себе в нем своего представителя.

   Большое преимущество избираемых представителей состоит  в  том,  что  они

способны обсуждать дела. Народ для этого совсем непригоден, что и составляет

одну из слабейших сторон демократии.

   Нет  необходимости  в  том,  чтобы  представители,   получив   от   своих

избирателей общую инструкцию, получали от них  еще  и  частные  указания  по

каждому особому делу, как это делается  на  сеймах  в  Германии.  Правда,  в

последнем случае слова депутата были бы более ве

   рным отзвуком голоса нации; но это повело бы к  бесконечным  проволочкам,

дало бы каждому депутату власть над всеми остальными, и в  самых  неотложных

случаях вся сила народа могла бы быть парализована чьим-нибудь капризом.

   Сидней70  совершенно   прав,   говоря,   что   если   депутаты   являются

представителями сословий, как в Голландии, то они должны отчитываться  перед

теми, кто их уполномочил; но иное дело, когда они  являются  представителями

городов и местечек, как в Англии.

   Право подавать голос в своем  округе  для  выбора  представителей  должны

иметь все граждане, исключая тех, положение которых так низко,  что  на  них

смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную волю.

   Большинство древних республик имело один крупный недостаток:  народ  имел

здесь  право  принимать  активные  решения.   связанные   с   исполнительной

деятельностью, к чему он совсем неспособен.  Все  его  участие  в  правлении

должно быть ограничено избранием представит

   елей. Последнее ему вполне по силам, так как  если  и  мало  есть  людей,

способных  установить  точные  границы  способностей  человека,  то   всякий

способен решить в  общем,  является  ли  его  избранник  более  способным  и

сведущим, чем большинство остальных.

   Представительное собрание следует также избирать не для того,  чтобы  оно

выносило какие-нибудь активные решения, - задача, которую оно не в состоянии

хорошо выполнить, - но для того, чтобы создавать  законы  или  наблюдать  за

тем, хорошо ли соблюдаются те

   законы, которые уже им созданы, - дело, которое оно - и даже только оно -

может очень хорошо выполнить.

   Во всяком  государстве  всегда  есть  люди,  отличающиеся  преимуществами

рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом, если

бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу,  то  общая  свобода

стала бы для них рабством и они отн

   юдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать ее, так  как  большая

часть решений была бы направлена против  них.  Поэтому  доля  их  участия  в

законодательстве должна соответствовать прочим  преимуществам,  которые  они

имеют в государстве, а это может быть достигнуто  в  том  случае,  если  они

составят особое собрание. которое будет иметь право отменять решения народа,

как и народ имеет право отменять его решения.

   Таким  образом,  законодательная  власть  была  бы  поручена  и  собранию

знатных, и собранию представителей народа, каждое из которых имело  бы  свои

отдельные от другого совещания, свои отдельные интересы и цели.

   Из трех властей, о которых мы говорили, судебная в известном смысле вовсе

не является властью. Остаются две первые; для того,  чтобы  удержать  их  от

крайностей, необходима регулирующая власть; эту задачу  очень  хорошо  может

выполнить та часть законодательно

   го корпуса, которая состоит из знати.

   Законодательный корпус, состоящий из знатных, должен быть наследственным.

Он является таким уже по самой своей природе. Кроме того, необходимо,  чтобы

он был очень заинтересован в сохранении своих прерогатив,  которые  сами  по

себе ненавистны и в свободном

   государстве неизбежно будут находиться в постоянной опасности.

   Но так как власть наследственная может  быть  вовлечена  в  преследование

своих отдельных интересов, забывая об интересах народа, то необходимо, чтобы

-во всех случаях, когда можно опасаться,  что  имеются  важные  причины  для

того, чтобы ее развратить, как, нап

   ример, в случае законов о налогах,  все  ее  участие  в  законодательстве

состояло бы в праве отменять, но не постановлять.

   Под правом постановлять я разумею право приказывать самому или исправлять

то, что было приказано другим. Под правом отменять я разумею право  обратить

в ничто решение, вынесенное кем-либо другим, - право, в котором  заключалась

власть трибунов Рима 71. И

   хотя тот, кто имеет право отменять, имеет также и право одобрять,  однако

это одобрение  в  данном  случае  не  что  иное,  как  заявление  об  отказе

пользоваться своим правом отмены, и вытекает из этого права.

   Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так  как  эта  сторона

правления, почти  всегда  требующая  действия  быстрого,  лучше  выполняется

одним, чем многими; напротив, все, что зависит  от  законодательной  власти,

часто лучше устраивается многими, чем

   одним.

   Если бы не было монарха и если бы  законодательная  власть  была  вверена

известному количеству лиц из  числа  членов  законодательного  собрания,  то

свободы уже не было бы:

   обе власти оказались бы объединенными, так как одни и те же  лица  иногда

пользовались бы - н всегда могли бы пользоваться - и тою. и другою властью.

   Свободы не было бы и в том случае, если бы  законодательное  собрание  не

собиралось  в  течение  значительного  промежутка  времени,  так  как  тогда

произошло бы одно из двух:

   либо законодательная деятельность совсем прекратилась  бы  и  государство

впало бы в состояние анархии, либо  эту  деятельность  приняла  бы  на  себя

исполнительная власть, вследствие чего эта власть стала бы абсолютной.

   Нет  никакой  надобности  в  том,  чтобы  законодательное  собрание  было

постоянно в сборе.  Это  было  бы  неудобно  для  представителей  и  слишком

затруднило бы исполнительную власть, которой  в  таком  случае  пришлось  бы

заботиться уже не о том, чтобы выполнять свои о

   бязанности, а лишь о том, чтобы защищать свои прерогативы и свое право на

исполнительную деятельность.

   Кроме того, если бы законодательное собрание было в постоянном сборе,  то

могло бы случиться, что все изменения в его личном составе  свелись  лишь  к

замещению умершего депутата новым. В таком случае, если  бы  законодательное

собрание оказалось не соответств

   ующим своему назначению, этому уже ничем нельзя было бы помочь. При смене

одного состава законодательного собрания другим народ,  не  расположенный  к

данному законодательному собранию, возлагает не без основания  свои  надежды

на то, которое придет ему на см

   ену,  между  тем  как  при  бессменности  этого  собрания  он  в   случае

испорченности последнего не ожидает уже ничего хорошего  от  его  законов  и

впадает в ярость или в равнодушие.

   Законодательное собрание должно собираться  по  собственному  усмотрению,

так как всякий политический организм признается обладающим волею лишь тогда,

когда он уже находится в сборе. Если бы  оно  собралось  не  единодушно,  то

нельзя было бы решить, какая часть  является  действительно  законодательным

собранием: та ли, которая собралась, или та которая не  собралась.  Если  же

оно имело бы право само распускать себя, то  могло  бы  случиться,  что  оно

никогда не постановило бы этого роспуска, что было бы опасно в случ

   ае, если  бы  оно  замыслило  какое-нибудь  покушение  на  исполнительную

власть.  К  тому  же  одни  времена  более  благоприятны  для   деятельности

законодательного собрания,  чем  другие;  необходимо  поэтому,  чтобы  время

созыва и продолжительность заседания этих собрани

   й  определяла  исполнительная  власть,  основываясь   на   известных   ей

обстоятельствах.

   Если исполнительная власть не будет иметь  права  останавливать  действия

законодательного собрания, то последнее станет деспотическим, так как,  имея

возможность предоставить себе любую власть, какую оно только  пожелает,  оно

уничтожит все прочие власти.

   Наоборот, законодательная власть  не  должна  иметь  права  останавливать

действия исполнительной власти. Так как исполнительная власть ограничена  по

самой своей природе, то нет надобности еще  как-то  ограничивать  ее;  кроме

того, предметом ее деятельности явля

   ются вопросы, требующие быстрого решения.  Один  из  главных  недостатков

власти  римских  трибунов  состоял  в  том,  что  они  могли   останавливать

деятельность не только законодательной, но даже исполнительной  власти,  что

причиняло большие бедствия.

   Но если в свободном государстве законодательная власть  не  должна  иметь

права останавливать власть исполнительную,  то  она  имеет  право  и  должна

рассматривать, каким образом приводятся в исполнение созданные ею законы;  и

в этом состоит преимущество такого п

   равления над тем, которое было у критян и в Лакедемоне, где космы и эфоры

не отчитывались в своем управления.

   Но к чему бы ни привело это  рассмотрение,  законодательное  собрание  не

должно  иметь  власти  судить  лицо,  а  следовательно,  и  поведение  лица,

отправляющего  исполнительную  власть.  Личность  последнего   должна   быть

священна, так как она необходима государству дл

   я того, чтобы законодательное собрание не обратилось в  тиранию;  свобода

исчезла  бы  с  того  момента,  как  исполнительная  власть  подверглась  бы

обвинению или была бы привлечена к суду.

   В таком случае государство  было  бы  не  монархией,  а  республикой  без

свободы. Но так как тот, кому принадлежит исполнительная власть, может дурно

пользоваться ею только потому, что у  него  дурные  советники,  которые  как

министры ненавидят законы, хотя и покр

   овительствуют им как люди, то  эти  советники  могут  быть  привлечены  к

ответу и наказаны. И в этом заключается преимущество  этого  рода  правления

над правлением Гнида, где закон не дозволял  привлекать  к  суду  амимонов72

даже по окончании срока их управления 7

   3, вследствие чего  народ  никогда  не  мог  добиться  удовлетворения  за

причиненные ему несправедливости.

   Хотя вообще судебную власть не следует соединять ни с какою частью власти

законодательной, это правило допускает три исключения, основанные на наличии

особых интересов у лиц, привлекаемых к суду.

   Люди знатные всегда возбуждают  к  себе  зависть;  поэтому  если  бы  они

подлежали  суду  народа,  то  им  угрожала  бы  опасность  и   на   них   не

распространялась  бы  привилегия,   которой   пользуется   любой   гражданин

свободного государства, - привилегия быть судимым равны

   ми себе. Поэтому необходимо, чтобы знать судилась не обыкновенными судами

нации, а той частью законодательного собрания, которая составлена из знати.

   Возможно, что закон, в одно и то же время дальновидный и слепой, окажется

в некоторых случаях слишком суровым. Но судьи народа, как мы уже сказали,  -

не более как уста, произносящие слова закона, безжизненные существа, которые

не могут ни умерить силу

   закона, ни смягчить его суровость. Поэтому и в  настоящем  случае  должна

взять на себя обязанности суда та часть законодательного собрания, о которой

мы только что говорили как о необходимом суде в  другом  случае.  Верховному

авторитету этого суда предстоит

   умерять закон для блага самого же закона произнесением приговоров,  менее

суровых, чем те, которые им предписываются.

   Может также случиться, что гражданин нарушит  в  каком-либо  общественном

деле права народа и совершит преступления, которые не смогут и  не  пожелают

карать назначенные судьи. Но, как правило, законодательная власть  не  имеет

права судить; тем менее она может пользоваться этим правом в  том  особенном

случае, когда она  представляет  заинтересованную  сторону,  какой  является

народ. Итак, за ней остается только право обвинения. Но перед кем  же  будет

она обвинять? Не перед теми ли судами, которые поставлены ниже ее и  к  тому

же состоят из людей,  которые,  принадлежа,  как  и  она,  к  народу,  будут

подавлены  авторитетом  столь  высокого  обвинителя?  Нет:   для   охранения

достоинства  народа  и  безопасности  частного  лица   надо,   чтобы   часть

законодательного собрания, состоящая из н

   арода, обвиняла  перед  тою  частью  законодательного  собрания,  которая

состоит из знатных и потому  не  имеет  с  первой  ни  общих  интересов,  ни

одинаковых страстей.

   И в этом заключается преимущество такого рода правления перед  правлением

большей части древних республик, имевших тот недостаток, что народ там был в

одно и то же время и судьей, и обвинителем.

   Исполнительная  власть,  как  мы  сказали,  должна  принимать  участие  в

законодательстве своим правом отмены решений, без чего она скоро лишилась бы

своих прерогатив. Но она погибнет  и  в  том  случае,  если  законодательная

власть станет принимать участие в отправ

   лении исполнительной власти.

   Если монарх станет участвовать в законодательстве своим  правом  издавать

постановления, то свободы  уже  не  будет.  Но  так  как  ему  все  же  надо

участвовать  в  законодательстве  ради  интересов  собственной  защиты,   то

необходимо, чтобы его участие выражалось тольк

   о в праве отмены.

   Причина изменения образа правления в Риме заключалась в том,  что  сенат,

обладавший одною частью исполнительной власти, и судьи, обладавшие другою ее

частью, не имели, подобно народу, права отмены законов.

   Итак, вот основные начала образа, правления, о  котором  мы  ведем  речь.

Законодательное собрание состоит здесь из двух частей, взаимно  сдерживающих

друг друга принадлежащим  им  правом  отмены,  причем  обе  они  связываются

исполнительной властью,  которая  в  свою  очередь  связана  законодательной

властью.

   Казалось  бы,  эти  три  власти  должны  прийти  в  состояние   покоя   и

бездействия. Но так как необходимое течение вещей заставит  их  действовать,

то они будут вынуждены действовать согласованно.

   Так  как  исполнительная  власть  участвует  в  законодательстве   только

посредством своего права отмены, она не должна входить  в  самое  обсуждение

дел. Нет даже необходимости, чтобы она вносила свои  предложения;  ведь  она

всегда имеет возможность не одобрить зак

   лючения законодательной власти и потому может отвергнуть  любое  решение,

состоявшееся по поводу нежелательного для нее предложения.

   В  некоторых  древних  республиках,  где  дела  обсуждались   всенародно,

исполнительная власть, естественно, должна была  и  вносить  предложения,  и

обсуждать их вместе с народом,  так  как  иначе  получилась  бы  необычайная

путаница в постановлениях.

   Если исполнительная власть станет участвовать в постановлениях о  налогах

не одним только изъявлением своего согласия, то свободы уже не будет, потому

что исполнительная власть обратится в  законодательную  в  одном  из-  самых

важных пунктов законодательства.

   Если по тому  же  вопросу  законодательная  власть  будет  выносить  свои

постановления не на годичный срок, а навсегда, то она рискует утратить  свою

свободу, так как исполнительная власть уже не. будет зависеть от нее; а если

такое право приобретено навсегда,

   вопрос о том, кому мы обязаны этим приобретением  -  самим  ли  себе  или

кому-то другому, - уже становится безразличным. То же самое произойдет, если

законодательная власть станет выносить такие же бессрочные постановления  по

вопросам о сухопутных и морс

   ких силах, которые она должна поручать ведению исполнительной власти.

   Чтобы тот, кому принадлежит исполнительная власть, не мог угнетать, надо,

чтобы поручаемые ему войска представляли собою народ и были проникнуты одним

духом с народом, как это было в Риме до времени Мария. А чтобы это было так,

необходимо одно из двух: и

   ли те, кто служит в  армии,  должны  иметь  достаточные  средства,  чтобы

отвечать за свое поведение перед прочими гражданами своим имуществом. причем

служба их должна быть ограничена годичным сроком, как это  практиковалось  в

Риме; или, если имеется в виду пос

   тоянное войско, составленное из подонков народа,  законодательной  власти

должно быть предоставлено право распустить это войско, когда ей  вздумается;

солдаты должны жить вместе с народом;  не  следует  создавать  ни  отдельных

лагерей, ни казарм, ни крепостей.

   Армия, после того как она создана, должна находиться  в  непосредственной

зависимости не от законодательной, а от исполнительной  власти;  это  вполне

согласуется с природой вещей, ибо  армии  надлежит  более  действовать,  чем

рассуждать.

   По свойственному им  образу  мыслей  люди  более  уважают  смелость,  чем

осторожность; деятельность, чем благоразумие;

   силу, чем советы. Армия всегда будет  презирать  сенат  и  уважать  своих

офицеров. Она отнесется с пренебрежением к приказам, посылаемым ей от  имени

собрания, состоящего из людей. которых  она  считает  робкими  и  потому  не

достойными ею распоряжаться, Таким обр

   азом, если армия будет зависеть единственно от законодательного собрания,

правление станет военным. Если и были где-либо уклонения от  этого  правила,

то лишь вследствие каких-нибудь чрезвычайных причин:

   оттого, например, что армия была изолирована; оттого, что она состояла из

нескольких частей, зависящих от разных провинций; оттого, что главные города

страны были отлично защищены по своему  природному  положению  и  потому  не

содержали в себе войска.

   Голландия  еще  лучше  защищена,  чем   Венеция.   Она   может   потопить

взбунтовавшиеся войска или уморить их голодом. Там войска размещаются не  по

городам, которые могли бы снабжать  их  продовольствием,  поэтому  их  легко

можно лишить этого продовольствия.

   Но если в случае непосредственной зависимости армии  от  законодательного

корпуса какие-нибудь особенные обстоятельства  и  помешают  правлению  стать

военным  правлением,  то  этим  не  устраняются  другие  неудобства   такого

положения.

   Должно будет случиться одно из двух: или  армия  разрушит  правительство,

или правительство ослабит армию.

   И это ослабление явится следствием причины поистине  роковой:  оно  будет

порождено слабостью самого правительства.

   Всякий, кто пожелает прочитать  великолепное  творение  Тацита  о  нравах

германцев,  увидит,  что  свою  идею   политического   правления   англичане

заимствовали у германцев. Эта прекрасная система найдена в лесах.

   Все человеческое имеет  конец,  и  государство,  о  котором  мы  говорим,

утратит свою свободу и погибнет, как  погибли  Рим,  Лакедемон  и  Карфаген;

погибнет оно тогда, когда законодательная власть окажется более испорченной,

чем исполнительная.

   Не мое дело судить о том, пользуются ли в действительности англичане этой

свободой  или  нет.  Я  довольствуюсь  указанием,  что  они  установили   ее

посредством своих законов, и не ищу большего.

   Я не имею намерения ни унижать другие правления,  ни  говорить,  что  эта

крайняя политическая свобода должна  служить  укором  тем,  у  которых  есть

свобода умеренная. Да н как мог бы я сказать это, когда сам  считаю,  что  в

избытке даже разум не всегда желателен

   и что люди  почти  всегда  лучше  приспосабливаются  к  середине,  чем  к

крайностям?

   Гаррингтон74 в своей Осеапа стремился выяснить, какова та высшая  ступень

свободы, которой может достигнуть конституция государства. Но можно сказать,

что он разыскивал эту свободу,  отвернувшись  от  нее,  и  что  он  построил

Халкедон, имея перед глазами берег

   а Византии.

   В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть

исполнительная,  ведающая   вопросами   международного   права,   и   власть

исполнительная, ведающая вопросами права гражданского.

   В силу первой власти государь или учреждение  создает  законы,  временные

или постоянные, и исправляет или отменяет существующие законы. В силу второй

власти" он объявляет войну или заключает мир, посылает или принимает послов,

обеспечивает безопасность, пр

   едотвращает нашествия. В силу третьей власти  он  карает  преступления  и

разрешает столкновения частных лиц. Последнюю власть можно назвать судебной,

а вторую - просто исполнительной властью государства.

   Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное

на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой,  необходимо

такое правление,  при  котором  один  гражданин  может  не  бояться  другого

гражданина.

   Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице

или учреждении, то свободы не будет,  так  как  можно  опасаться,  что  этот

монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же

тиранически применять их.

   Не будет свободы и в том случае, если  судебная  власть  не  отделена  от

власти   законодательной   и   исполнительной.   Если   она   соединена    с

законодательной властью, то жизнь  и  свобода  граждан  окажутся  во  власти

произвола, ибо судья будет законодателем. Если судеб

   ная власть соединена с  исполнительной,  то  судья  получает  возможность

стать угнетателем.

   Все  погибло  бы,  если  бы  в  одном  и  том  же  лице  или  учреждении,

составленном из сановников, из дворян или простых людей, были соединены  эти

три  власти:  власть  создавать  законы,  власть  приводить   в   исполнение

постановления общегосударственного характера и вл

   асть судить преступления или тяжбы частных лиц.

   В  большинстве  европейских   государств   установлен   умеренный   образ

правления,  потому  что  их  государи,  обладая  двумя   первыми   властями,

предоставляют своим подданным отправление третьей.

   У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий

деспотизм.

   В республиках Италии, где эти три власти также соединены, свободы меньше,

чем  в  наших  монархиях.  Поэтому  там  правительство  нуждается  в   целях

самосохранения  в  столь  же   свирепых   мерах,   как   турецкое,   о   чем

свидетельствуют государственные инквизиторы 69 и ящ

   ик, куда всякий доносчик может в любое время бросить  свою  обвинительную

записку.

   Подумайте, в каком положении находится гражданин такой республики. Каждое

ведомство обладает там,  как  исполнитель  законов,  всею  полнотой  власти,

которую предоставило себе, как законодатель. Оно может разрушить государство

своей волей, облеченной в форму

   общеобязательных законов;

   обладая, кроме того, судебною властью,  оно  имеет  возможность  погубить

каждого гражданина своей волей, облеченной в форму единичного приговора.

   Все три проявления власти являются тут в нераздельном  единстве;  и  хотя

там и нет той внешней пышности, которая отличает деспотического государя, но

дух его чувствуется ежеминутно.

   Поэтому государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того,  что

объединяли в своем лице все отдельные власти, а многие  короли  Европы  -  с

того, что присваивали себе все главные должности в своем государстве.

   Конечно, чистая  наследственная  аристократия  итальянских  республик  не

воспроизводит в точности азиатского деспотизма. Многочисленность должностных

лиц иногда смягчает там самую должность; там не все дворяне бывают  согласны

в своих намерениях; там существу

   ют различные суды, взаимно ограничивающие  друг  друга.  Так,  в  Венеции

Большой совет обладает законодательной властью, прегадия - исполнительной, а

кварантии - судебной. Но дурно то, что все эти различные  трибуналы  состоят

из должностных лиц одного и т

   ого же сословия, вследствие чего они представляют собою в сущности одну и

ту же власть.

   Судебную власть следует поручать  не  постоянно  действующему  сенату,  а

лицам, которые в  известные  времена  года  по  указанному  законом  способу

привлекаются из народа  для  образования  суда,  продолжительность  действия

которого определяется -требованиями необход

   имости.

   Таким образом, судебная  власть,  столь  страшная  для  людей,  не  будет

связана ни с известным положением, ни с известной  профессией;  она  станет,

так сказать, невидимой и как бы  несуществующей.  Люди  не  имеют  постоянно

перед глазами судей и страшатся уже не су

   дьи, а суда.

   Необходимо даже, чтобы в случае важных обвинений  преступник  пользовался

по закону правом самому избирать своих судей или по крайней мере отводить их

в числе настолько  значительном,  чтобы  на  остальных  можно  было  бы  уже

смотреть как на им самим избранных.

   Обе же другие власти можно  поручить  должностным  лицам  или  постоянным

учреждениям ввиду того, что они не касаются никаких  частных  лиц,  так  как

одна из них является лишь выражением общей  воли  государства,  а  другая  -

исполнительным органом этой воли.

   Но если состав суда не должен быть неизменным, то в приговорах его должна

царить неизменность, так чтобы  они  всегда  были  лишь  точным  применением

текста закона. Если бы в них выражалось лишь частное мнение судьи, то  людям

пришлось бы жить в обществе, не и

   мея  определенного  понятия  об  обязанностях,  налагаемых  на  них  этим

обществом.

   Нужно даже, чтобы судьи были одного общественного положения с подсудимым,

равными ему, чтобы ему не показалось, что он попал в  руки  людей,  склонных

притеснять его.

   Если власть законодательная предоставит исполнительной право заключать  в

тюрьму граждан, которые могут представить  в  обеспечение  своего  поведения

поручительство, то свобода будет уничтожена, за исключением  случаев,  когда

человека арестуют для того, чтобы без всякой отсрочки привлечь к  ответу  по

обвинению в уголовном преступлении. В этих последних случаях арестованные на

самом деле свободны, так как они подчиняются лишь власти закона.

   Но если  бы  законодательная  власть  оказалась  в  опасности  вследствие

какого-нибудь тайного заговора против государства или каких-либо сношений  с

внешним врагом, то она могла бы разрешить исполнительной  власти  арестовать

на короткое и ограниченное время под

   озрительных граждан, которые в таком случае утратили бы свободу на  время

для того, чтобы сохранить ее навсегда.

   И это - единственная сообразная с разумом замена тирании эфоров  и  столь

же деспотической власти государственных инквизиторов Венеции.

   Ввиду того что в свободном государстве всякий человек, который  считается

свободным, должен управлять собою  сам,  законодательная  власть  должна  бы

принадлежать там всему  народу.  Но  так  как  в  крупных  государствах  это

невозможно, а в малых связано с большими неудобствами, то необходимо,  чтобы

народ делал посредством своих представителей все, чего он  не  может  делать

сам.

   Люди гораздо лучше знают нужды своего города, чем нужды  других  городов;

они лучше могут судить о способностях  своих  соседей,  чем  о  способностях

прочих своих соотечественников. Поэтому членов законодательного собрания  не

следует избирать из всего населени

   я страны в целом;  жители  каждого  крупного  населенного  пункта  должны

избирать себе в нем своего представителя.

   Большое преимущество избираемых представителей состоит  в  том,  что  они

способны обсуждать дела. Народ для этого совсем непригоден, что и составляет

одну из слабейших сторон демократии.

   Нет  необходимости  в  том,  чтобы  представители,   получив   от   своих

избирателей общую инструкцию, получали от них  еще  и  частные  указания  по

каждому особому делу, как это делается  на  сеймах  в  Германии.  Правда,  в

последнем случае слова депутата были бы более ве

   рным отзвуком голоса нации; но это повело бы к  бесконечным  проволочкам,

дало бы каждому депутату власть над всеми остальными, и в  самых  неотложных

случаях вся сила народа могла бы быть парализована чьим-нибудь капризом.

   Сидней70  совершенно   прав,   говоря,   что   если   депутаты   являются

представителями сословий, как в Голландии, то они должны отчитываться  перед

теми, кто их уполномочил; но иное дело, когда они  являются  представителями

городов и местечек, как в Англии.

   Право подавать голос в своем  округе  для  выбора  представителей  должны

иметь все граждане, исключая тех, положение которых так низко,  что  на  них

смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную волю.

   Большинство древних республик имело один крупный недостаток:  народ  имел

здесь  право  принимать  активные  решения.   связанные   с   исполнительной

деятельностью, к чему он совсем неспособен.  Все  его  участие  в  правлении

должно быть ограничено избранием представит

   елей. Последнее ему вполне по силам, так как  если  и  мало  есть  людей,

способных  установить  точные  границы  способностей  человека,  то   всякий

способен решить в  общем,  является  ли  его  избранник  более  способным  и

сведущим, чем большинство остальных.

   Представительное собрание следует также избирать не для того,  чтобы  оно

выносило какие-нибудь активные решения, - задача, которую оно не в состоянии

хорошо выполнить, - но для того, чтобы создавать  законы  или  наблюдать  за

тем, хорошо ли соблюдаются те

   законы, которые уже им созданы, - дело, которое оно - и даже только оно -

может очень хорошо выполнить.

   Во всяком  государстве  всегда  есть  люди,  отличающиеся  преимуществами

рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом, если

бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу,  то  общая  свобода

стала бы для них рабством и они отн

   юдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать ее, так  как  большая

часть решений была бы направлена против  них.  Поэтому  доля  их  участия  в

законодательстве должна соответствовать прочим  преимуществам,  которые  они

имеют в государстве, а это может быть достигнуто  в  том  случае,  если  они

составят особое собрание. которое будет иметь право отменять решения народа,

как и народ имеет право отменять его решения.

   Таким  образом,  законодательная  власть  была  бы  поручена  и  собранию

знатных, и собранию представителей народа, каждое из которых имело  бы  свои

отдельные от другого совещания, свои отдельные интересы и цели.

   Из трех властей, о которых мы говорили, судебная в известном смысле вовсе

не является властью. Остаются две первые; для того,  чтобы  удержать  их  от

крайностей, необходима регулирующая власть; эту задачу  очень  хорошо  может

выполнить та часть законодательно

   го корпуса, которая состоит из знати.

   Законодательный корпус, состоящий из знатных, должен быть наследственным.

Он является таким уже по самой своей природе. Кроме того, необходимо,  чтобы

он был очень заинтересован в сохранении своих прерогатив,  которые  сами  по

себе ненавистны и в свободном

   государстве неизбежно будут находиться в постоянной опасности.

   Но так как власть наследственная может  быть  вовлечена  в  преследование

своих отдельных интересов, забывая об интересах народа, то необходимо, чтобы

-во всех случаях, когда можно опасаться,  что  имеются  важные  причины  для

того, чтобы ее развратить, как, нап

   ример, в случае законов о налогах,  все  ее  участие  в  законодательстве

состояло бы в праве отменять, но не постановлять.

   Под правом постановлять я разумею право приказывать самому или исправлять

то, что было приказано другим. Под правом отменять я разумею право  обратить

в ничто решение, вынесенное кем-либо другим, - право, в котором  заключалась

власть трибунов Рима 71. И

   хотя тот, кто имеет право отменять, имеет также и право одобрять,  однако

это одобрение  в  данном  случае  не  что  иное,  как  заявление  об  отказе

пользоваться своим правом отмены, и вытекает из этого права.

   Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так  как  эта  сторона

правления, почти  всегда  требующая  действия  быстрого,  лучше  выполняется

одним, чем многими; напротив, все, что зависит  от  законодательной  власти,

часто лучше устраивается многими, чем

   одним.

   Если бы не было монарха и если бы  законодательная  власть  была  вверена

известному количеству лиц из  числа  членов  законодательного  собрания,  то

свободы уже не было бы:

   обе власти оказались бы объединенными, так как одни и те же  лица  иногда

пользовались бы - н всегда могли бы пользоваться - и тою. и другою властью.

   Свободы не было бы и в том случае, если бы  законодательное  собрание  не

собиралось  в  течение  значительного  промежутка  времени,  так  как  тогда

произошло бы одно из двух:

   либо законодательная деятельность совсем прекратилась  бы  и  государство

впало бы в состояние анархии, либо  эту  деятельность  приняла  бы  на  себя

исполнительная власть, вследствие чего эта власть стала бы абсолютной.

   Нет  никакой  надобности  в  том,  чтобы  законодательное  собрание  было

постоянно в сборе.  Это  было  бы  неудобно  для  представителей  и  слишком

затруднило бы исполнительную власть, которой  в  таком  случае  пришлось  бы

заботиться уже не о том, чтобы выполнять свои о

   бязанности, а лишь о том, чтобы защищать свои прерогативы и свое право на

исполнительную деятельность.

   Кроме того, если бы законодательное собрание было в постоянном сборе,  то

могло бы случиться, что все изменения в его личном составе  свелись  лишь  к

замещению умершего депутата новым. В таком случае, если  бы  законодательное

собрание оказалось не соответств

   ующим своему назначению, этому уже ничем нельзя было бы помочь. При смене

одного состава законодательного собрания другим народ,  не  расположенный  к

данному законодательному собранию, возлагает не без основания  свои  надежды

на то, которое придет ему на см

   ену,  между  тем  как  при  бессменности  этого  собрания  он  в   случае

испорченности последнего не ожидает уже ничего хорошего  от  его  законов  и

впадает в ярость или в равнодушие.

   Законодательное собрание должно собираться  по  собственному  усмотрению,

так как всякий политический организм признается обладающим волею лишь тогда,

когда он уже находится в сборе. Если бы  оно  собралось  не  единодушно,  то

нельзя было бы решить, какая часть  является  действительно  законодательным

собранием: та ли, которая собралась, или та которая не  собралась.  Если  же

оно имело бы право само распускать себя, то  могло  бы  случиться,  что  оно

никогда не постановило бы этого роспуска, что было бы опасно в случ

   ае, если  бы  оно  замыслило  какое-нибудь  покушение  на  исполнительную

власть.  К  тому  же  одни  времена  более  благоприятны  для   деятельности

законодательного собрания,  чем  другие;  необходимо  поэтому,  чтобы  время

созыва и продолжительность заседания этих собрани

   й  определяла  исполнительная  власть,  основываясь   на   известных   ей

обстоятельствах.

   Если исполнительная власть не будет иметь  права  останавливать  действия

законодательного собрания, то последнее станет деспотическим, так как,  имея

возможность предоставить себе любую власть, какую оно только  пожелает,  оно

уничтожит все прочие власти.

   Наоборот, законодательная власть  не  должна  иметь  права  останавливать

действия исполнительной власти. Так как исполнительная власть ограничена  по

самой своей природе, то нет надобности еще  как-то  ограничивать  ее;  кроме

того, предметом ее деятельности явля

   ются вопросы, требующие быстрого решения.  Один  из  главных  недостатков

власти  римских  трибунов  состоял  в  том,  что  они  могли   останавливать

деятельность не только законодательной, но даже исполнительной  власти,  что

причиняло большие бедствия.

   Но если в свободном государстве законодательная власть  не  должна  иметь

права останавливать власть исполнительную,  то  она  имеет  право  и  должна

рассматривать, каким образом приводятся в исполнение созданные ею законы;  и

в этом состоит преимущество такого п

   равления над тем, которое было у критян и в Лакедемоне, где космы и эфоры

не отчитывались в своем управления.

   Но к чему бы ни привело это  рассмотрение,  законодательное  собрание  не

должно  иметь  власти  судить  лицо,  а  следовательно,  и  поведение  лица,

отправляющего  исполнительную  власть.  Личность  последнего   должна   быть

священна, так как она необходима государству дл

   я того, чтобы законодательное собрание не обратилось в  тиранию;  свобода

исчезла  бы  с  того  момента,  как  исполнительная  власть  подверглась  бы

обвинению или была бы привлечена к суду.

   В таком случае государство  было  бы  не  монархией,  а  республикой  без

свободы. Но так как тот, кому принадлежит исполнительная власть, может дурно

пользоваться ею только потому, что у  него  дурные  советники,  которые  как

министры ненавидят законы, хотя и покр

   овительствуют им как люди, то  эти  советники  могут  быть  привлечены  к

ответу и наказаны. И в этом заключается преимущество  этого  рода  правления

над правлением Гнида, где закон не дозволял  привлекать  к  суду  амимонов72

даже по окончании срока их управления 7

   3, вследствие чего  народ  никогда  не  мог  добиться  удовлетворения  за

причиненные ему несправедливости.

   Хотя вообще судебную власть не следует соединять ни с какою частью власти

законодательной, это правило допускает три исключения, основанные на наличии

особых интересов у лиц, привлекаемых к суду.

   Люди знатные всегда возбуждают  к  себе  зависть;  поэтому  если  бы  они

подлежали  суду  народа,  то  им  угрожала  бы  опасность  и   на   них   не

распространялась  бы  привилегия,   которой   пользуется   любой   гражданин

свободного государства, - привилегия быть судимым равны

   ми себе. Поэтому необходимо, чтобы знать судилась не обыкновенными судами

нации, а той частью законодательного собрания, которая составлена из знати.

   Возможно, что закон, в одно и то же время дальновидный и слепой, окажется

в некоторых случаях слишком суровым. Но судьи народа, как мы уже сказали,  -

не более как уста, произносящие слова закона, безжизненные существа, которые

не могут ни умерить силу

   закона, ни смягчить его суровость. Поэтому и в  настоящем  случае  должна

взять на себя обязанности суда та часть законодательного собрания, о которой

мы только что говорили как о необходимом суде в  другом  случае.  Верховному

авторитету этого суда предстоит

   умерять закон для блага самого же закона произнесением приговоров,  менее

суровых, чем те, которые им предписываются.

   Может также случиться, что гражданин нарушит  в  каком-либо  общественном

деле права народа и совершит преступления, которые не смогут и  не  пожелают

карать назначенные судьи. Но, как правило, законодательная власть  не  имеет

права судить; тем менее она может пользоваться этим правом в  том  особенном

случае, когда она  представляет  заинтересованную  сторону,  какой  является

народ. Итак, за ней остается только право обвинения. Но перед кем  же  будет

она обвинять? Не перед теми ли судами, которые поставлены ниже ее и  к  тому

же состоят из людей,  которые,  принадлежа,  как  и  она,  к  народу,  будут

подавлены  авторитетом  столь  высокого  обвинителя?  Нет:   для   охранения

достоинства  народа  и  безопасности  частного  лица   надо,   чтобы   часть

законодательного собрания, состоящая из н

   арода, обвиняла  перед  тою  частью  законодательного  собрания,  которая

состоит из знатных и потому  не  имеет  с  первой  ни  общих  интересов,  ни

одинаковых страстей.

   И в этом заключается преимущество такого рода правления перед  правлением

большей части древних республик, имевших тот недостаток, что народ там был в

одно и то же время и судьей, и обвинителем.

   Исполнительная  власть,  как  мы  сказали,  должна  принимать  участие  в

законодательстве своим правом отмены решений, без чего она скоро лишилась бы

своих прерогатив. Но она погибнет  и  в  том  случае,  если  законодательная

власть станет принимать участие в отправ

   лении исполнительной власти.

   Если монарх станет участвовать в законодательстве своим  правом  издавать

постановления, то свободы  уже  не  будет.  Но  так  как  ему  все  же  надо

участвовать  в  законодательстве  ради  интересов  собственной  защиты,   то

необходимо, чтобы его участие выражалось тольк

   о в праве отмены.

   Причина изменения образа правления в Риме заключалась в том,  что  сенат,

обладавший одною частью исполнительной власти, и судьи, обладавшие другою ее

частью, не имели, подобно народу, права отмены законов.

   Итак, вот основные начала образа, правления, о  котором  мы  ведем  речь.

Законодательное собрание состоит здесь из двух частей, взаимно  сдерживающих

друг друга принадлежащим  им  правом  отмены,  причем  обе  они  связываются

исполнительной властью,  которая  в  свою  очередь  связана  законодательной

властью.

   Казалось  бы,  эти  три  власти  должны  прийти  в  состояние   покоя   и

бездействия. Но так как необходимое течение вещей заставит  их  действовать,

то они будут вынуждены действовать согласованно.

   Так  как  исполнительная  власть  участвует  в  законодательстве   только

посредством своего права отмены, она не должна входить  в  самое  обсуждение

дел. Нет даже необходимости, чтобы она вносила свои  предложения;  ведь  она

всегда имеет возможность не одобрить зак

   лючения законодательной власти и потому может отвергнуть  любое  решение,

состоявшееся по поводу нежелательного для нее предложения.

   В  некоторых  древних  республиках,  где  дела  обсуждались   всенародно,

исполнительная власть, естественно, должна была  и  вносить  предложения,  и

обсуждать их вместе с народом,  так  как  иначе  получилась  бы  необычайная

путаница в постановлениях.

   Если исполнительная власть станет участвовать в постановлениях о  налогах

не одним только изъявлением своего согласия, то свободы уже не будет, потому

что исполнительная власть обратится в  законодательную  в  одном  из-  самых

важных пунктов законодательства.

   Если по тому  же  вопросу  законодательная  власть  будет  выносить  свои

постановления не на годичный срок, а навсегда, то она рискует утратить  свою

свободу, так как исполнительная власть уже не. будет зависеть от нее; а если

такое право приобретено навсегда,

   вопрос о том, кому мы обязаны этим приобретением  -  самим  ли  себе  или

кому-то другому, - уже становится безразличным. То же самое произойдет, если

законодательная власть станет выносить такие же бессрочные постановления  по

вопросам о сухопутных и морс

   ких силах, которые она должна поручать ведению исполнительной власти.

   Чтобы тот, кому принадлежит исполнительная власть, не мог угнетать, надо,

чтобы поручаемые ему войска представляли собою народ и были проникнуты одним

духом с народом, как это было в Риме до времени Мария. А чтобы это было так,

необходимо одно из двух: и

   ли те, кто служит в  армии,  должны  иметь  достаточные  средства,  чтобы

отвечать за свое поведение перед прочими гражданами своим имуществом. причем

служба их должна быть ограничена годичным сроком, как это  практиковалось  в

Риме; или, если имеется в виду пос

   тоянное войско, составленное из подонков народа,  законодательной  власти

должно быть предоставлено право распустить это войско, когда ей  вздумается;

солдаты должны жить вместе с народом;  не  следует  создавать  ни  отдельных

лагерей, ни казарм, ни крепостей.

   Армия, после того как она создана, должна находиться  в  непосредственной

зависимости не от законодательной, а от исполнительной  власти;  это  вполне

согласуется с природой вещей, ибо  армии  надлежит  более  действовать,  чем

рассуждать.

   По свойственному им  образу  мыслей  люди  более  уважают  смелость,  чем

осторожность; деятельность, чем благоразумие;

   силу, чем советы. Армия всегда будет  презирать  сенат  и  уважать  своих

офицеров. Она отнесется с пренебрежением к приказам, посылаемым ей от  имени

собрания, состоящего из людей. которых  она  считает  робкими  и  потому  не

достойными ею распоряжаться, Таким обр

   азом, если армия будет зависеть единственно от законодательного собрания,

правление станет военным. Если и были где-либо уклонения от  этого  правила,

то лишь вследствие каких-нибудь чрезвычайных причин:

   оттого, например, что армия была изолирована; оттого, что она состояла из

нескольких частей, зависящих от разных провинций; оттого, что главные города

страны были отлично защищены по своему  природному  положению  и  потому  не

содержали в себе войска.

   Голландия  еще  лучше  защищена,  чем   Венеция.   Она   может   потопить

взбунтовавшиеся войска или уморить их голодом. Там войска размещаются не  по

городам, которые могли бы снабжать  их  продовольствием,  поэтому  их  легко

можно лишить этого продовольствия.

   Но если в случае непосредственной зависимости армии  от  законодательного

корпуса какие-нибудь особенные обстоятельства  и  помешают  правлению  стать

военным  правлением,  то  этим  не  устраняются  другие  неудобства   такого

положения.

   Должно будет случиться одно из двух: или  армия  разрушит  правительство,

или правительство ослабит армию.

   И это ослабление явится следствием причины поистине  роковой:  оно  будет

порождено слабостью самого правительства.

   Всякий, кто пожелает прочитать  великолепное  творение  Тацита  о  нравах

германцев,  увидит,  что  свою  идею   политического   правления   англичане

заимствовали у германцев. Эта прекрасная система найдена в лесах.

   Все человеческое имеет  конец,  и  государство,  о  котором  мы  говорим,

утратит свою свободу и погибнет, как  погибли  Рим,  Лакедемон  и  Карфаген;

погибнет оно тогда, когда законодательная власть окажется более испорченной,

чем исполнительная.

   Не мое дело судить о том, пользуются ли в действительности англичане этой

свободой  или  нет.  Я  довольствуюсь  указанием,  что  они  установили   ее

посредством своих законов, и не ищу большего.

   Я не имею намерения ни унижать другие правления,  ни  говорить,  что  эта

крайняя политическая свобода должна  служить  укором  тем,  у  которых  есть

свобода умеренная. Да н как мог бы я сказать это, когда сам  считаю,  что  в

избытке даже разум не всегда желателен

   и что люди  почти  всегда  лучше  приспосабливаются  к  середине,  чем  к

крайностям?

   Гаррингтон74 в своей Осеапа стремился выяснить, какова та высшая  ступень

свободы, которой может достигнуть конституция государства. Но можно сказать,

что он разыскивал эту свободу,  отвернувшись  от  нее,  и  что  он  построил

Халкедон, имея перед глазами берег

   а Византии.