§ 31. К морали Гоббса

От выше рассмотренных чувственных представле­ний или ощущений отличаются ощущения страдания и удовольствия, которые возникают не из реакции серд­ца на внешнее, но из движения, распространяющего­ся от самой крайней части органа к сердцу. Ибо так как сердце есть принцип жизни, то движение, распро­страняющееся от ощущающего к сердцу, должно об­легчать или затруднять движение жизни, то есть движе­ние крови, и обнаруживаться в качестве удовольствия или страдания. Как представления, возникающие из направленного наружу движения, кажутся находящи­мися вне нас, так, напротив, ощущения страдания и удовольствия в силу того, что они происходят от движения, направленного внутрь, кажутся существующи­ми внутри нас.

Как чувственные объекты суть причины представ­лений, так они являются и причинами удовольствия и неудовольствия или влечения и отвращения, ибо по­следние отличаются от первых лишь тем, что отличает влечение от наслаждения или будущее от настоящего. Ведь влечение также удовольствие, а отвращение — неудовольствие, но первое есть удовольствие от при­ятного, а второе неудовольствие от неприятного, кото­рое ещё не наступило, но ожидается. Поэтому мы стремимся к чему-либо не потому, что желаем этого (ибо желание само есть стремление), и питаем отвра­щение не потому, что не желаем этого, но потому, что стремление и отвращение вызываются самими объек­тами влечения или отвращения или являются необхо­димыми следствиями представляемого удовольствия или неудовольствия от данных объектов. Представле­ние существует раньше стремления, ибо, будет ли то, что мы видим, приятно или нет, мы можем знать лишь из опыта или ощущения. Если стремлению предше­ствует размышление, то оно называется волей. Впро­чем, предмет воли и стремления один, различие между  ними лишь в подходе.

Поэтому свобода желания и нежелания у человека не больше, чем у животных, ибо у стремящегося стрем­лению предшествовала достаточная причина и потому необходимо последовало само стремление. Таким обра­зом, свобода, свободная от необходимости, не присуща воле человека так же, как и животных. То, что проис­ходит внутри человека, когда он желает чего-либо, не похоже на то, что происходит в других животных, ко­гда они желают чего-либо после размышления. Если же мы понимаем под свободой способность делать то, что желаем, а не способность желать, то её можно приписать как человеку, так и животным.

Все, что мы желаем, называется благом; все, чего избегаем, — алом. Но ничего нельзя назвать про­сто благом, ибо все хорошее относительно, оно хорошо лишь для некоторых; в зависимости от личности, времени, места и других обстоятельств и условий это называется добром или злом.

Высшее благо или блаженство, как и конечная цель, недостижимы в настоящей жизни, ибо с дости­жением конечной цели всякое стремление прекращает­ся; если бы человек достиг её, то для него уже не было бы блага, он даже перестал бы ощущать, ибо всякое ощущение связано с каким-либо стремлением или отвращением, и не ощущать — значит не жить. Но высшее благо состоит в том, чтобы беспрепятственно переходить от одной цели к другой. Даже в процессе наслаждения наслаждение есть стремление к желан­ному, именно движение души наслаждающегося по ча­стям предмета наслаждения, ибо жизнь есть постоян­ное движение, которое, если оно не может идти по прямой линии, вращается по кругу.

От выше рассмотренных чувственных представле­ний или ощущений отличаются ощущения страдания и удовольствия, которые возникают не из реакции серд­ца на внешнее, но из движения, распространяющего­ся от самой крайней части органа к сердцу. Ибо так как сердце есть принцип жизни, то движение, распро­страняющееся от ощущающего к сердцу, должно об­легчать или затруднять движение жизни, то есть движе­ние крови, и обнаруживаться в качестве удовольствия или страдания. Как представления, возникающие из направленного наружу движения, кажутся находящи­мися вне нас, так, напротив, ощущения страдания и удовольствия в силу того, что они происходят от движения, направленного внутрь, кажутся существующи­ми внутри нас.

Как чувственные объекты суть причины представ­лений, так они являются и причинами удовольствия и неудовольствия или влечения и отвращения, ибо по­следние отличаются от первых лишь тем, что отличает влечение от наслаждения или будущее от настоящего. Ведь влечение также удовольствие, а отвращение — неудовольствие, но первое есть удовольствие от при­ятного, а второе неудовольствие от неприятного, кото­рое ещё не наступило, но ожидается. Поэтому мы стремимся к чему-либо не потому, что желаем этого (ибо желание само есть стремление), и питаем отвра­щение не потому, что не желаем этого, но потому, что стремление и отвращение вызываются самими объек­тами влечения или отвращения или являются необхо­димыми следствиями представляемого удовольствия или неудовольствия от данных объектов. Представле­ние существует раньше стремления, ибо, будет ли то, что мы видим, приятно или нет, мы можем знать лишь из опыта или ощущения. Если стремлению предше­ствует размышление, то оно называется волей. Впро­чем, предмет воли и стремления один, различие между  ними лишь в подходе.

Поэтому свобода желания и нежелания у человека не больше, чем у животных, ибо у стремящегося стрем­лению предшествовала достаточная причина и потому необходимо последовало само стремление. Таким обра­зом, свобода, свободная от необходимости, не присуща воле человека так же, как и животных. То, что проис­ходит внутри человека, когда он желает чего-либо, не похоже на то, что происходит в других животных, ко­гда они желают чего-либо после размышления. Если же мы понимаем под свободой способность делать то, что желаем, а не способность желать, то её можно приписать как человеку, так и животным.

Все, что мы желаем, называется благом; все, чего избегаем, — алом. Но ничего нельзя назвать про­сто благом, ибо все хорошее относительно, оно хорошо лишь для некоторых; в зависимости от личности, времени, места и других обстоятельств и условий это называется добром или злом.

Высшее благо или блаженство, как и конечная цель, недостижимы в настоящей жизни, ибо с дости­жением конечной цели всякое стремление прекращает­ся; если бы человек достиг её, то для него уже не было бы блага, он даже перестал бы ощущать, ибо всякое ощущение связано с каким-либо стремлением или отвращением, и не ощущать — значит не жить. Но высшее благо состоит в том, чтобы беспрепятственно переходить от одной цели к другой. Даже в процессе наслаждения наслаждение есть стремление к желан­ному, именно движение души наслаждающегося по ча­стям предмета наслаждения, ибо жизнь есть постоян­ное движение, которое, если оно не может идти по прямой линии, вращается по кругу.