§ 16. Объект естествознания

Человеческая мощь, или практика, имеет своей це­лью или объектом сообщить какому-либо телу одно или несколько новых свойств, а человеческое знание имеет своей целью или объектом познание формы или истин­ного отличия, производящей природы или источника эманации какого-либо простого свойства или качества.

Существенные свойства формы таковы: во-первых, то, что при её наличии одновременно полагается нали­чие качества или природы, коих формой она является, что поэтому она всегда налицо, когда её качество дано, и, наоборот, при отсутствии её отсутствует всегда и ка­чество, поэтому её вообще нет, когда нет качества; во-вторых, она выводит одно качество из другого, более общего, чем она сама. Поэтому форма предмета или его качество присутствуют без исключения во всех отдель­ных инстанциях, в которых имеется предмет или каче­ство; ибо иначе она не была бы формой, хотя форма в некоторых инстанциях выступает более очевидно, имен­но в тех, где она менее ограничена, отодвинута и за­держана другими свойствами. Поэтому во всем объеме инстанций, где обнаруживается форма, нельзя найти ни одной противоречивой инстанции, она утверждается всякой инстанцией без различия.

Примером сущности формы может служить форма теплоты. Во всех отдельных инстанциях, то есть во всех различных вещах и веществах, в которых оказывается и обнаруживается теплота, форма её, очевидно, не что иное, как ограничение или особое определение движения. Таким образом, по отношению к теплоте движе­ние — родовое понятие. Не в том смысле, что теплота производит движение или движение — теплоту (хотя и это отчасти верно), но в том, что сама теплота или ис­тинная сущность её не что иное, как движение, ограни­ченное известными отличиями, так что она представ­ляет собой определенный вид движения; эти отличия содержат, во-первых, определение, согласно которому она представляет расширительное движение, через ко­торое тело стремится к наибольшей протяженности; во-вторых, определение, являющееся видоизменением пер­вого определения, согласно которому теплота, будучи расширительным движением, в то же время стремится вверх; в-третьих, определение, по которому теплота не однообразно расширяющееся движение всей массы, но лишь движение мелких внутренних частей тела, и при­том постоянно задержанное и остановленное, по­этому теплота представляет всегда меняющееся, как бы пылающее, постоянно дрожащее, стремящееся вперед и раздраженное обратным толчком движение, которое является причиной волнения и ярости огня и теплоты;

в-четвертых, определение, согласно которому это про­никающее и раздраженное движение не медленное, но резкое и проникающее через мелкие, хотя и не через мельчайшие и тончайшие, части тела.

Поэтому форма не абстрактная, материальная или плохо обозначенная идея. Формы суть не что иное, как законы и определения чистой деятельности природы или действительности, которые тождественно опреде­ляют и конституируют своеобразную сущность какого-либо качества, как, например, теплоты, света, тяжести во всех восприимчивых к ней вещах, как бы они ни были различны. Поэтому форма теплоты и закон её — одно и то же. Форма предмета есть именно истинная сущность его, не что иное, как он сам; предмет и форма различаются не иначе как различаются явление и су­ществование, внешнее и внутреннее, субъективное и объективное.

Если формы покажутся кому-либо несколько абстрактивными, так как эти единства связывают разнород­ные вещи и помещают их в один род или категорию, как, например, теплоту небесных и земных тел, то мы заметим ему лишь, что, как известно, в природе разно­родные вещи связаны определенными формами или за­конами в общее единство и что освобождение человече­ской силы от общего хода природы и расширение и усиление человеческой изобретательности зависят толь­ко от познания этих единств или форм.

Поэтому самым существенным объектом философии природы должно быть повсюду единство, ибо все, что делает единой природу, пролагает нам путь к познанию форм. Даже те инстанции в природе, которые вполне изолированы для себя и, по-видимому, не имеют ничего общего с другими вещами того же рода, как, например, магнит между камнями, ртуть среди металлов, слон среди четвероногих, должны служить нам для единения природы, чтобы найти роды или общие качества, кото­рые лишь затем определяются истинными отличиями. Надо без отдыха продолжать исследование, пока мы не найдем определенного общего закона или формы, к ко­торым сводятся особенные свойства редких вещей, слы­вущих чудесами природы, пока все необычайные или единственные в своем роде явления не будут приве­дены в зависимость от какой-либо общей формы и та­ким образом не будет познано, что чудо заключается единственно в специальных отличиях этой формы, лишь в степени и редком совпадении ещё иных определений, а не в виде и не в самой сущности. По той же причине по поводу уродов и иных подобных ошибок природы не следует бросать исследование раньше, чем мы найдем причины этих отклонений.

Поэтому человеческий разум должен особенно осте­регаться останавливаться лишь на особенных, подчи­ненных, ограниченных единствах или формах и отка­зываться от изыскания великого единства, предполагая, будто природа в основе своей подразделена и многооб­разна и высшее, более всеохватывающее единство при­роды есть ненужная тонкость, чистая абстракция.

Поэтому философия природы должна также пока­зать единство вещей, до сих пор считавшихся совер­шенно разнородными, доказать, что эта мнимая разнородность не представляет существенного, субстанциаль­ного различия и особенности, а является лишь модифи­кацией обычного качества, и путем такого сведения раз­личия к единству природы как бы сорвать маски, кото­рые скрывают его в особом конкретном теле и делают неузнаваемым. Так, например, до сих пор считали теп­лоту солнца, животных и огня существенно различ­ными видами теплоты, полагая, что лишь небесная и животная теплота создавали и поддерживали жизнь, а теплота огня вызывала лишь разрушение и уничтоже­ние. Но опыт, показавший, что виноградная лоза дает спелый виноград в помещении, где постоянно поддер­живается огонь, убеждает нас в том, что теплота огня совершает то же, что и солнечная теплота. Поэтому фи­лософия природы должна отказаться от своей мнимой существенной разнородности и признать свои способы действия или свойства, хотя и весьма разнообразные, только особенными определениями, или модификация­ми, одной и той же природы, или сущности.

Поэтому философия природы не должна отвергать как нелепые даже простые аналогии, напротив, она должна искать их, так как они являются нижними сту­пенями в познании единства природы. Такую — и вовсе не нелепую — аналогию представляет, например, утвер­ждение, что человек есть перевернутое растение, ибо у растения корень, как бы его голова, внизу, а семенные части вверху; у человека, наоборот, голова, как бы ко­рень нервов и жизненных функций, вверху, а семенные органы внизу.

Таким образом, существенным объектом философии природы является и остается познание форм. Ибо, кто их познал, тот поймет единство природы и в самых раз­личных веществах. Поэтому лишь тот, кто их находит, обладает также единственно истинным воззрением на природу и имеет возможность свободно и неограниченно воздействовать на неё и производить действия, которых не могла бы произвести ни вечная изменчивость при­роды, ни входящая лишь в детали трудолюбивая эм­пирия, ни случайность и которые не могли бы даже прийти на ум человеку.

Кто постигает всеобщие, существенные формы ма­терии, становится в некотором смысле всеведущ, так как с их помощью он знает, что может быть и потому в существенном что было, что есть, что будет.

Человеческая мощь, или практика, имеет своей це­лью или объектом сообщить какому-либо телу одно или несколько новых свойств, а человеческое знание имеет своей целью или объектом познание формы или истин­ного отличия, производящей природы или источника эманации какого-либо простого свойства или качества.

Существенные свойства формы таковы: во-первых, то, что при её наличии одновременно полагается нали­чие качества или природы, коих формой она является, что поэтому она всегда налицо, когда её качество дано, и, наоборот, при отсутствии её отсутствует всегда и ка­чество, поэтому её вообще нет, когда нет качества; во-вторых, она выводит одно качество из другого, более общего, чем она сама. Поэтому форма предмета или его качество присутствуют без исключения во всех отдель­ных инстанциях, в которых имеется предмет или каче­ство; ибо иначе она не была бы формой, хотя форма в некоторых инстанциях выступает более очевидно, имен­но в тех, где она менее ограничена, отодвинута и за­держана другими свойствами. Поэтому во всем объеме инстанций, где обнаруживается форма, нельзя найти ни одной противоречивой инстанции, она утверждается всякой инстанцией без различия.

Примером сущности формы может служить форма теплоты. Во всех отдельных инстанциях, то есть во всех различных вещах и веществах, в которых оказывается и обнаруживается теплота, форма её, очевидно, не что иное, как ограничение или особое определение движения. Таким образом, по отношению к теплоте движе­ние — родовое понятие. Не в том смысле, что теплота производит движение или движение — теплоту (хотя и это отчасти верно), но в том, что сама теплота или ис­тинная сущность её не что иное, как движение, ограни­ченное известными отличиями, так что она представ­ляет собой определенный вид движения; эти отличия содержат, во-первых, определение, согласно которому она представляет расширительное движение, через ко­торое тело стремится к наибольшей протяженности; во-вторых, определение, являющееся видоизменением пер­вого определения, согласно которому теплота, будучи расширительным движением, в то же время стремится вверх; в-третьих, определение, по которому теплота не однообразно расширяющееся движение всей массы, но лишь движение мелких внутренних частей тела, и при­том постоянно задержанное и остановленное, по­этому теплота представляет всегда меняющееся, как бы пылающее, постоянно дрожащее, стремящееся вперед и раздраженное обратным толчком движение, которое является причиной волнения и ярости огня и теплоты;

в-четвертых, определение, согласно которому это про­никающее и раздраженное движение не медленное, но резкое и проникающее через мелкие, хотя и не через мельчайшие и тончайшие, части тела.

Поэтому форма не абстрактная, материальная или плохо обозначенная идея. Формы суть не что иное, как законы и определения чистой деятельности природы или действительности, которые тождественно опреде­ляют и конституируют своеобразную сущность какого-либо качества, как, например, теплоты, света, тяжести во всех восприимчивых к ней вещах, как бы они ни были различны. Поэтому форма теплоты и закон её — одно и то же. Форма предмета есть именно истинная сущность его, не что иное, как он сам; предмет и форма различаются не иначе как различаются явление и су­ществование, внешнее и внутреннее, субъективное и объективное.

Если формы покажутся кому-либо несколько абстрактивными, так как эти единства связывают разнород­ные вещи и помещают их в один род или категорию, как, например, теплоту небесных и земных тел, то мы заметим ему лишь, что, как известно, в природе разно­родные вещи связаны определенными формами или за­конами в общее единство и что освобождение человече­ской силы от общего хода природы и расширение и усиление человеческой изобретательности зависят толь­ко от познания этих единств или форм.

Поэтому самым существенным объектом философии природы должно быть повсюду единство, ибо все, что делает единой природу, пролагает нам путь к познанию форм. Даже те инстанции в природе, которые вполне изолированы для себя и, по-видимому, не имеют ничего общего с другими вещами того же рода, как, например, магнит между камнями, ртуть среди металлов, слон среди четвероногих, должны служить нам для единения природы, чтобы найти роды или общие качества, кото­рые лишь затем определяются истинными отличиями. Надо без отдыха продолжать исследование, пока мы не найдем определенного общего закона или формы, к ко­торым сводятся особенные свойства редких вещей, слы­вущих чудесами природы, пока все необычайные или единственные в своем роде явления не будут приве­дены в зависимость от какой-либо общей формы и та­ким образом не будет познано, что чудо заключается единственно в специальных отличиях этой формы, лишь в степени и редком совпадении ещё иных определений, а не в виде и не в самой сущности. По той же причине по поводу уродов и иных подобных ошибок природы не следует бросать исследование раньше, чем мы найдем причины этих отклонений.

Поэтому человеческий разум должен особенно осте­регаться останавливаться лишь на особенных, подчи­ненных, ограниченных единствах или формах и отка­зываться от изыскания великого единства, предполагая, будто природа в основе своей подразделена и многооб­разна и высшее, более всеохватывающее единство при­роды есть ненужная тонкость, чистая абстракция.

Поэтому философия природы должна также пока­зать единство вещей, до сих пор считавшихся совер­шенно разнородными, доказать, что эта мнимая разнородность не представляет существенного, субстанциаль­ного различия и особенности, а является лишь модифи­кацией обычного качества, и путем такого сведения раз­личия к единству природы как бы сорвать маски, кото­рые скрывают его в особом конкретном теле и делают неузнаваемым. Так, например, до сих пор считали теп­лоту солнца, животных и огня существенно различ­ными видами теплоты, полагая, что лишь небесная и животная теплота создавали и поддерживали жизнь, а теплота огня вызывала лишь разрушение и уничтоже­ние. Но опыт, показавший, что виноградная лоза дает спелый виноград в помещении, где постоянно поддер­живается огонь, убеждает нас в том, что теплота огня совершает то же, что и солнечная теплота. Поэтому фи­лософия природы должна отказаться от своей мнимой существенной разнородности и признать свои способы действия или свойства, хотя и весьма разнообразные, только особенными определениями, или модификация­ми, одной и той же природы, или сущности.

Поэтому философия природы не должна отвергать как нелепые даже простые аналогии, напротив, она должна искать их, так как они являются нижними сту­пенями в познании единства природы. Такую — и вовсе не нелепую — аналогию представляет, например, утвер­ждение, что человек есть перевернутое растение, ибо у растения корень, как бы его голова, внизу, а семенные части вверху; у человека, наоборот, голова, как бы ко­рень нервов и жизненных функций, вверху, а семенные органы внизу.

Таким образом, существенным объектом философии природы является и остается познание форм. Ибо, кто их познал, тот поймет единство природы и в самых раз­личных веществах. Поэтому лишь тот, кто их находит, обладает также единственно истинным воззрением на природу и имеет возможность свободно и неограниченно воздействовать на неё и производить действия, которых не могла бы произвести ни вечная изменчивость при­роды, ни входящая лишь в детали трудолюбивая эм­пирия, ни случайность и которые не могли бы даже прийти на ум человеку.

Кто постигает всеобщие, существенные формы ма­терии, становится в некотором смысле всеведущ, так как с их помощью он знает, что может быть и потому в существенном что было, что есть, что будет.