§ 47. Необходимость противоположности

Без противоположности ничто не обнаруживается;

ни одно изображение но появляется в зеркале, если одна сторона зеркала не бывает темной. Таким обра­зом, противоречие есть обнаружение равенства, кото­рое в тихой вечности неощутимо парит в себе самом без света, без тьмы, без радости, без горя. Но где про­тиворечие переходит в равную и тихую вечность, ко­торая ничего не знает или не имеет вне себя? Если хотят того, чего нет, такое влечение вызывает боязнь и страдание. Так что скрытая жизнь не дает радости, и так как уединенная вечность не имеет ничего вне себя, то она ищет стремление своего собственного об­наружения в себе, ибо сила, власть и величие — все лежит в её груди. Темный ад и светлый ад звучат из сердца через слово по писанию: я образую свет и тво­рю тьму, делаю мир и произвожу бедствия. Я господь, который делает все это, чтобы люди узнали от восхода солнца и от заката, что, кроме меня, нет ничего (Исайя, 46, 67).

Поэтому всеединая свобода делится и все-таки ос­тается неделимым кротким единством. Она ищет света и силы и делает сама себя во влечении страхом и тьмой. Так что она рождает себя из тьмы к свету, ибо тьма пробуждает огонь, а огонь — свет, и свет обнаруживает чудеса мудрости в образах и фигурах, которые вывели их из их кроткой свободы (из зеркала мудрости и чу­дес) в темное влечение и были скрыты в нем (Три принципа. Объяснение фигуры в заголовке).

Ни одна вещь без противоречия не может открыть­ся самой себе, ибо так как она не имеет ничего про­тивостоящего ей, то она всегда исходит из себя и не входит снова в себя. А так как она не входит в себя снова как в то, из чего она первоначально вышла, то она не знает ничего о своем происхождении.

Единая вещь не знает ничего, кроме единого; и хо­тя она в себе хороша, однако она не знает ни зла, ни добра, ибо не имеет в себе ничего, что делало бы её восприимчивой. Так же мы можем философствовать о воле бога и сказать: если бы сокровенный бог, который есть лишь единая сущность и воля, не вывел себя со своей волей из вечного знания (мудрости) в темпера­менте (в единстве) в отдельность воли и не ввел эту отдельность во включенность (Infasslichkeit) в жизнь природы и творения так, чтобы эта отдельность существовала бесспорно в жизни, как могла бы тогда обнаружиться скрытая воля бога, который в себе лишь един? Как в единой воле возможно познание себя са­мой?

Бог, поскольку он называется богом, не может хо­теть ничего, кроме самого себя, ибо он не имеет ничего перед собой или за собой, чего он мог бы хотеть; а так как он хочет нечто, то оно истекло из него и стано­вится противометом (Gegenwurf) самого себя, в кото­ром вечная воля хочет в своем нечто. А так как это нечто было бы лишь единым, то воля неё имела бы в нем преимущества; и безосновная воля потому разде­лилась вначале и ввела себя в сущность, чтобы она могла действовать в нечто (О божественной созерца­емости, гл. 1, § 8, 10, 17).

Читатель должен знать, что все вещи состоят в да и нет, божественные ли они, дьявольские, земные или какие-либо иные. Одно в качестве да (позитивное, по­ложительное, утвердительное) есть чистая сила и жизнь, истина бога или сам бог. Он был бы в себе са­мом непознаваем, и в нем не было бы ни радости или значительности, ни восприимчивости без нет (негатив­ного, отрицательного). Нет есть противомет да или истины, чтобы истина обнаружилась и стала нечто, в чем было бы противоположное, в чем вечная любовь могла бы быть действующей, восприимчивой, волящей и любящей. Но нельзя сказать, что да отдалено от нет и они суть две вещи, расположенные рядом; они лишь одна вещь, только разделяются на два начала и образу­ют два центра, ибо каждое действует и испытывает воление в себе самом.

Если бы вечная воля сама не растворялась и не сводилась к приятности, то не было бы никакой формы и различимости, но все силы были бы единой силой;

тогда не могло бы быть понимания, так как понимание возникает из различимости множества, ибо одно свой­ство видит, проверяет и хочет другое.

В таком же положении находится радость: если должна возникнуть приятность (усваивающая и при­сваивающая себя собственная существенность), то должно быть собственное влечение к самовосприимчи­вости, как собственная воля к приятности, которая не одинакова с единой волей. Ибо единая воля хочет лишь единого блага, которое есть она сама, она хочет лишь себя самое в равенстве; но исшедшая воля хочет не­равенства, чтобы она отличалась от равенства и была своим собственным нечто, чтобы было нечто, что ви­дело бы и ощущало вечное видение. А из собственной воли возникает нет, ибо она ведет себя в своеобразно­сти, как в довольстве сама собой, она хочет быть нечто и не одинакова с единством, ибо единство есть исходя­щее да, которое вечно распространяет само себя и есть невосприимчивость, ибо оно не имеет ничего, в чем могло бы ощущать себя, кроме довольства уклонив­шейся воли, как в нет, которое есть противомет да, в чем да обнаруживается и в чем оно имеет нечто же­лаемое.

Ибо единое не имеет в себе ничего, что оно могло бы хотеть, и удваивается, чтобы стать двумя; оно не может ощущать себя в единстве, но в двойственности оно ощущает себя. Вот как следует понимать основу:

отделенная воля исходит из равенства вечного веления и не имеет ничего, что оно могло бы пожелать, кроме себя самой. Но так как она нечто в сравнении с един­ством, которое есть ничто и все, то она сводится к вле­чению к себе самой и желает себя самое и единство, из которого она изошла.

Она вожделеет единства ради ощущения любовного стремления, чтобы единство было ощутимо в ней, а себя самое она вожделеет ради движения, познания и понимания, чтобы в единстве была отдельность, чтобы возникли силы; и хотя сила не имеет ни основы, ни начала, но в приятности возникают различия, из коих происходит природа.

Эта выделенная воля сводится к влечению, и вле­чение притягивает подобно магниту, а единство исхо­дит. Теперь в противоположном имеется да и нет, ибо истечение не имеет основы, а притяжение создает ос­нову. Ничто стремится из себя, чтобы обнаружиться, а нечто стремится в себя, чтобы быть ощутимым в ни­что, чтобы единство в нем было ощутимо. Таким обра­зом, и вне, и внутри есть неравенство.

Первое свойство притяжения есть нет, так как оно не равно да как единству, ибо оно создает в себе тьму, то есть потерю в благе (Теософические вопросы, 3-й воп­рос, 7—10-й и 14-й).

Без противоположности ничто не обнаруживается;

ни одно изображение но появляется в зеркале, если одна сторона зеркала не бывает темной. Таким обра­зом, противоречие есть обнаружение равенства, кото­рое в тихой вечности неощутимо парит в себе самом без света, без тьмы, без радости, без горя. Но где про­тиворечие переходит в равную и тихую вечность, ко­торая ничего не знает или не имеет вне себя? Если хотят того, чего нет, такое влечение вызывает боязнь и страдание. Так что скрытая жизнь не дает радости, и так как уединенная вечность не имеет ничего вне себя, то она ищет стремление своего собственного об­наружения в себе, ибо сила, власть и величие — все лежит в её груди. Темный ад и светлый ад звучат из сердца через слово по писанию: я образую свет и тво­рю тьму, делаю мир и произвожу бедствия. Я господь, который делает все это, чтобы люди узнали от восхода солнца и от заката, что, кроме меня, нет ничего (Исайя, 46, 67).

Поэтому всеединая свобода делится и все-таки ос­тается неделимым кротким единством. Она ищет света и силы и делает сама себя во влечении страхом и тьмой. Так что она рождает себя из тьмы к свету, ибо тьма пробуждает огонь, а огонь — свет, и свет обнаруживает чудеса мудрости в образах и фигурах, которые вывели их из их кроткой свободы (из зеркала мудрости и чу­дес) в темное влечение и были скрыты в нем (Три принципа. Объяснение фигуры в заголовке).

Ни одна вещь без противоречия не может открыть­ся самой себе, ибо так как она не имеет ничего про­тивостоящего ей, то она всегда исходит из себя и не входит снова в себя. А так как она не входит в себя снова как в то, из чего она первоначально вышла, то она не знает ничего о своем происхождении.

Единая вещь не знает ничего, кроме единого; и хо­тя она в себе хороша, однако она не знает ни зла, ни добра, ибо не имеет в себе ничего, что делало бы её восприимчивой. Так же мы можем философствовать о воле бога и сказать: если бы сокровенный бог, который есть лишь единая сущность и воля, не вывел себя со своей волей из вечного знания (мудрости) в темпера­менте (в единстве) в отдельность воли и не ввел эту отдельность во включенность (Infasslichkeit) в жизнь природы и творения так, чтобы эта отдельность существовала бесспорно в жизни, как могла бы тогда обнаружиться скрытая воля бога, который в себе лишь един? Как в единой воле возможно познание себя са­мой?

Бог, поскольку он называется богом, не может хо­теть ничего, кроме самого себя, ибо он не имеет ничего перед собой или за собой, чего он мог бы хотеть; а так как он хочет нечто, то оно истекло из него и стано­вится противометом (Gegenwurf) самого себя, в кото­ром вечная воля хочет в своем нечто. А так как это нечто было бы лишь единым, то воля неё имела бы в нем преимущества; и безосновная воля потому разде­лилась вначале и ввела себя в сущность, чтобы она могла действовать в нечто (О божественной созерца­емости, гл. 1, § 8, 10, 17).

Читатель должен знать, что все вещи состоят в да и нет, божественные ли они, дьявольские, земные или какие-либо иные. Одно в качестве да (позитивное, по­ложительное, утвердительное) есть чистая сила и жизнь, истина бога или сам бог. Он был бы в себе са­мом непознаваем, и в нем не было бы ни радости или значительности, ни восприимчивости без нет (негатив­ного, отрицательного). Нет есть противомет да или истины, чтобы истина обнаружилась и стала нечто, в чем было бы противоположное, в чем вечная любовь могла бы быть действующей, восприимчивой, волящей и любящей. Но нельзя сказать, что да отдалено от нет и они суть две вещи, расположенные рядом; они лишь одна вещь, только разделяются на два начала и образу­ют два центра, ибо каждое действует и испытывает воление в себе самом.

Если бы вечная воля сама не растворялась и не сводилась к приятности, то не было бы никакой формы и различимости, но все силы были бы единой силой;

тогда не могло бы быть понимания, так как понимание возникает из различимости множества, ибо одно свой­ство видит, проверяет и хочет другое.

В таком же положении находится радость: если должна возникнуть приятность (усваивающая и при­сваивающая себя собственная существенность), то должно быть собственное влечение к самовосприимчи­вости, как собственная воля к приятности, которая не одинакова с единой волей. Ибо единая воля хочет лишь единого блага, которое есть она сама, она хочет лишь себя самое в равенстве; но исшедшая воля хочет не­равенства, чтобы она отличалась от равенства и была своим собственным нечто, чтобы было нечто, что ви­дело бы и ощущало вечное видение. А из собственной воли возникает нет, ибо она ведет себя в своеобразно­сти, как в довольстве сама собой, она хочет быть нечто и не одинакова с единством, ибо единство есть исходя­щее да, которое вечно распространяет само себя и есть невосприимчивость, ибо оно не имеет ничего, в чем могло бы ощущать себя, кроме довольства уклонив­шейся воли, как в нет, которое есть противомет да, в чем да обнаруживается и в чем оно имеет нечто же­лаемое.

Ибо единое не имеет в себе ничего, что оно могло бы хотеть, и удваивается, чтобы стать двумя; оно не может ощущать себя в единстве, но в двойственности оно ощущает себя. Вот как следует понимать основу:

отделенная воля исходит из равенства вечного веления и не имеет ничего, что оно могло бы пожелать, кроме себя самой. Но так как она нечто в сравнении с един­ством, которое есть ничто и все, то она сводится к вле­чению к себе самой и желает себя самое и единство, из которого она изошла.

Она вожделеет единства ради ощущения любовного стремления, чтобы единство было ощутимо в ней, а себя самое она вожделеет ради движения, познания и понимания, чтобы в единстве была отдельность, чтобы возникли силы; и хотя сила не имеет ни основы, ни начала, но в приятности возникают различия, из коих происходит природа.

Эта выделенная воля сводится к влечению, и вле­чение притягивает подобно магниту, а единство исхо­дит. Теперь в противоположном имеется да и нет, ибо истечение не имеет основы, а притяжение создает ос­нову. Ничто стремится из себя, чтобы обнаружиться, а нечто стремится в себя, чтобы быть ощутимым в ни­что, чтобы единство в нем было ощутимо. Таким обра­зом, и вне, и внутри есть неравенство.

Первое свойство притяжения есть нет, так как оно не равно да как единству, ибо оно создает в себе тьму, то есть потерю в благе (Теософические вопросы, 3-й воп­рос, 7—10-й и 14-й).