ГЛАВА II Каким образом было преобразовано гражданское управление

   До сих пор мы видели, как нация обнаруживала нетерпение и  легкомыслие  в

деле выбора своих повелителей и в своих суждениях об их  поведении;  видели,

как она улаживала их взаимные распри и понуждала их к миру. Но теперь  нация

совершила то, чего мы еще не ви

   дели; она  обратила  внимание  на  свое  настоящее  положение,  подвергла

хладнокровному рассмотрению свои законы, исправила их недостатки, остановила

насилия и установила нормы власти.

   Мужественное, отважное и дерзкое правление  Фредегонды  и  Брунгильды  не

столько удивило нацию, сколько послужило для нее предупреждением. Фредегонда

защищала свои  злобные  деяния  такими  же  злобными  деяниями,  оправдывала

отравления и убийства отравлениями же и убийствами; поведение ее было такого

рода, что ее посягательства имели более частный, чем общественный  характер.

Фредегонда делала больше зла, Брунгильда более заставила его  опасаться.  Во

время этого кризиса нация не ограничилась приведением в порядок  феодального

управления;  она  захотела  также  обеспечить  порядок  своего  гражданского

управления, так как  это  последнее  находилось  в  состоянии  еще  большего

развращения, чем первое, развращения,  тем  более  опасного,  что  оно  было

застарелым и в некотором роде

   было более связано со злоупотреблениями нравов, чем со  злоупотреблениями

законов.

   Хроника Григория Турского и другие памятники обнаруживают перед  нами,  с

одной стороны, жестокую и дикую нацию, с другой - не менее жестоких и  диких

королей. Они были убийцами, они были несправедливыми и жестокими, потому что

весь народ был таким. Если

   христианство иногда как бы укрощало их, то лишь посредством того  страха,

который оно внушает виновным. Церкви защищались от них чудесами и знамениями

своих святых. Короли не были святотатцами, потому что боялись  наказаний  за

святотатство; но в то же врем

   я -  в  порыве  гнева  или  хладнокровно  -  они  совершали  всевозможные

преступления   и   несправедливости,   потому   что   эти   преступления   и

несправедливости  не  вызывали  у  них  представления   о   непосредственном

вмешательстве карающего божества, как в первом случае. Франки, как я сказал,

терпели королей-убийц, потому что сами были убийцами. Их не поражали насилия

и грабительства их королей, потому что они сами были такими же грабителями и

насильниками. Правда, существовали законы; но короли делали их  бесполезными

с

   воими грамотами, так называемыми прецепциями, ниспровергавшими эти  самые

законы. Это было нечто вроде рескриптов римских  императоров,  -  неизвестно

только, у них ли франки заимствовали этот  обычай  или  изобрели  его  сами,

следуя влечениям собственной прир

   оды. Мы узнаем от Григория  Турского,  что  они  совершенно  хладнокровно

совершали убийства и казнили обвиняемых, даже не выслушав их.  Они  выдавали

прецепции  на  заключение  противозаконных  браков,  на  завла-дение   чужим

наследством, на устранение прав родителей

   , на вступление в брак с монахинями. Правда, они не издавали  законов  по

одним  личным  побуждениям,  но  зато  останавливали  действие  существующих

законов.

   Эдикт Хлотаря отменил все эти несправедливости. Никого нельзя было; более

осуждать, не выслушав его предварительно; родственники  должны  были  всегда

наследовать  согласно  правилам,  установленным   законом;   все   прецепции

относительно замужества дочерей, вдов

   н  монахинь  были  объявлены  недействительными  и   определены   строгие

наказания тем, которые получали эти прецепции и пользовались ими.  Мы  имели

бы, быть может, более точные сведения о том, что именно постановлял эдикт об

этих прецепциях, если бы его статьи с 13-й  по  15-ю  не  сделались  жертвой

времени.  До  нас  дошли  только  первые  слова  13-й  статьи,   в   которых

предписывается соблюдение прецепции, что, конечно, не может относиться к тем

из них, которые были отменены этим же законом. Мы имеем другое постановление

   того же государя, которое имеет отношение к его эдикту и исправляет  одно

за другим все злоупотребления прецепции.

   Правда, Балюз, не найдя на этом постановлении обозначения времени и места

его издания, приписал его Хлотарю I, между тем как оно  принадлежит  Хлотарю

II, что я могу подтвердить следующими тремя доводами.

   1. В нем  сказано,  что  король  сохраняет  за  церквами  их  иммунитеты,

дарованные его  отцом  и  дедом.  Какие  иммуни-теты  мог  даровать  церквам

Хильдерик, дед Хлотаря I, который не был христианином  и  жил  до  основания

монархии? Другое дело, если мы припишем этот д

   екрет Хлотарю II, дедом которого был этот  самый  Хлотарь  I,  даровавший

церквам несметные имущества, чтоб только искупить смерть своего сына Крамна,

сожженного им с женою и детьми.

   2.   Злоупотребления,   исправление   которых   было   предпринято   этим

постановлением, не только продолжали существовать после смерти Хлотаря I, но

и достигли самой  высокой  степени  во  время  слабого  правления  Гонтрана,

жестокого правления Хильперика и ужасного рег

   ентства Фредегонды и Брунгильды. Каким образом могла нация переносить без

всякой жалобы все эти  постоянно  возобновлявшиеся  несправедливости,  после

того как они были торжественно отменены? Почему еще в то время не  поступила

она так, как поступила впоследс

   твии, когда принудила  Хильперика  II,  возобновившего  прежние  насилия,

предписать, чтобы на суде следовали закону  и  обычаям  по  примеру  прежних

времен?

   3. Наконец, это постановление, имевшее целью прекращение  неудовольствий,

не может принадлежать Хлотарю I, так как в его царствование в королевстве не

было никаких жалоб по этому поводу, а  власть  короля  очень  укрепилась,  в

особенности в то время, к которо

   му относят издание этого постановления;  с  другой  стороны,  оно  вполне

соответствует событиям. происшедшим в  царствование  Хлотаря  II  и  имевшим

своим последствием переворот в политическом положении  королевства.  Следует

искать объяснения истории в законах, а объяснения законов - в истории.

   До сих пор мы видели, как нация обнаруживала нетерпение и  легкомыслие  в

деле выбора своих повелителей и в своих суждениях об их  поведении;  видели,

как она улаживала их взаимные распри и понуждала их к миру. Но теперь  нация

совершила то, чего мы еще не ви

   дели; она  обратила  внимание  на  свое  настоящее  положение,  подвергла

хладнокровному рассмотрению свои законы, исправила их недостатки, остановила

насилия и установила нормы власти.

   Мужественное, отважное и дерзкое правление  Фредегонды  и  Брунгильды  не

столько удивило нацию, сколько послужило для нее предупреждением. Фредегонда

защищала свои  злобные  деяния  такими  же  злобными  деяниями,  оправдывала

отравления и убийства отравлениями же и убийствами; поведение ее было такого

рода, что ее посягательства имели более частный, чем общественный  характер.

Фредегонда делала больше зла, Брунгильда более заставила его  опасаться.  Во

время этого кризиса нация не ограничилась приведением в порядок  феодального

управления;  она  захотела  также  обеспечить  порядок  своего  гражданского

управления, так как  это  последнее  находилось  в  состоянии  еще  большего

развращения, чем первое, развращения,  тем  более  опасного,  что  оно  было

застарелым и в некотором роде

   было более связано со злоупотреблениями нравов, чем со  злоупотреблениями

законов.

   Хроника Григория Турского и другие памятники обнаруживают перед  нами,  с

одной стороны, жестокую и дикую нацию, с другой - не менее жестоких и  диких

королей. Они были убийцами, они были несправедливыми и жестокими, потому что

весь народ был таким. Если

   христианство иногда как бы укрощало их, то лишь посредством того  страха,

который оно внушает виновным. Церкви защищались от них чудесами и знамениями

своих святых. Короли не были святотатцами, потому что боялись  наказаний  за

святотатство; но в то же врем

   я -  в  порыве  гнева  или  хладнокровно  -  они  совершали  всевозможные

преступления   и   несправедливости,   потому   что   эти   преступления   и

несправедливости  не  вызывали  у  них  представления   о   непосредственном

вмешательстве карающего божества, как в первом случае. Франки, как я сказал,

терпели королей-убийц, потому что сами были убийцами. Их не поражали насилия

и грабительства их королей, потому что они сами были такими же грабителями и

насильниками. Правда, существовали законы; но короли делали их  бесполезными

с

   воими грамотами, так называемыми прецепциями, ниспровергавшими эти  самые

законы. Это было нечто вроде рескриптов римских  императоров,  -  неизвестно

только, у них ли франки заимствовали этот  обычай  или  изобрели  его  сами,

следуя влечениям собственной прир

   оды. Мы узнаем от Григория  Турского,  что  они  совершенно  хладнокровно

совершали убийства и казнили обвиняемых, даже не выслушав их.  Они  выдавали

прецепции  на  заключение  противозаконных  браков,  на  завла-дение   чужим

наследством, на устранение прав родителей

   , на вступление в брак с монахинями. Правда, они не издавали  законов  по

одним  личным  побуждениям,  но  зато  останавливали  действие  существующих

законов.

   Эдикт Хлотаря отменил все эти несправедливости. Никого нельзя было; более

осуждать, не выслушав его предварительно; родственники  должны  были  всегда

наследовать  согласно  правилам,  установленным   законом;   все   прецепции

относительно замужества дочерей, вдов

   н  монахинь  были  объявлены  недействительными  и   определены   строгие

наказания тем, которые получали эти прецепции и пользовались ими.  Мы  имели

бы, быть может, более точные сведения о том, что именно постановлял эдикт об

этих прецепциях, если бы его статьи с 13-й  по  15-ю  не  сделались  жертвой

времени.  До  нас  дошли  только  первые  слова  13-й  статьи,   в   которых

предписывается соблюдение прецепции, что, конечно, не может относиться к тем

из них, которые были отменены этим же законом. Мы имеем другое постановление

   того же государя, которое имеет отношение к его эдикту и исправляет  одно

за другим все злоупотребления прецепции.

   Правда, Балюз, не найдя на этом постановлении обозначения времени и места

его издания, приписал его Хлотарю I, между тем как оно  принадлежит  Хлотарю

II, что я могу подтвердить следующими тремя доводами.

   1. В нем  сказано,  что  король  сохраняет  за  церквами  их  иммунитеты,

дарованные его  отцом  и  дедом.  Какие  иммуни-теты  мог  даровать  церквам

Хильдерик, дед Хлотаря I, который не был христианином  и  жил  до  основания

монархии? Другое дело, если мы припишем этот д

   екрет Хлотарю II, дедом которого был этот  самый  Хлотарь  I,  даровавший

церквам несметные имущества, чтоб только искупить смерть своего сына Крамна,

сожженного им с женою и детьми.

   2.   Злоупотребления,   исправление   которых   было   предпринято   этим

постановлением, не только продолжали существовать после смерти Хлотаря I, но

и достигли самой  высокой  степени  во  время  слабого  правления  Гонтрана,

жестокого правления Хильперика и ужасного рег

   ентства Фредегонды и Брунгильды. Каким образом могла нация переносить без

всякой жалобы все эти  постоянно  возобновлявшиеся  несправедливости,  после

того как они были торжественно отменены? Почему еще в то время не  поступила

она так, как поступила впоследс

   твии, когда принудила  Хильперика  II,  возобновившего  прежние  насилия,

предписать, чтобы на суде следовали закону  и  обычаям  по  примеру  прежних

времен?

   3. Наконец, это постановление, имевшее целью прекращение  неудовольствий,

не может принадлежать Хлотарю I, так как в его царствование в королевстве не

было никаких жалоб по этому поводу, а  власть  короля  очень  укрепилась,  в

особенности в то время, к которо

   му относят издание этого постановления;  с  другой  стороны,  оно  вполне

соответствует событиям. происшедшим в  царствование  Хлотаря  II  и  имевшим

своим последствием переворот в политическом положении  королевства.  Следует

искать объяснения истории в законах, а объяснения законов - в истории.