§ 67. Снятие противоречий духа и природы и их критика

Философия природы Декарта, как всякое воззре­ние на природу, исходящее из тех же общих принци­пов, из которых он исходит, или основанное на сход­ных с ними, имеет своим объектом природу как мерт­вую, механическую, внешнюю; ибо она имеет своим предметом природу только в её отличии от духа, как противоположность ему, который, однако, служит прин­ципом всей жизни, то есть природу как материю. Конеч­но, на этой точке зрения декартовской философии дух через сознание о существовании бесконечной субстан­ции, не стоящей ни в каком противоречии, возвышается до снятия противоречия между духом, или душой, и материей, и, таким образом, также с этой точки зрения в одном пункте проявляется воззрение на жизнь как на единство духа и материи. Но здесь не получается действительного единства. Понятия духа и материи со­вершенно различны; все телесные определения сводят­ся к протяжению как их общей сущности; а все духов­ные акты или определения вроде желания, чувства, воображения имеют общей сущностью мышление, пред­ставление или сознание. Но акты тела не имеют ни­чего общего с актами духа; мышление как общая сущ­ность духовных определений и протяжение как общая сущность всех телесных определений различны по сво­ему роду. Тело по своей природе всегда делимо, а дух вовсе не делим, ибо мыслящая сущность не может раз­личать в себе частей, это совершенно тождественная сущность. Поэтому все, что имеет силу для тела, не имеет силы для духа: они взаимно исключаются. Они по своему понятию самостоятельны, независимы друг от друга; оба они сами по себе полные субстанции. Только в отношении человека, состоящего из духа и материи, Декарт называет то и другое неполными субстан­циями. Мы не гово­рим уже о том, что Декарт противоречит истинной идее своей философии, приравнивая дух материи, так как только духу свойственно непосредственно достоверное и безусловно реаль­ное существование, а не материи; но во всяком случае Декарт, хотя и не мог отрицать, что и дух, имеющий своей противо­положностью материю, несовершенен, должен был признать несовершенство материи не через её связь с духом в одной сущности, но в ней самой, как она является и рассматривается для себя, именно в её разделении должен был находить её недостаток и убогость. Таким образом, живое, органическое единство обоих, исходящее из их понятия, невозможно; только мысля­щий субъект связывает их. Сами по себе они исклю­чают друг друга; и так как единство это произвольно, субъективно, не содержится в объективных определе­ниях понятий материи и духа, то оно может быть лишь сложением (Zusammensetzung). Категория, или мыс­ленное определение, сложения является единственным, посредством чего может быть понято это их соедине­ние, если дух и материя принимаются в односторонней раздельности и фиксируются и эта раздельность пред­полагается их правильным, истинным понятием, при­чем они оба все же должны быть соединены, ибо сло­жение есть именно такое соединение, в котором соеди­ненные части не связаны, остаются вне друг друга. Поэтому при сложении вместо единства здесь полу­чается противоречие, ибо материя и дух прямо противоположны друг другу, раздельны и в этой раздель­ности самостоятельны, несовместимы и все-таки соеди­нены. “Очевидно, что понятия мыслящей сущности и протяженной или подвижной сущности, как совершен­но несовместимые, не находятся ни в какой взаимной зависимости; и нам кажется противоречивой мысль, что такие сущности, которые познаются нами совер­шенно ясно как различные и независимые, даже боже­ством не могут быть положены как самостоятельные. Когда мы встречаем такие сущности, как мышление и телесное движение, соединенными в одном и том же объекте, как это имеет место у человека, то отсюда  получается не единство по природе, а только единство сложения”. Правда, Декарт говорит, что дух находится в теле не как лодочник в своей лодке, но связан с ним теснейшим образом и как бы смешан, так что составляет с ним одно существо, но это утверждения, навязанные ему опы­том, который, по признанию самого Декарта, посредством простого чувства показывает нам, что душа составляет одно с телом. Они не вытекают из его принципов, из определений, кото­рые он признает объективными определениями духа и материи; поэтому они нисколько не изменяют дела, не устраняют несовместимости тела и духа, которые с са­мого начала определены как две самостоятельные суб­станции. Поэтому Декарт нигде не противоречит себе больше, чем в этом пункте. Например, он говорит: это относится, собственно, не к сущности духа, что он свя­зан с человеческим телом, единство души и материи есть лишь “единство через сложение”, а не “по природе”; а затем опять: дух “связан с телом суб­станциально”, единство обоих “субстанциальное” (там же). Впрочем, сам Декарт слишком хорошо видел ве­ликое затруднение, которое при его взгляде на дух представляет соединение его с материей, ибо оба они должны одновременно считаться различными и тожде­ственными, так как понять соединение двух вещей — значит лишь понять их тождество. Трудность одновременного понимания различия и един­ства духа и материи Декарт старается разрешить тем, что устанавливает три способа познания, три рода пер­воначальных, всеобщих понятий: во-первых, понятие духа, во-вторых, понятие тела, в третьих, понятие соединения обоих. Понятие души — чисто интеллек­туальное понятие, то есть душа воспринимает себя чис­тым рассудком; тело также может быть понято простым рассудком, но гораздо лучше рассудком в связи с вооб­ражением; а соединение тела и души и все, что к нему относится, может быть смутно понято лишь одним рас­судком или соединением его с воображением, яснее же всего чувством (per sensus)  (там же). У Декарта также встречаются места, указывающие на единство духа и материи, но они совершенно изолированы. Так, он говорит об органическом теле: “Оно представляет единство и неделимо в смысле расположения своих органов, так как все они взаимно зависимы, и отпадение одного озна­чает вред и недостаток для всего тела”. Таким образом, он признает здесь в геле определение простоты и неделимости, которые он вообще приписывает лишь духу. Он говорит также: “Хотя всякий может мыслить душу материальной, что в действительности не что иное, как мыслить соединение её с телом, но затем оказывается, что она отделима от тела. Поэтому приписывать душе протяже­ние — значит мыслить её соединенной с телом”. Это место так же изолированно, как и темно.

Трудность соединения или, скорее, несоединимость духа с материей в философии Декарта, как уже ска­зано, вытекает из того, что он понимал дух только в определении осознанной самости, а эту последнюю — как душу, как сам дух; ибо с точки зрения духа, от­деляющего себя от тела, считающего это отделение своим положительным, полным, существенным опреде­лением, соединение с телом невозможно. Самость есть именно то, что уничтожает непосредственную связь тела и души, что возникает в человеке лишь через от­влечение от своего тела, причем он отделяет от себя тело как не относящееся к его самости, как простую материю. Декарт увеличивает эту трудность тем, что он, который вообще, как пионер новой философии, ещё не вполне освободился от духа прежней метафизики и потому неспособен был проводить в строгой последова­тельности и определенности идеи, лежащие в основа­нии его философии, именно о духе, применяет к духу отрицательную, неопределенную, призрачную форму, или определение неделимости и простоты. В действи­тельности реальное, определенное отличие духа от ма­терии, нематериальность его, должно быть положено только в единство мышления или самосознания, а оп­ределение простоты или неделимости представляет лишь отвлеченное выражение его, и это определение относится к нему, как призрак к действительному духу, как тело к живой сущности. Но как простота есть лишь тощий и отвлеченный призрак живого конкретного оп­ределения единства самосознания и потому не есть положительное определение, которым я определяю и познаю дух, или душу, так же совершенно невозможно исходя из этого тощего определения понять единство духа и материи, соединение простой сущности со слож­ной.

Так как Декарт полагает сущность духа единствен­но в самосознании, сознательная или мыслящая са­мость, по его учению, есть вся душа, или весь дух (ибо он не различает души и духа: там, где нет сознания и воли, нет также души, а только материя), то, таким образом, необходимым следствием его философии ока­зывается, что животные суть простые автоматы, ма­шины, все их движения только механические, не вы­текают из духовного принципа, необходимым следст­вием вообще оказывается, что Декарт — чистый материалист в объяснении явлений жизни и души. Не изменяет дела то, что Декарт задолго до своих мета­физических размышлений изложил такой взгляд на животных в одной юношеской работе. То, что животные не думают, Декарт объясняет из того, что они не имеют собственного языка, и этот недостаток он выводит не из недостатка органов, но из недостатка мышления. Все деятельности и движения, происходящие без нашей са­мости, без нашей воли, происходят, по его учению, без души, то есть лишь материальным или механическим об­разом. “Поэтому все наши движения, в которых не уча­ствует воля, как это часто бывает при дыхании, ходьбе и других действиях, общих у нас с животными, зависят только от строений наших членов и движения жиз­ненных духов, возбужденных теплотой сердца через мозг, нервы и мускулы точно так, как движения авто­мата вызываются только силой пружины и расположе­нием его колес”. “Если кто-либо, — говорит он там же, стр. 13, — быстро вытянет руку к нашим глазам, как будто он хотел нас ударить, то хотя мы знаем, что он наш друг и делает это шутя, не желая причинить нам вреда, однако не можем удер­жаться, чтобы не закрыть глаз, — доказательство, что они закрываются не нашей душой (ибо это происходит против нашей воли, которая представляет её единст­венную и по крайней мере важнейшую деятельность), но механизм нашего тела так устроен, что движение руки к нашим глазам вызывает в нашем мозгу другое движение, которое вводит жизненные духи в мышцы, сжимающие веки глаз”.

Философия природы Декарта, как всякое воззре­ние на природу, исходящее из тех же общих принци­пов, из которых он исходит, или основанное на сход­ных с ними, имеет своим объектом природу как мерт­вую, механическую, внешнюю; ибо она имеет своим предметом природу только в её отличии от духа, как противоположность ему, который, однако, служит прин­ципом всей жизни, то есть природу как материю. Конеч­но, на этой точке зрения декартовской философии дух через сознание о существовании бесконечной субстан­ции, не стоящей ни в каком противоречии, возвышается до снятия противоречия между духом, или душой, и материей, и, таким образом, также с этой точки зрения в одном пункте проявляется воззрение на жизнь как на единство духа и материи. Но здесь не получается действительного единства. Понятия духа и материи со­вершенно различны; все телесные определения сводят­ся к протяжению как их общей сущности; а все духов­ные акты или определения вроде желания, чувства, воображения имеют общей сущностью мышление, пред­ставление или сознание. Но акты тела не имеют ни­чего общего с актами духа; мышление как общая сущ­ность духовных определений и протяжение как общая сущность всех телесных определений различны по сво­ему роду. Тело по своей природе всегда делимо, а дух вовсе не делим, ибо мыслящая сущность не может раз­личать в себе частей, это совершенно тождественная сущность. Поэтому все, что имеет силу для тела, не имеет силы для духа: они взаимно исключаются. Они по своему понятию самостоятельны, независимы друг от друга; оба они сами по себе полные субстанции. Только в отношении человека, состоящего из духа и материи, Декарт называет то и другое неполными субстан­циями. Мы не гово­рим уже о том, что Декарт противоречит истинной идее своей философии, приравнивая дух материи, так как только духу свойственно непосредственно достоверное и безусловно реаль­ное существование, а не материи; но во всяком случае Декарт, хотя и не мог отрицать, что и дух, имеющий своей противо­положностью материю, несовершенен, должен был признать несовершенство материи не через её связь с духом в одной сущности, но в ней самой, как она является и рассматривается для себя, именно в её разделении должен был находить её недостаток и убогость. Таким образом, живое, органическое единство обоих, исходящее из их понятия, невозможно; только мысля­щий субъект связывает их. Сами по себе они исклю­чают друг друга; и так как единство это произвольно, субъективно, не содержится в объективных определе­ниях понятий материи и духа, то оно может быть лишь сложением (Zusammensetzung). Категория, или мыс­ленное определение, сложения является единственным, посредством чего может быть понято это их соедине­ние, если дух и материя принимаются в односторонней раздельности и фиксируются и эта раздельность пред­полагается их правильным, истинным понятием, при­чем они оба все же должны быть соединены, ибо сло­жение есть именно такое соединение, в котором соеди­ненные части не связаны, остаются вне друг друга. Поэтому при сложении вместо единства здесь полу­чается противоречие, ибо материя и дух прямо противоположны друг другу, раздельны и в этой раздель­ности самостоятельны, несовместимы и все-таки соеди­нены. “Очевидно, что понятия мыслящей сущности и протяженной или подвижной сущности, как совершен­но несовместимые, не находятся ни в какой взаимной зависимости; и нам кажется противоречивой мысль, что такие сущности, которые познаются нами совер­шенно ясно как различные и независимые, даже боже­ством не могут быть положены как самостоятельные. Когда мы встречаем такие сущности, как мышление и телесное движение, соединенными в одном и том же объекте, как это имеет место у человека, то отсюда  получается не единство по природе, а только единство сложения”. Правда, Декарт говорит, что дух находится в теле не как лодочник в своей лодке, но связан с ним теснейшим образом и как бы смешан, так что составляет с ним одно существо, но это утверждения, навязанные ему опы­том, который, по признанию самого Декарта, посредством простого чувства показывает нам, что душа составляет одно с телом. Они не вытекают из его принципов, из определений, кото­рые он признает объективными определениями духа и материи; поэтому они нисколько не изменяют дела, не устраняют несовместимости тела и духа, которые с са­мого начала определены как две самостоятельные суб­станции. Поэтому Декарт нигде не противоречит себе больше, чем в этом пункте. Например, он говорит: это относится, собственно, не к сущности духа, что он свя­зан с человеческим телом, единство души и материи есть лишь “единство через сложение”, а не “по природе”; а затем опять: дух “связан с телом суб­станциально”, единство обоих “субстанциальное” (там же). Впрочем, сам Декарт слишком хорошо видел ве­ликое затруднение, которое при его взгляде на дух представляет соединение его с материей, ибо оба они должны одновременно считаться различными и тожде­ственными, так как понять соединение двух вещей — значит лишь понять их тождество. Трудность одновременного понимания различия и един­ства духа и материи Декарт старается разрешить тем, что устанавливает три способа познания, три рода пер­воначальных, всеобщих понятий: во-первых, понятие духа, во-вторых, понятие тела, в третьих, понятие соединения обоих. Понятие души — чисто интеллек­туальное понятие, то есть душа воспринимает себя чис­тым рассудком; тело также может быть понято простым рассудком, но гораздо лучше рассудком в связи с вооб­ражением; а соединение тела и души и все, что к нему относится, может быть смутно понято лишь одним рас­судком или соединением его с воображением, яснее же всего чувством (per sensus)  (там же). У Декарта также встречаются места, указывающие на единство духа и материи, но они совершенно изолированы. Так, он говорит об органическом теле: “Оно представляет единство и неделимо в смысле расположения своих органов, так как все они взаимно зависимы, и отпадение одного озна­чает вред и недостаток для всего тела”. Таким образом, он признает здесь в геле определение простоты и неделимости, которые он вообще приписывает лишь духу. Он говорит также: “Хотя всякий может мыслить душу материальной, что в действительности не что иное, как мыслить соединение её с телом, но затем оказывается, что она отделима от тела. Поэтому приписывать душе протяже­ние — значит мыслить её соединенной с телом”. Это место так же изолированно, как и темно.

Трудность соединения или, скорее, несоединимость духа с материей в философии Декарта, как уже ска­зано, вытекает из того, что он понимал дух только в определении осознанной самости, а эту последнюю — как душу, как сам дух; ибо с точки зрения духа, от­деляющего себя от тела, считающего это отделение своим положительным, полным, существенным опреде­лением, соединение с телом невозможно. Самость есть именно то, что уничтожает непосредственную связь тела и души, что возникает в человеке лишь через от­влечение от своего тела, причем он отделяет от себя тело как не относящееся к его самости, как простую материю. Декарт увеличивает эту трудность тем, что он, который вообще, как пионер новой философии, ещё не вполне освободился от духа прежней метафизики и потому неспособен был проводить в строгой последова­тельности и определенности идеи, лежащие в основа­нии его философии, именно о духе, применяет к духу отрицательную, неопределенную, призрачную форму, или определение неделимости и простоты. В действи­тельности реальное, определенное отличие духа от ма­терии, нематериальность его, должно быть положено только в единство мышления или самосознания, а оп­ределение простоты или неделимости представляет лишь отвлеченное выражение его, и это определение относится к нему, как призрак к действительному духу, как тело к живой сущности. Но как простота есть лишь тощий и отвлеченный призрак живого конкретного оп­ределения единства самосознания и потому не есть положительное определение, которым я определяю и познаю дух, или душу, так же совершенно невозможно исходя из этого тощего определения понять единство духа и материи, соединение простой сущности со слож­ной.

Так как Декарт полагает сущность духа единствен­но в самосознании, сознательная или мыслящая са­мость, по его учению, есть вся душа, или весь дух (ибо он не различает души и духа: там, где нет сознания и воли, нет также души, а только материя), то, таким образом, необходимым следствием его философии ока­зывается, что животные суть простые автоматы, ма­шины, все их движения только механические, не вы­текают из духовного принципа, необходимым следст­вием вообще оказывается, что Декарт — чистый материалист в объяснении явлений жизни и души. Не изменяет дела то, что Декарт задолго до своих мета­физических размышлений изложил такой взгляд на животных в одной юношеской работе. То, что животные не думают, Декарт объясняет из того, что они не имеют собственного языка, и этот недостаток он выводит не из недостатка органов, но из недостатка мышления. Все деятельности и движения, происходящие без нашей са­мости, без нашей воли, происходят, по его учению, без души, то есть лишь материальным или механическим об­разом. “Поэтому все наши движения, в которых не уча­ствует воля, как это часто бывает при дыхании, ходьбе и других действиях, общих у нас с животными, зависят только от строений наших членов и движения жиз­ненных духов, возбужденных теплотой сердца через мозг, нервы и мускулы точно так, как движения авто­мата вызываются только силой пружины и расположе­нием его колес”. “Если кто-либо, — говорит он там же, стр. 13, — быстро вытянет руку к нашим глазам, как будто он хотел нас ударить, то хотя мы знаем, что он наш друг и делает это шутя, не желая причинить нам вреда, однако не можем удер­жаться, чтобы не закрыть глаз, — доказательство, что они закрываются не нашей душой (ибо это происходит против нашей воли, которая представляет её единст­венную и по крайней мере важнейшую деятельность), но механизм нашего тела так устроен, что движение руки к нашим глазам вызывает в нашем мозгу другое движение, которое вводит жизненные духи в мышцы, сжимающие веки глаз”.