§ 65. Принципы философии природы

Сущность материи или тела вообще состоит не в том, что оно твердо, имеет цвет или вес или иным об­разом действует на чувство, но лишь в том, что оно протяженно в длину, ширину и глубину. Вес, или тяжесть, цвет и все другие качества, воспринимаемые в телесной материи, могут быть устранены без нару­шения её сущности, поэтому природа её не зависит ни от одного из этих качеств. Если мы захотим определить тело как чувственную или ося­заемую субстанцию, то мы определим его лишь в отно­шении к нашим чувствам и потому укажем не всю его сущность, а лишь одно свойство, ибо так как сущест­вование его сущности не зависит от существования человека, то оно не зависит от чувств. Все чувственные свойства лишь известные чув­ства, имеющиеся в нашем сознании, которые так же отличны от самих тел, как боль от формы и движения тела, причиняющего её; они состоят лишь в движении или отнятии движения и в различном положении и со­поставлении телесных частей; они не выражают ничего реального, они лишь темные, неясные определения или представления нашего сознания или мышления. Сущность тел только протяжение. Но против этого можно возразить, что большинство тел можно так разредить или уплотнить, что разреженные будут иметь большее протяжение, чем уплотненные, и что можно различать субстанцию тела от его величины или количества, а количество — от протяжения; затем там, где воспринимают только протяжение, не говорят о теле, а лишь о пространстве, а именно о пустом про­странстве, которое почти для всех означает простое ничто.

Но разрежение и уплотнение, если принимать лишь то, что мы воспринимаем ясно и отчетливо, есть не что иное, как перемена формы. Разреженные тела — это те, между частями коих много промежутков, наполненных другими телами; плотнее становятся они лишь от того, что их части взаимным сближением уменьшают или совершенно уничтожают эти промежутки; в последнем случае тело находилось бы в состоянии абсолютной плотности. Но от этого оно не менее протяженно, чем когда при большем расстоянии между его частями оно занимает большее пространство; ибо протяжение в промежутках свойственно не ему самому, а телам, занимающим их, подобно тому как губка, раздутая жидкостью, не протяженнее по своим отдельным час­тям, чем сухая и сжатая, но имеет лишь большие поры и потому простирается на большее пространство (там же, 6).

Что касается количества, то оно отлично от протя­женной субстанции лишь по представлению, а не само по себе или действительно. Точно так же пространство, или внутреннее место, отличается от заключенной в нем телесной субстанции не на самом деле, а лишь на­шим способом представления. Ибо протяжение в дли­ну, ширину и глубину, составляющее сущность про­странства, образует также сущность тела. Разница лишь в том, что в теле мы рассматриваем его в отдель­ности и думаем, что оно изменяется с изменением тела, а в пространстве мы наблюдаем его в общем, так что с изменением тела, наполняющего пространство, мы не принимаем также изменения в протяжении, пока оно занимает ту же величину, форму и положение между внешними телами, которыми мы определяем простран­ство. Это единство пространства и тела легко понять, если от представления тела, например камня, отделить все, что не относится к сущности тела, например твер­дость, ибо если камень станет жидким или раздро­бится на мелкие пылинки, то он теряет свою сущность, не переставая в то же время быть телом; затем цвет, ибо некоторые камни так прозрачны, что совершенно бесцветны; потом тяжесть, ибо огонь, несмотря на свою легкость, все-таки считается телом; наконец, холод и теплоту и все другие свойства, так как в камне или они не принимаются в расчет, или он не теряет природы тела с изменением их. После отделения и устранения этих свойств от представления о камне не остается ни­чего, кроме протяжения в длину, ширину и глубину. Но это протяжение содержит также представление про­странства не только полного, но и пустого. Разница лишь в пашем способе представления. Именно когда мы уберем камень с того места или пространства, где он находится, то мы думаем, что вместе с тем устра­нено и его протяжение, так как мы считаем его особым и отдельным от него; но о протяжении пространства, где был камень, мы думаем, что оно остается тем же, хотя бы это пространство было уже наполнено другим телом или рассматривалось как пустое. Здесь мы рас­сматриваем протяжение вообще, которое может быть протяжением камня так же, как и всех других тел, если оно только сохраняет ту же величину, форму и поло­жение между внешними телами, определяющими это пространство. Так как протяжение пространства, или, что одно и то же, внутреннего места, не отличается от протяжения тела, то, очевидно, не может быть пустого пространства, в котором не было бы никакой субстан­ции. Уже из того, что тело протяженно в длину, ши­рину и глубину, мы правильно заключаем, что оно есть субстанция, так как мысль, будто ничто имеет протя­жение, противоречит сама себе. Но такое же заключе­ние имеет силу и для пространства, предполагаемого пустым, так как оно имеет протяжение, то в нем необходимо должна быть и субстанция (там же, 8, 10-12, 16).

Из единства телесной субстанции с протяжением и пространством следует, что в сосуде, наполненном свинцом, или золотом, или иным тяжелым и твердым телом, заключается не больше материи, или телесной субстанции, чем когда он наполнен воздухом или счи­тается пустым. Ибо количество частей материи не за­висит от их тяжести или твердости, но лишь от протя­жения, которое в том же сосуде всегда одинаково. Затем отсюда следует, что невозможно существование неделимых по природе частей материи. Ибо так как они, каковы бы они ни были, необходимо протяженны, какими бы малыми они ни представлялись нам, то каждую часть можно мысленно разделить на две или несколько меньших частей и отсюда познать их дели­мость. Ибо мы ничего не можем делить мысленно, не познавая через это его делимости, и потому суждение, что оно неделимо, противоречило бы нашему познанию (там же, 20).

Мир, или совокупность телесной субстанции, не имеет границ протяжения. Материя неба и земли одна и та же. Если бы миры были бесчисленны, то они все должны были бы состоять из той же материи, и потому не может быть многих миров, но лишь один мир; ибо мы ясно видим, что та материя, сущность которой состоит только в протяжении, заняла бы все возможные или представимые пространства, в которых эти миры должны были бы находиться, и мы не находим в себе представления об иной материи. Таким образом, во всей Вселенной существует лишь одна и та же мате­рия, ибо всякая материя определяется одним тем, что она протяженна. Все свойства, ясно воспринимаемые нами в ней, сводятся только к тому, что она делима и своими частями подвижна и потому может принимать все эти определения, выводимые из движения её час­тей. Ибо делимость, которая лишь мыслима, не изме­няет ничего, но все разнообразие материи или разли­чие всех её форм зависит от движения. Но движение,  именно местное (ибо иного нельзя себе представить), есть перемещение одной части материи или одного тела от тел, которые непосредственно касаются его и считаются покоящимися, в среду других (там же 21-25).

Причина движения частью общая и первоначаль­ная, представляющая общую причину всех движений в мире, частью особенная, от которой отдельные части материи получают движения, коих они раньше не имели. Всеобщая причина есть бог, который вначале сотворил материю вместе с движением и покоем и уже в силу своего естественного содействия поддерживает в ней столько движения и покоя, сколько он вложил в нее сначала. Ибо, хотя движение в движимой материи не что иное, как определение, видоизменение её, оно тем не менее имеет определенную величину или коли­чество, которое, хотя в отдельных частях материи раз­лично, в целом все же всегда остается одинаково, так что если одна часть материи движется вдвое быстрее другой, а эта другая вдвое больше первой, то в мень­шей столько же движения, как в большей, и, чем мед­леннее движение одной части, тем быстрее движение другой, равной ей части. Мы видим также, что в боге неизменность не только его сущности, но и его спо­соба действия есть совершенство. А так как бог при сотворении материи сообщил разным частям её раз­личное движение и поддерживает всю эту материю одинаковым способом и в том же отношении, как он сотворил её, то разумно принять, что он всегда поддерживает в ней то же количество движения (там же, 36).

Из этой неизменности бога можно познать следую­щие законы природы, которые представляют вторич­ные и особые причины различных движений в отдель­ных телах. Первый из этих законов таков: всякая вещь, поскольку она проста и неразделима, сама по себе ос­тается всегда в том же состоянии и изменяется лишь внешними причинами. Например, если она покоится, то она никогда не приходит в движение сама по себе, но лишь от внешней причины; когда она движется, то приводится в покой лишь препятствиями со стороны других тел, например сопротивлением воздуха, иначе она продолжала бы вечно двигаться. Второй закон природы таков: каждая часть материи, рассматривае­мая сама по себе, отдельно, стремится лишь к тому, чтобы продолжать свое движение но прямой, а не по кривой линии. Поэтому всякое тело, движущееся по кругу, всегда стремится удалиться от центра описы­ваемого круга. Третий закон природы таков: когда дви­жущееся тело встречает другое и обладает меньшей силой для продолжения своего движения по прямой линии, чем другое для сопротивления, то оно приобре­тает другое направление и, таким образом, теряет не свое движение, но лишь направление его; если же оно имеет большую силу, то увлекает за собой другое и теряет столько движения, сколько сообщает другому. Но сила тела действовать на другое или противостоять его деятельности состоит лишь в том, что оно стремит­ся сохранять свое состояние. Поэтому связное имеет силу препятствовать своему разделению, а разделен­ное — оставаться таковым, неподвижное сохраняет свой покой и, следовательно, сопротивляется всему, что мо­жет его изменить, движущееся сохраняет свое движе­ние, то есть движение той же скорости и направления (там же, 37—43). Оценку Декартовых законов движения в общем и в част­ностях с точки зрения физики можно найти в “Истории фи­зики” Фишера42, т. I, стр. 322—327 и 355—360.

Сущность материи или тела вообще состоит не в том, что оно твердо, имеет цвет или вес или иным об­разом действует на чувство, но лишь в том, что оно протяженно в длину, ширину и глубину. Вес, или тяжесть, цвет и все другие качества, воспринимаемые в телесной материи, могут быть устранены без нару­шения её сущности, поэтому природа её не зависит ни от одного из этих качеств. Если мы захотим определить тело как чувственную или ося­заемую субстанцию, то мы определим его лишь в отно­шении к нашим чувствам и потому укажем не всю его сущность, а лишь одно свойство, ибо так как сущест­вование его сущности не зависит от существования человека, то оно не зависит от чувств. Все чувственные свойства лишь известные чув­ства, имеющиеся в нашем сознании, которые так же отличны от самих тел, как боль от формы и движения тела, причиняющего её; они состоят лишь в движении или отнятии движения и в различном положении и со­поставлении телесных частей; они не выражают ничего реального, они лишь темные, неясные определения или представления нашего сознания или мышления. Сущность тел только протяжение. Но против этого можно возразить, что большинство тел можно так разредить или уплотнить, что разреженные будут иметь большее протяжение, чем уплотненные, и что можно различать субстанцию тела от его величины или количества, а количество — от протяжения; затем там, где воспринимают только протяжение, не говорят о теле, а лишь о пространстве, а именно о пустом про­странстве, которое почти для всех означает простое ничто.

Но разрежение и уплотнение, если принимать лишь то, что мы воспринимаем ясно и отчетливо, есть не что иное, как перемена формы. Разреженные тела — это те, между частями коих много промежутков, наполненных другими телами; плотнее становятся они лишь от того, что их части взаимным сближением уменьшают или совершенно уничтожают эти промежутки; в последнем случае тело находилось бы в состоянии абсолютной плотности. Но от этого оно не менее протяженно, чем когда при большем расстоянии между его частями оно занимает большее пространство; ибо протяжение в промежутках свойственно не ему самому, а телам, занимающим их, подобно тому как губка, раздутая жидкостью, не протяженнее по своим отдельным час­тям, чем сухая и сжатая, но имеет лишь большие поры и потому простирается на большее пространство (там же, 6).

Что касается количества, то оно отлично от протя­женной субстанции лишь по представлению, а не само по себе или действительно. Точно так же пространство, или внутреннее место, отличается от заключенной в нем телесной субстанции не на самом деле, а лишь на­шим способом представления. Ибо протяжение в дли­ну, ширину и глубину, составляющее сущность про­странства, образует также сущность тела. Разница лишь в том, что в теле мы рассматриваем его в отдель­ности и думаем, что оно изменяется с изменением тела, а в пространстве мы наблюдаем его в общем, так что с изменением тела, наполняющего пространство, мы не принимаем также изменения в протяжении, пока оно занимает ту же величину, форму и положение между внешними телами, которыми мы определяем простран­ство. Это единство пространства и тела легко понять, если от представления тела, например камня, отделить все, что не относится к сущности тела, например твер­дость, ибо если камень станет жидким или раздро­бится на мелкие пылинки, то он теряет свою сущность, не переставая в то же время быть телом; затем цвет, ибо некоторые камни так прозрачны, что совершенно бесцветны; потом тяжесть, ибо огонь, несмотря на свою легкость, все-таки считается телом; наконец, холод и теплоту и все другие свойства, так как в камне или они не принимаются в расчет, или он не теряет природы тела с изменением их. После отделения и устранения этих свойств от представления о камне не остается ни­чего, кроме протяжения в длину, ширину и глубину. Но это протяжение содержит также представление про­странства не только полного, но и пустого. Разница лишь в пашем способе представления. Именно когда мы уберем камень с того места или пространства, где он находится, то мы думаем, что вместе с тем устра­нено и его протяжение, так как мы считаем его особым и отдельным от него; но о протяжении пространства, где был камень, мы думаем, что оно остается тем же, хотя бы это пространство было уже наполнено другим телом или рассматривалось как пустое. Здесь мы рас­сматриваем протяжение вообще, которое может быть протяжением камня так же, как и всех других тел, если оно только сохраняет ту же величину, форму и поло­жение между внешними телами, определяющими это пространство. Так как протяжение пространства, или, что одно и то же, внутреннего места, не отличается от протяжения тела, то, очевидно, не может быть пустого пространства, в котором не было бы никакой субстан­ции. Уже из того, что тело протяженно в длину, ши­рину и глубину, мы правильно заключаем, что оно есть субстанция, так как мысль, будто ничто имеет протя­жение, противоречит сама себе. Но такое же заключе­ние имеет силу и для пространства, предполагаемого пустым, так как оно имеет протяжение, то в нем необходимо должна быть и субстанция (там же, 8, 10-12, 16).

Из единства телесной субстанции с протяжением и пространством следует, что в сосуде, наполненном свинцом, или золотом, или иным тяжелым и твердым телом, заключается не больше материи, или телесной субстанции, чем когда он наполнен воздухом или счи­тается пустым. Ибо количество частей материи не за­висит от их тяжести или твердости, но лишь от протя­жения, которое в том же сосуде всегда одинаково. Затем отсюда следует, что невозможно существование неделимых по природе частей материи. Ибо так как они, каковы бы они ни были, необходимо протяженны, какими бы малыми они ни представлялись нам, то каждую часть можно мысленно разделить на две или несколько меньших частей и отсюда познать их дели­мость. Ибо мы ничего не можем делить мысленно, не познавая через это его делимости, и потому суждение, что оно неделимо, противоречило бы нашему познанию (там же, 20).

Мир, или совокупность телесной субстанции, не имеет границ протяжения. Материя неба и земли одна и та же. Если бы миры были бесчисленны, то они все должны были бы состоять из той же материи, и потому не может быть многих миров, но лишь один мир; ибо мы ясно видим, что та материя, сущность которой состоит только в протяжении, заняла бы все возможные или представимые пространства, в которых эти миры должны были бы находиться, и мы не находим в себе представления об иной материи. Таким образом, во всей Вселенной существует лишь одна и та же мате­рия, ибо всякая материя определяется одним тем, что она протяженна. Все свойства, ясно воспринимаемые нами в ней, сводятся только к тому, что она делима и своими частями подвижна и потому может принимать все эти определения, выводимые из движения её час­тей. Ибо делимость, которая лишь мыслима, не изме­няет ничего, но все разнообразие материи или разли­чие всех её форм зависит от движения. Но движение,  именно местное (ибо иного нельзя себе представить), есть перемещение одной части материи или одного тела от тел, которые непосредственно касаются его и считаются покоящимися, в среду других (там же 21-25).

Причина движения частью общая и первоначаль­ная, представляющая общую причину всех движений в мире, частью особенная, от которой отдельные части материи получают движения, коих они раньше не имели. Всеобщая причина есть бог, который вначале сотворил материю вместе с движением и покоем и уже в силу своего естественного содействия поддерживает в ней столько движения и покоя, сколько он вложил в нее сначала. Ибо, хотя движение в движимой материи не что иное, как определение, видоизменение её, оно тем не менее имеет определенную величину или коли­чество, которое, хотя в отдельных частях материи раз­лично, в целом все же всегда остается одинаково, так что если одна часть материи движется вдвое быстрее другой, а эта другая вдвое больше первой, то в мень­шей столько же движения, как в большей, и, чем мед­леннее движение одной части, тем быстрее движение другой, равной ей части. Мы видим также, что в боге неизменность не только его сущности, но и его спо­соба действия есть совершенство. А так как бог при сотворении материи сообщил разным частям её раз­личное движение и поддерживает всю эту материю одинаковым способом и в том же отношении, как он сотворил её, то разумно принять, что он всегда поддерживает в ней то же количество движения (там же, 36).

Из этой неизменности бога можно познать следую­щие законы природы, которые представляют вторич­ные и особые причины различных движений в отдель­ных телах. Первый из этих законов таков: всякая вещь, поскольку она проста и неразделима, сама по себе ос­тается всегда в том же состоянии и изменяется лишь внешними причинами. Например, если она покоится, то она никогда не приходит в движение сама по себе, но лишь от внешней причины; когда она движется, то приводится в покой лишь препятствиями со стороны других тел, например сопротивлением воздуха, иначе она продолжала бы вечно двигаться. Второй закон природы таков: каждая часть материи, рассматривае­мая сама по себе, отдельно, стремится лишь к тому, чтобы продолжать свое движение но прямой, а не по кривой линии. Поэтому всякое тело, движущееся по кругу, всегда стремится удалиться от центра описы­ваемого круга. Третий закон природы таков: когда дви­жущееся тело встречает другое и обладает меньшей силой для продолжения своего движения по прямой линии, чем другое для сопротивления, то оно приобре­тает другое направление и, таким образом, теряет не свое движение, но лишь направление его; если же оно имеет большую силу, то увлекает за собой другое и теряет столько движения, сколько сообщает другому. Но сила тела действовать на другое или противостоять его деятельности состоит лишь в том, что оно стремит­ся сохранять свое состояние. Поэтому связное имеет силу препятствовать своему разделению, а разделен­ное — оставаться таковым, неподвижное сохраняет свой покой и, следовательно, сопротивляется всему, что мо­жет его изменить, движущееся сохраняет свое движе­ние, то есть движение той же скорости и направления (там же, 37—43). Оценку Декартовых законов движения в общем и в част­ностях с точки зрения физики можно найти в “Истории фи­зики” Фишера42, т. I, стр. 322—327 и 355—360.