ВЛИЯНИЕ РОМАНТИЧЕСКИХ ОЖИДАНИЙ НА ФОРМИРОВАНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ И НЕЗАВИСИМОСТИ ЖЕНЩИН

        В статье мне хотелось бы затронуть один из аспектов гендерной социализации, а именно романтические ожидания женщин, оказывающие, на мой взгляд, существенное, но мало заметное «невооруженным глазом» влияние на многие сферы отношений между мужчинами и женщинами, а также в целом на положение женщин в современном обществе. Если в связи с понятием «гендер» («gender») возникает идея, прежде всего, социального конструирования [16], то есть того, что было сформировано самим обществом в процессе социализации человека, то понятие «романтические ожидания» воспринимается как более усложненное. Дело в том, что, с одной стороны, о романтических ожиданиях можно говорить как о неком социальном сценарии, сформированном в период раннего детства и воспринимаемом людьми как базисная потребность существования (как утверждается в рамках неопсихоаналитических теорий). С другой стороны, романтические ожидания можно считать идеологическим конструктом, посредством которого идеи брака, свадьбы, сексуальности и все, вытекающие из этого последствия (неравное распределение власти в семье, неоплачиваемый домашний труд, проблема домашнего насилия и другие), конструируются в обществе и, наконец, начинают представлять собой ценности и нормы доминирующей культуры (согласно конструктивистским теориям). Спектор и Китсъюз впервые применили конструктивистскую перспективу к социальным проблемам (хотя их попытка была очень близка перспективе, предложенной Блумер в 1977 году, где анализируются социальные проблемы как коллективное поведение). С точки зрения этой перспективы, социальные проблемы конструируются деятельностью выдвигающих определенные требования групп, а не являются результатом условий жизни. То есть не имеет значения, существует условие «объективно» или нет, так как «социальные проблемы ¾ это то, что люди считают социальными проблемами» [16].

        В последнее время в России под влиянием не только женского движения, но и изменения политических  возможностей системы в целом был поднят ряд важнейших вопросов, связанных с положением женщин как в публичной, так и в приватной (семейно-бытовой) сферах общества, с различием гендерных ролей и особенностями полоролевой социализации [2]. Особое внимание привлечено к проблеме насилия в семье, одной из причин которого, помимо ухудшения криминогенной обстановки, бедности, отсутствия соответствующего законодательства и неэффективной работы правоохранительных органов, является целый набор убеждений, верований и ожиданий романтического характера, сдерживающих женщин в достижении самостоятельности и самореализации. Это способствует  персистенции экономической зависимости, удерживающей многих женщин в интимных отношениях, с человеком, совершающим насилие; заставляющих женщин полагаться во многом только на мужчин (возможно, с этим связано то, что можно назвать «заклевыванием», «нытьем», которое мужчины часто рассматривают в качестве провокации к насилию); страстное стремление вступить в брак и родить ребенка как основной способ достижения истинной зрелости (это порождает ранние браки, значительную часть подростковых беременностей, отсутствие возможности получения образования, финансовые проблемы и т.д.).

        Считаю нужным привести несколько примеров. По данным трехлетнего опыта работы кризисных центров в России, а также данных опросов, в том числе в органах внутренних дел, проведенных и собранных Татьяной Сидоренковой [6], в процентном соотношении женщины чаще других членов семьи становятся жертвами разного рода насильственных действий; чаще всего вначале проявляется «психическое насилие», которое в определенный момент дополняется различными по степени тяжести физическими действиями, а затем может перерасти в физическое или сексуальное насилие.

        Согласно статистике, собранной в рамках проекта «Новые возможности для женщин» и общественной экспертизе законопроекта «Об основах социально-правовой защиты от насилия в семье» [1], чаще всего от насилия страдают женщины. В целом в 1993 году количество преступлений, по которым были установлены потерпевшие-женщины, равнялось 331815. В 1994 году количество таких преступлений возросло на 70,4%, что в абсолютных показателях составляет 565358 случаев. А в 1995 году совершено уже 641231 преступлений, потерпевшими от которых являются женщины.

        Согласно данным исследования причин и последствий различных видов семейного насилия в отношении женщин, обращавшихся по телефону доверия центра «Ярославна» в течение 1997 г., существует прямая связь между такими факторами, как «муж ¾ основной источник дохода» и «муж ¾ субъект насилия» (в случае, если оба супруга вносят в семейный бюджет приблизительно равную долю, вероятность того, что муж становится субъектом насилия ¾ меньше). Ю.В. Градскова как непосредственный участник приведенного выше исследования считает, «что одной из наиболее распространенных схем распределения ролей в семье, где муж прибегает к насилию, оказывается следующая: замужняя женщина, имеющая одного или двух несовершеннолетних детей, надолго бросает работу и занимается домом и воспитанием детей. Причем со временем она может вновь возвратиться к работе, но эта работа окажется либо временной подработкой, либо помощью мужу в его предпринимательской деятельности, либо постоянной работой с невысоким заработком и не требующей имеющейся у женщины квалификации. Такая женщина оказывается изначально зависимой от мужа, как в экономическом, так и в эмоциональном плане. Свой заработок она всегда рассматривает в качестве дополнительного, работу ¾ в качестве временной подработки, а семью и дом ¾ центром ее истинной жизни» [3].

        Итак, налицо необходимость анализа системы идей, а именно романтических ожиданий, нередко лежащих в основе и обусловливающих тяжелое положение женщин. Поставим перед собой два вопроса: во-первых, как романтические идеалы и ожидания представлены в культуре и, во-вторых, каков механизм их усвоения. Для реализации первой задачи я считаю нужным обратиться, главным образом, к исследованиям социолога Лилиан Рубин, которая занималась детальным изучением паттернов семейной жизни американского рабочего класса, а также пыталась провести сравнительный анализ паттернов семейной жизни рабочего и среднего классов американского общества. К сожалению, из-за недостатка социологических исследований жизни российской семьи я не могу пока привести достоверных данных по этому вопросу, но считаю, что результаты исследований Л. Рубин в отношении романтических ожиданий окажутся очень важными для понимания этой проблемы. Тем более можно предположить о некоторой схожести романтических идеалов и образов в американской и российской культурах, исходя из «бешеной» популярности, как в США, так и в России, сверхромантических голливудских фильмов, таких как «Титаник», «Армагеддон», «Красотка» и другие. Также важно понимать, что в России «за долгие годы коммунистической идеологии сформировался тип "советской семьи", лишенной частной собственности, доходами и жизнью зависимой от государства, которая при этом сама стала эффективной ячейкой социального контроля над личностью» [4, C.164, 242]. Государство стремилось к тотальному контролю над индивидуумом, полностью отрицался секс, и в целом, благодаря исследованиям И. Кона и С. Голода, была выявлена крайне стереотипная и традиционно-сексистская картина. Результатом тотального контроля над личностью явились чувства безысходности, безнадежности, апатии и слепого подчинения своей судьбы обстоятельствам (что, кстати, характерно для представителей рабочего класса в американском обществе), что, можно предположить, служит благодатной почвой для формирования подобного типа романтических идей. Так, крайне стереотипные образы мужественности и женственности воссозданы в ряде пособий по курсу «Этика и психология семейной жизни» (под авторством А.Г. Хрипковой и Д.В. Колесова, Т.М. Афанасьевой, Г.П. Разумихиной и другими) и предназначены, главным образом, для школьников и учащихся средних специальных учебных заведений. В пособии для старшеклассников, например, Г.П. Разумихина предостерегает девочек-подростков от «губительного для женщины процесса утраты ею женственности», который, по мнению автора, заключается в невыполнении «основного предназначения» женщины, что только и способно сделать ее «поистине женственной» ¾ материнской миссии [5, C.54]. Такие черты, как «стыдливость, девичья честь и скромность» [5, С.53], демонстрируются в качестве важных атрибутов женственности. О свадьбе же автор пособия советует школьникам подумать прямо сейчас, считая «свадьбу ‑ торжеством человеческого разума», «продолжением национального бытия, да и самой жизни, в конце концов!» [5, С.92].

        Что касается второй, поставленной мной задачи, то здесь хотелось бы привести две теории, по-разному объясняющие истоки романтических ожиданий и механизмы их усвоения, а именно непсихоаналитическую теорию Нэнси Чодоров и теорию социальной конструкции Крис Ингрэм.

        Итак, интересующая нас проблема напрямую связана с процессом формирования гендерной идентичности, т.е. того, кем мы себя осознаем, мужчиной или женщиной. Формирование гендерной идентичности начинается с самого детства под влиянием семьи, школы и сверстников. Уже в возрасте между тринадцатью месяцами и тремя годами, каждый индивидуум имеет представление о себе как принадлежащем к женскому или мужскому полу [12]. Стандарты маскулинности и феминности в этот период обычно сильно стереотипизированы, и занимают противоположные полюсы. В зависимости от принадлежности к тому или иному биологическому полу мужчины и женщины развивают свою половую и гендерную идентичность. Некоторое время считалось и до сих пор сохраняется в рамках теории структурного функционализма убеждение, что в основе гендерной идентичности лежат определенные биологические факторы, которые и приводят к различиям между полами. Так, мальчики обладают врожденными чертами маскулинности (сила, агрессивность, рациональность, независимость, центрированность на задаче), а девочкам от рождения присущи такие феминные характеристики, как мягкость, пассивность, интуитивность, зависимость и центрированность на отношениях. Поляризация гендерных черт привела к неверному представлению о сексуальных различиях как полностью детерминированных врожденными факторами без учета социальных факторов, что, в конечном счете, привело к сепаратизму между полами. Эта борьба между полами существенно ограничивала и до сих пор ограничивает потенциалы и возможности каждого пола, сокращает репертуар возможного поведения и ожиданий в отношении и мужчин, и женщин. Этот феномен часто служит базой личностного и институционального сексизма в нашем обществе [12, p.11-12]. Одним из возможных ответов на вопрос, что именно ограничивает возможности и потенциалы женщин, является представленная в культуре особая система ценностей и идеалов романтического плана. Однако важно знать, как романтические ожидания представлены в культуре.

        Л. Рубин задавала вопрос представителям среднего и рабочего классов, кем они хотели быть, когда были детьми. Этот вопрос оказался довольно сложным для людей из бедных семей ‑ они, главным образом, сообщали об ограничениях, вызванных бедностью. Один из ее респондентов, 32 летний ремонтник, вспоминал, что мечтал хотя бы окончить школу, так как многие дети из его окружения не делали даже этого. Чаще всего рабочие сообщали о полном отсутствии стремления к достижению каких-либо целей. Было поразительно то, что представителям рабочего класса было непривычно думать о будущем. Для того, чтобы думать о будущем необходимо верить в возможность контроля над своей судьбой, что, практически, было не свойственно рабочим, и что делало их сознание резко отличающимся от сознания более привилегированных классов [15, p.38, 39].

        Планы ребенка, особенно мальчика, рожденного в профессиональном среднем классе, практически ни чем не были ограничены. С самого раннего детства он или она уже задумываются о своем будущем, пытаются строить определенные планы ¾ именно планы, а не сладкие мечты, так как все они опираются на наиболее вероятные ресурсы. Вокруг себя, и в семье, и в школе, и в своем окружении  он или она постоянно видят примеры, имеют непосредственную возможность опробовать себя.

        Противоположную картину Л. Рубин и другие исследователи семьи наблюдали в случае представителей рабочего класса. Дети из среды рабочего класса сталкиваются с рядом серьезнейших проблем, основные из которых бедность, невозможность по тем или иным причинам получить образование, отсутствие ролевых моделей в вопросах престижных профессий, отсутствие персонального общения, стимулирующего достижение профессионального успеха и построение карьеры. Таким образом, они сталкиваются со всем тем, что приводит к неспособности планирования будущего и невозможности вырваться из этого порочного круга.

        Что касается области фантазий и мечтаний, то для представителей рабочего класса она оказалась куда более разнообразной и насыщенной. Так, мальчики мечтали стать ковбоями, пилотами, атлетами мирового класса. Ни один же из них не мечтал о профессиональной карьере. Дело в том, что их отцы, другие родственники и соседи были заняты в основном на низкооплачиваемых черных работах, поэтому практически отсутствовали наглядные модели каких-либо других типов профессий. Реальная перспектива, которую они ожидали, состояла в их скором взрослении, вступлении в брак и работе, не отличавшейся от работы их отцов.

        Девочки мечтали быть моделями или актрисами, но большинство сходилось на желании выйти замуж, родить ребенка и жить счастливо. Но особенно будоражили девичье воображение идеи о  волшебном рыцаре, который однажды появится на белом коне, чтобы забрать с собой любимую и жить счастливо. Также нередко упоминалось о принце, который заберет Золушку из золы и жестокости в волшебную страну…

        Важно отметить, что девочки из среднего класса не были лишены подобных фантазий, но при этом они страстно желали и стремились к собственному развитию, к развитию своего потенциала, к полному использованию своих ресурсов. Рубин отметила выраженную тенденцию девушек из среднего класса вступать в брак, как правило, после окончания университета. Кроме того, сама возможность покинуть родительский дом с целью обучения удовлетворяет глубокую потребность молодых людей в автономности и свободе, позволяя в то же самое время повышать свой статус в обществе.

        Для большинства девушек из рабочего класса до сих пор только замужество является единственным приемлемым способом избавления от ограничивающей свободу семейной ситуации и возможности получения более высокого социального статуса, а также, наконец, возможности из девочки превратиться в женщину. Таким образом, несмотря на окружающие их непривлекательные и даже ненавистные им модели их матерей, знакомых и родственников с их тяжелыми беспросветными судьбами, девушки стремились в брак, стараясь не видеть реальности и полностью погружаясь в фантазии о том, что у них все будет по-другому: добрый, умный муж, который бы любил и заботился о них; красивые дети; собственный уютный домик, бесконечная любовь и счастье…. [15, p.43].

        Так, мало думая о партнере, каждый был погружен в свои мечты. Для нее главное ¾ реализация материнства ¾ ее собственные дом и семья. Для него ¾ реализация мужественности ¾ заботливая жена, равняющийся на него сын и любящая его дочь. Для обоих это означает конец сепаратности и одиночества. В первые месяцы мечта, казалось бы, воплощается в жизнь. Даже если жена работает, то она относится к этому, скорее, как к временному состоянию. Ведь ее основная эмоциональная энергия сосредоточена на задачах семьи. Но очень быстро обнаруживаются серьезнейшие финансовые проблемы, усиленные тем фактом, что в среднем через семь месяцев после свадьбы рождается ребенок, что вынуждает мать на какое-то время оставить работу. В то же самое время в семьях среднего класса ребенок рождается в среднем на четвертый год после свадьбы (это при том, что средний возраст вступления в брак также гораздо выше), что позволяло обоим супругам все это время беспрепятственно работать, стабилизируя финансовое положение. При этом не нужно забывать того факта, что работа женщин из среднего класса ценится выше, чем работа женщин из рабочего класса. Одну из существенных причин этого исследователи видят в условиях, предопределяющих профессиональный успех, а именно откладывание возраста вступления в брак и рождения детей, что символизирует способность женщин среднего класса откладывать и воздерживаться от непосредственного удовлетворения ради будущего вознаграждения. Ранние браки и следующее за ними рождение детей в рабочем классе может служить показателем неспособности женщин рабочего класса воздерживаться от непосредственного удовлетворения своих желаний, что отчасти и обусловливает их более низкое положение в обществе. Однако важно отметить, что дело может быть не только в неспособности откладывать удовлетворение. Проблема может заключаться в том, что в среде среднего класса существуют довольно пермиссивные сексуальные нормы, возможность наличия отдельной жилой площади, а также доступ к необходимой информации, отсутствие чего в рабочем классе часто толкает женщин в область необдуманного случайного сексуального поведения, часто завершаемого нежелательной беременностью. Кроме того, высокообразованные женщины часто откладывают вступление в брак и особенно рождение детей в силу того, что имеют интересную и захватывающую все их внимание и время активность, работу. Женщины из рабочего класса, часто не имея подобных интересов, в рождении ребенка видят основное свое предназначение и спасение от скуки.

        После того, как становится очевидным, что почти все их мечты не исполнимы, женщины из рабочего класса считают виновными во всем своих мужей, которые якобы предали их, что вызывает часто фрустрацию и злость. Часто это приводит к ответной реакции со стороны мужей, которые также не удовлетворены своей жизнью и при этом защищаются от нападок жен. Очень скоро они начинают понимать, что свобода, которую они так искали в браке, лишь мираж, и что одни путы они сменили на другие даже более тяжелые.

        Итак, по результатам проведенного Лилиан Рубин сравнительного исследования можно судить о силе влияния, а также последствиях действия социальных и культурных факторов, особенно о роли представленных в культуре романтических ожиданий, которые, по большей части, обусловливают  различия в возрасте вступления в брак и мотивации рождения детей женщинами из рабочего и среднего классов.

        Признавая, по большей части, негативное влияние романтических ожиданий (позитивные аспекты также могут иметь место, но об этом не идет речь в моей статье) в процессе формирования независимой и полноценной личности женщины, важными, на мой взгляд, могут оказаться вопросы отношения самих женщин к данной проблеме, а также изменения в отношениях между полами, связанные с пересмотром традиционных гендерных идеалов (в том числе и романтических ожиданий).

        Таким образом, культурные представления, как мы только что могли наблюдать, в реальности обладают мощной силой, воздействуя не только на способ мышления, но и на способ нашего существования. Как точно подметила Рассел Джакоби, «социальное не влияет на наше частное, оно живет внутри него». Происходят серьезные изменения, и то, что сегодня характеризует отношения между мужчинами и женщинами ¾ это борьба. Сегодня на Западе, в США и отчасти в России уже приходит новое видение маскулинности и феминности. Мужчины спрашивают себя: если теперь мы не сильные, молчаливые и деловые, то кто мы теперь? Как нам себя вести? Женщины также хотят знать: если женственность это больше не пассивность, беспомощность и застенчивость, то где наше место? Кто мы? Сегодня речь идет о равенстве между мужчинами и женщинами.

        Хотя в последнее время происходят серьезные изменения  в области представлений о маскулинности и феминности, тем не менее, мы сталкиваемся с тем, что стереотипные образы мужских и женских ролей властно управляют нами, прочно укрепившись в нашем сознании. Л. Рубин вспоминает о том, что, будучи уже самостоятельной успешной женщиной, испытывала ярость и злость на мужа, который в силу определенных причин больше не мог заботиться о ней. Ей казалось, что он нарушил какой-то «базисный контракт», по которому они жили, не справился с самой фундаментальной задачей в своей жизни ‑ заботиться, защищать и поддерживать ее [13, p.23, 24], ведь с самого раннего детства она усвоила, что всегда рядом будет кто-то, а именно мужчина, который облегчит ее жизнь. Л. Рубин пишет, что никогда не была готова ответить на вопрос, хотела ли она работать. Одно дело, работать ради удовольствия, по собственному желанию, другое ¾ потому что ты должна. Только когда вся тяжесть ответственности по содержанию семьи пала на ее плечи, она смогла понять, насколько она тяжела.

        До сих пор многим мужчинам трудно принять отсутствие необходимости в одиночку содержать семью, а женщинам ¾ ответственность за содержание самих себя. Так, одна тридцатилетняя убежденная феминистка, чьи принципы привели ее к отказу от легитимного брака, сообщала о боли и противоречиях, которые наполняли ее. Она считала абсолютно справедливым равное разделение обязанностей по содержанию семьи, но иногда чувствовала себя очень одинокой, мечтала о том, чтобы бросить все и позволить все делать Ему; чувствовала какую-то несправедливость, как будто бы не получала того, что заслужила [13, p.26].

        До сих пор многие женщины переживают из-за того, что их муж не такой большой, сильный, умный и не такой предприимчивый, как они. Независимость и потребность в заботе о ком-то остаются характерными атрибутами мужественности, а не женственности, причем не только мужчины, но даже женщины продолжают так думать. Некоторые из женщин верят в равенство мужчин и женщин, но при этом считают, что не смогли бы относиться с уважением к мужчине, который бы не заботился о своей семье. В свою очередь сами женщины испытывают определенные трудности при пересмотре традиционных представлений в отношении семьи и своей роли в ней. Так, Л. Рубин приводит пример женщины в возрасте тридцати одного года, матери двоих детей, работающей полный день, которая сообщала о чувстве вины, которое она испытывала в результате невыполнения своих традиционных семейных обязанностей в отношении детей и мужа.

        В журнале «Эсквайр» («Esquire») за февраль 1997 года появилась любопытная статья Кати Ройф под заголовком «Независимая женщина» [1]. Со стороны жизнь Кати Ройф может служить образцом жизни современной независимой женщины: она живет одна, сама платит по счетам, сама чинит стерео технику, когда та ломается. Но иногда  ей кажется, что ее независимость это лишь часть сложно сконструированного фасада, который скрывает традиционное женское желание в защищенности и заботе. Когда Кати однажды сказала об этом своей матери, ярой феминистке 70‑х, то та была шокирована, неужели ее дочь даже могла подумать об этом? Хотя Кати никогда не думала оставлять карьеру, мысль о браке где-то глубоко жила в иррациональных пластах ее психики, и она все еще думала о мужчине как о добытчике [11]. Кати пишет о том, что знает множество успешных независимых женщин, которые никогда даже не мечтают о подобном Мужчине, но также она знает удивительно большое число тех женщин, кто думают об этом также, как и она. В современной Америке гораздо больше экономически независимых женщин, чем когда-либо раньше, поэтому теперь нет необходимости искать себе успешного мужчину, который бы мог заботиться о тебе, но что удивительно, что многие из успешных и самостоятельных женщин все же хотят этого. В чем причина? Возможно, по мнению автора статьи, ее нужно искать где-то в глубочайших пластах нашей психики.

        Кати Райф приводит в пример случай из жизни ее подруги Анны, которая была телевизионным продюсером в Голливуде с заработком около 1 миллиона долларов в год, но при этом «все же мечтала о мужчине, который бы заботился о ней». Что это? Желание любви? Скорее всего, это нечто другое, потому что Анна больше не могла находиться рядом со своим прежним другом, который оказался гораздо менее успешным, чем она, что вызывало чувство дискомфорта у обоих. «Вероятно здесь, ¾ полагает автор статьи, ¾ речь идет о балансе власти, которую мужчины и женщины хотят друг от друга, и о скрытых механизмах романтики и привлекательности» [11]. То, что произошло между Анной и ее прежним другом, с которым она рассталась, говорит о поколении новых сильных женщин, ищущих еще более сильных мужчин. «Фантазии о заботливом, любящем и защищающем Мужчине, несмотря на запрещенность политикой феминизма, глубоко врезались в воображение некоторых из нас. Детские романтические представления, сказочные принцы все еще живут в наших головах, и зависимость все еще эротизирована» [11].

        Подобный ход мыслей женщин при первых волнах феминизма даже и сегодня сбивает мужчин с толку: женщины хотят быть независимыми, но только иногда и выборочно. В течение долгого времени женщины заявляли, что хотят отказаться от двойного стандарта, но при этом возникало чувство, что многие женщины в действительности хотели более тонкой и рафинированной версии двойного стандарта: поддержки со стороны мужчин и равенства с ними. Психотерапевт Вольфганг Ледере из университета Калифорнии на вопрос, что женщины хотят от мужчин, ответил, что, несмотря на существенное перекраивание общества под действием феминистического движения, многие женщины хотели знать, что есть мужчина, который бы выделил ее из всех, заботился о ней, любил ее и был верен ей всю жизнь. А некоторые самостоятельные и успешные женщины добавляли, что хотели бы видеть рядом с собой мужчину не менее успешного и предприимчивого, чем они сами. Таким образом, несмотря на новое время и новые свободы, женщины продолжают хотеть того же самого, чего и всегда: мужчину, сильного по характеру, профессионально компетентного, заботливого и надежного [12, p.489].

        В чем причина подобного стремления женщин чувствовать себя в безопасности, быть любимыми и ощущать мужскую заботу? Хотелось бы представить две противоположные, но довольно влиятельные в современной гендерной теории точки зрения в объяснении данного феномена. Неопсихоаналитическая теория, на которой я остановлюсь, была предложена Нэнси Чодоровой и в дальнейшем разрабатывалась рядом авторов, в том числе Лилиан Рубин. Принятие во внимание роли культурных ожиданий в отношении феминности и маскулинности, а также влияния процесса гендерной социализации, продолжающегося на протяжении всей нашей жизни через разные социальные институты, далеко не достаточно для объяснения существующих в культуре стереотипов женственности и мужественности. С позиций данного подхода объяснение кроется в глубоких психологических различиях между мужчинами и женщинами, которые, однако, не являются врожденными по своей природе, но есть продукт социальной организации семьи.

        Во-первых, существенные различия в формировании мужского и женского вызваны тем фактом, что именно женщина заботится о ребенке в первые годы его жизни [8, p.199]. Каким бы ни было последующее научение, оно будет накладываться на ранее полученный опыт, где женщина (мать) играет самую важную роль  в нашей жизни. Здесь необходимо помнить о значимости раннего детского опыта в формировании зрелой личности, о котором впервые заявил Зигмунд Фрейд, основоположник психоаналитической теории.

        Во-вторых, важнейшими понятиями в рамках как психоаналитической, так и неопсихоаналитической теорий являются понятия процесса формирования привязанности, понятие интернализации репрезентации из внешнего мира, а также идентификации со значимыми другими. Так как мать является главным лицом, которое заботится о младенце, кормит его, защищает, гладит и целует, то именно мать становится тем, с кем мы формируем чувство привязанности, устанавливаем особую симбиотическую связь, в которой мы еще не способны отделять себя от других. Таким образом, в жизни и мальчика, и девочки, женщина занимает самую важную позицию в их внутренней жизни, становясь объектом крепкой привязанности и первым объектом любви. По истечении первых недель и месяцев сформированная детская связь с матерью становится менее глобальной и более дифференцированной. Ребенок постепенно начинает отделять себя от других ¾ так формируется изначальная способность к идентификации, в свою очередь необходимая для возможности интернализации другого во внутреннюю психическую жизнь. Так как женщина чаще всего является единственным значимым человеком в жизни ребенка до этого периода, то идентификация как мальчика, так и девочки происходит с матерью. Так, нередко мальчики в возрасте трех-четырех лет сообщают матери, что, когда вырастут, то тоже родят ребенка.

        С течением времени все больше очерчивается граница между «Я» и «Ты», и на первый план выходит проблема сепарации и объединения. Борьба вокруг сепарации и объединения сохраняется на протяжении всей жизни и заключается в конфликте между желанием быть с другим и стремлением к независимости и автономности собственного Я. Процесс сепарации ребенка довольно сложный и включает несколько важных задач, основная из которых заключается в потребности развития независимого чувства себя как уникального и отделенного от других. В этом процессе нас особенно будут интересовать две вещи: кристаллизация гендерной идентичности и установление того, что психологи называют «эго границами» (индивидуальные психологические границы, позволяющие выделять себя из окружающего мира), так как именно эти две задачи  детства в наибольшей степени оказались под влиянием того факта, что самые первые близкие люди ¾ женщины.

        Безусловно, наличие первичных и вторичных половых органов детерминируется биологическими факторами. Но гендерная идентичность и соответствующее поведение формируется в силу других факторов. Для мальчика процесс формирования гендерной идентичности протекает гораздо сложнее, чем для девочек. Так, чтобы идентифицировать себя с мужественностью, мальчик должен разорвать свою связь с человеком, которого он первым интернализовал в свой внутренний мир психического, которого глубоко включил в свою внутреннюю психическую жизнь и сделал частью себя, и вместо этого должен искать более глубокой привязанности и идентификации с отцом. Этот сложный и болезненный процесс оказывает огромное влияние на всю последующую жизнь мужчины, но в данный момент нас интересует подобный процесс в отношении девочек.

        Для девочек процесс формирования независимого чувства себя сопряжен с другими трудностями. В силу отсутствия очевидных различий между девочками и матерями процесс формирования гендерной идентичности девочек идет гораздо легче, чем у мальчиков, но проблема сепарации ¾ видение себя отдельным автономным индивидуумом ¾ решается для них гораздо сложнее. В целом, в ходе формирования гендерной идентичности девочек разрыва  с прошлым не происходит. Так как в этом случае не требуется поиска другого источника интернализации, то нет необходимости в построении защит против сильных чувств и привязанности, которые вынуждены строить мужчины. Это означает, что женщины устанавливают более тонкие и проницаемые эго-границы, чем мужчины, что, в свою очередь, оказывает колоссальное влияние на построение как ее внутренней, так и внешней жизни. Контекст, в котором имеет место сепарация и условия, при которых формируется гендерная идентичность женщины, означают то, что девочка никогда не отделяет себя полностью и окончательно, как это вынужден делать мальчик. Таким образом, она всегда чувствует себя продолжением другого, устанавливает близкие личностные контакты, которые продолжают быть для нее важнейшими в жизни. В результате, она сохраняет эту способность, рожденную еще в раннем симбиотическом союзе, проявление которой в зрелости называется эмпатией.

        Что касается области сексуальности, то основной сценарий сексуальной жизни человека очерчен, главным образом, культурой. А культура подкрепляется, как правило, институциональными средствами и опосредуется индивидуальным опытом людей, живущих  в ней. Что касается индивидуального опыта девочек, то эротический компонент в их привязанности к женщине должен быть редуцирован и перенесен на мужчину. Эмоциональная вовлеченность и идентификация сохраняются неизменными, и оказывают глубокое и длительное влияние на способы реагирования, на сексуальные и другие отношения в зрелости. Такой раскол между эмоциональным и эротическим компонентами привязанности в детстве вместе с глубиной эмоциональной связи женщин друг с другом, причины того, почему несексуальные дружеские отношения между женщинами занимают важное место в их жизни. Хотелось бы обратить внимание, что в данном случае речь идет главным образом о несексуальном типе отношений, так как сексуальные отношения с другой женщиной, согласно данной теории,  могли бы грозить потерей, растворением своего Я, чего не происходит в сексуальных отношениях с мужчиной.

        На вопрос Л. Рубин о том, какие мысли возникают в связи со словом «независимость», многие женщины сообщали о беспокойстве по поводу остаться одной, отсутствии кого-то рядом, страхе одиночества, разводе и «ни о чем хорошем», в то время как мужчины говорили о свободе, власти, контроле, самореализации и счастье. Причина столь различных ответов, как мы теперь понимаем, заключается не только в культурных ожиданиях, поощряющих независимость в мужчинах и зависимость в женщинах. Здесь интересно будет отметить одну важную деталь, связывающую экономическую и эмоциональную зависимость женщин, которую можно наблюдать по результатам опроса Рубин. Дело в том, что многие женщины сообщали о страхе остаться в одиночестве еще и по причине невозможности содержать себя и детей, и именно этот факт, наличие экономической зависимости, по мнению Рубин, постепенно приводит к эмоциональной зависимости. Таким образом, финансово зависимая женщина ощущает себя так, как если бы она была ребенком, зависимым от другого по ряду базисных жизненных потребностей. И, подобно ребенку, она готова привести свои чувства и поведение в соответствие с ожиданиями властного лица.

        Но важно помнить, что то, что мы называем финансовой и эмоциональной зависимостью в браке, в действительности является глубокой и базисной потребностью женщины в привязанности (с позиций данного подхода). Именно поэтому финансово независимые женщины также сообщают о потребности нахождения рядом человека, который бы их любил и заботился о них. [13, p.149].

        Теперь хотелось бы представить другую точку зрения на данную проблему, а именно, объяснение того, как и в силу чего формируются особые культурные представления, в частности романтические ожидания. Это точка зрения была предложена Крис Ингрэм, социологом и редактором хрестоматии «Материалистический феминизм: Хрестоматия по классу, различию и жизни женщин».

        Согласно мнению Крис Ингрэм, изложенному в работе 1999 года «Белая свадьба. Романтизация гетеросексуальности в культуре», «романтические ожидания вместе со всей свадебной культурой призваны идеологически рационализировать урегулирование сексуальных отношений через институт брака, опираясь на образы и репрезентации реальности, которые скрывают и маскируют истинные и исторические условия жизни» [10, p.14]. В данном контексте полезным будет привести понятие «воображаемого» («imaginary»), которое ввел французский психоаналитик Ж. Лакан. Он раскрывал воображаемое как неопосредованный контакт, который младенец устанавливает со своим собственным образом и в отношениях со своей матерью. Вместо соприкосновения со сложным, противоречивым и конфликтующим миром у младенца возникает иллюзия спокойствия, полноты и изобилия. Л. Альтюссер, французский философ, заимствовал понятие Лакана о воображаемом в своей теории идеологии, определяя идеологию как «воображаемые отношения индивидуумов с их реальными условиями существования». В данном случае «воображаемое» не означает «ложное» или «притворное», но воображаемые отношения между индивидуумом и миром. Гетеросексуальное воображение, в свою очередь, это некий образ мышления, который скрывает оперирование гетеросексуальностью в структурировании гендера (через расу, класс и сексуальность) и пресекает любой критический анализ гетеросексуальности как организованного института. Это система верований, которая опирается на романтические и сокровенные понятие гетеросексуальности с целью создания иллюзии благополучия. В то же самое время такое романтическое видение препятствует пониманию того, как в действительности институционализированная гетеросексуальность трудится над созданием гендера, сохраняя при этом расовую, классовую и сексуальную иерархии. В результате этого иллюзорного изображения реальности гетеросексуальность воспринимается как данность, как само собой разумеющееся и не требующее доказательств, в то время как гендер понимается как нечто социализированное и усвоенное. Романтизация (создающая эту самую иллюзию) гетеросексуальности является центральным звеном гетеросексуального воображения.

        Между тем, некоторые из последствий гетеросексуального воображения налицо ¾ изнасилование в браке, домашнее насилие, неравенство в оплате труда, расизм, притеснения гомосексуалистов, сексуальное домогательство. Институционализированная гетеросексуальность объясняет подобное поведение, приписывая одно мужчинам, а другое женщинам, т.е. гендеру, в то же время, сохраняя все на своих местах и способствуя дальнейшему поддерживанию противоречивых и неравных социальных отношений. Соответствующее разделение труда с неоплачиваемым домашним трудом, неравенство в оплате и возможностях, привилегии супружеских пар в разных сферах социальной жизни ¾ все являются примерами этого.

        Итак, одним из важнейших понятий в системе создания социального порядка, по мнению Крис Ингрэм, является идеология. Так как идеология производит все то, что мы рассматриваем как реальность, то она обладает материальной силой и в то же самое время сформирована другими экономическими и политическими силами. Одним из созданий доминантной идеологии являются романтические ожидания и романтическая любовь, главная цель которых заключается в сокрытии противоречий общества и установлении социального порядка. По мнению Крис Ингрэм, в обществе создана многоярусная свадебная индустрия, призванная служить этим целям. Особое внимание Ингрэм уделяет индустрии производства свадебных нарядов, свадебным подаркам, бриллиантовым обручальным кольцам как знаку вечной любви, брачным журналам, индустрии развлечения в период медового месяца, детским игрушкам и фильмам, превозносящим белые платья и свадьбу как вершину романтической любви, а также популярной культуре и ее отношениям со всеми аспектами свадебной индустрии. Так, Ингрэм приводит пример двух свадеб, захвативших воображение многих людей ¾ это свадьба киноактрисы Грейс Келли с принцем Монако и свадьба Леди Дианы Спенсер с Принцем Чарльзом. Жизнь этих невест символизировала для многих женщин то, что сказка может стать реальностью, что это может случиться с каждым.

        Важнейшую роль в создании доминирующей идеологии, в том, что социолог Говард Беккер назвал «индустрией сознания», выполняют средства массовой информации (СМИ). Задача СМИ заключается, главным образом, в снабжении общественности информацией и материалами, помогающими формировать наш взгляд на мир, на себя и на ценности, по которым мы живем. СМИ предлагают символы, мифы, образы и идеалы, которые и составляют доминирующую культуру. Когда речь идет о СМИ, с одной стороны, и  романтическими представлениями и свадьбой, с другой стороны, то существенной оказывается степень, в которой СМИ используют эти образы, интересам, которым они служат и эффекту, который они оказывают на наше воображение и ценности. Дисней и другие шесть крупнейших конгломератов СМИ являются прекрасным примером власти СМИ, осуществляемой через домашнее видео, книжные издания, кинематограф, журналы, телевидение, газеты, музыку, спортивные команды, страхование, места отдыха и даже нефтяную промышленность. СМИ в руках привилегированного класса продуцируют особую систему верований, основанных по большей части на мифах и стереотипах. Что касается романтических ожиданий и свадеб, то в СМИ привлекается все, начиная от репортажей о свадьбах знаменитостей до рекламы и кинопродукции, с целью формирования способа того, как нужно думать о свадьбах, браке, гетеросексуальности, гендере, труде, романтике, чистоте и моральности. Институт гетеросексуальности так, как он сегодня организован в современном обществе, функционирует как форма социального контроля. Как уже отмечалось выше, особое внимание в институте гетеросексуальности отводится романтике и романтической любви – верованиям в социальные отношения, не связанным с реальными условиями существования, верованиям в то, что сексуальная объективация и субординация и естественны, и оправданны.

        Таким образом, свадьба, брак, романтика и гетеросексуальность становятся оправданными, рационализированными и даже естественными, если мы допускаем, что только брак способен привести к благополучию, страсти, моральности и любви. И мы живем с иллюзией, что брак как-то связан с естественным ходом вещей в универсуме, и даже не допускаем мысли, что это может быть чем-то социальным и культурным, призванным служить определенным интересам.

        Итак, основным предметом рассмотрения в статье явилась лишь часть того, что в рамках гендерных исследований называют гендерной идеологией, а именно система романтических идей, ожиданий и ценностей, препятствующих полноценному развитию женщины, формированию веры в свои силы и реализации своего потенциала. Исследование, проведенное американским социологом Лилиан Рубин, помогло в значительной степени «увидеть», как приверженность романтическим ожиданиям и вера в романтические идеи (что поощряет бездействие, лень, отсутствие инициативности и слепую покорность обстоятельствам) женщин из среды рабочего класса определяют их дальнейшие проблемы, связанные с отсутствием или недостатком образования и профессионального опыта (часто как следствие, экономической зависимостью); ранними браками, подростковыми беременностями и часто невозможностью покинуть или разрешить тяжелую насильственную ситуацию, сложившуюся в семье. Тем не менее, оказывается, что даже с признанием негативного влияния подобных культурных установок изменить существующий порядок вещей в обществе и семье довольно проблематично. Дело здесь не только в прочно укоренившихся традиционных сексуально-ролевых установках, но и в том, что самим женщинам (даже экономически независимым) достаточно сложно отказаться от веры в романтические идеалы. Пытаясь дать объяснение этому, я обратилась к неопсихоаналитической теории Н. Чодоров, согласно которой истоки романтических ожиданий (чаще всего эмоциональная потребность в любящем и заботливом мужчине, который всегда был бы рядом) нужно искать в опыте раннего детства человека, в структуре самой семьи, где самым первым и главным человеком в жизни является женщина. Согласно мнению Крис Ингрэм, представительнице теории социального конструктивизма, истоки романтических ожиданий, таких как идея романтической любви, вера в принца, идеал белой свадьбы, лежат в созданной и поддерживаемой доминирующей группой (мужчинами) идеологии, т.е. системе верований, посредством которой создается идея благополучия и естественности, скрываются противоречия общества и устанавливается особый социальный порядок.

        К сожалению, на сегодняшний день в России недостаточно исследований подобного типа, но я очень надеюсь, что с продолжением оформления гендерных исследований в отдельное научное направление этому вопросу будет уделяться больше внимания. Тем более, на мой взгляд, российская культура с ярко выраженной традиционно-сексистской направленностью в СМИ, рекламе, кинематографе, является благодатной почвой для подобного типа исследований. Я считаю, что улучшение положения женщин в нашей стране станет более возможным с перестройкой сознания женщин, с критикой некоторых идей, которые принимаются как данность, но при этом затрудняют становление женщины независимой и полноправной личностью.

        В статье мне хотелось бы затронуть один из аспектов гендерной социализации, а именно романтические ожидания женщин, оказывающие, на мой взгляд, существенное, но мало заметное «невооруженным глазом» влияние на многие сферы отношений между мужчинами и женщинами, а также в целом на положение женщин в современном обществе. Если в связи с понятием «гендер» («gender») возникает идея, прежде всего, социального конструирования [16], то есть того, что было сформировано самим обществом в процессе социализации человека, то понятие «романтические ожидания» воспринимается как более усложненное. Дело в том, что, с одной стороны, о романтических ожиданиях можно говорить как о неком социальном сценарии, сформированном в период раннего детства и воспринимаемом людьми как базисная потребность существования (как утверждается в рамках неопсихоаналитических теорий). С другой стороны, романтические ожидания можно считать идеологическим конструктом, посредством которого идеи брака, свадьбы, сексуальности и все, вытекающие из этого последствия (неравное распределение власти в семье, неоплачиваемый домашний труд, проблема домашнего насилия и другие), конструируются в обществе и, наконец, начинают представлять собой ценности и нормы доминирующей культуры (согласно конструктивистским теориям). Спектор и Китсъюз впервые применили конструктивистскую перспективу к социальным проблемам (хотя их попытка была очень близка перспективе, предложенной Блумер в 1977 году, где анализируются социальные проблемы как коллективное поведение). С точки зрения этой перспективы, социальные проблемы конструируются деятельностью выдвигающих определенные требования групп, а не являются результатом условий жизни. То есть не имеет значения, существует условие «объективно» или нет, так как «социальные проблемы ¾ это то, что люди считают социальными проблемами» [16].

        В последнее время в России под влиянием не только женского движения, но и изменения политических  возможностей системы в целом был поднят ряд важнейших вопросов, связанных с положением женщин как в публичной, так и в приватной (семейно-бытовой) сферах общества, с различием гендерных ролей и особенностями полоролевой социализации [2]. Особое внимание привлечено к проблеме насилия в семье, одной из причин которого, помимо ухудшения криминогенной обстановки, бедности, отсутствия соответствующего законодательства и неэффективной работы правоохранительных органов, является целый набор убеждений, верований и ожиданий романтического характера, сдерживающих женщин в достижении самостоятельности и самореализации. Это способствует  персистенции экономической зависимости, удерживающей многих женщин в интимных отношениях, с человеком, совершающим насилие; заставляющих женщин полагаться во многом только на мужчин (возможно, с этим связано то, что можно назвать «заклевыванием», «нытьем», которое мужчины часто рассматривают в качестве провокации к насилию); страстное стремление вступить в брак и родить ребенка как основной способ достижения истинной зрелости (это порождает ранние браки, значительную часть подростковых беременностей, отсутствие возможности получения образования, финансовые проблемы и т.д.).

        Считаю нужным привести несколько примеров. По данным трехлетнего опыта работы кризисных центров в России, а также данных опросов, в том числе в органах внутренних дел, проведенных и собранных Татьяной Сидоренковой [6], в процентном соотношении женщины чаще других членов семьи становятся жертвами разного рода насильственных действий; чаще всего вначале проявляется «психическое насилие», которое в определенный момент дополняется различными по степени тяжести физическими действиями, а затем может перерасти в физическое или сексуальное насилие.

        Согласно статистике, собранной в рамках проекта «Новые возможности для женщин» и общественной экспертизе законопроекта «Об основах социально-правовой защиты от насилия в семье» [1], чаще всего от насилия страдают женщины. В целом в 1993 году количество преступлений, по которым были установлены потерпевшие-женщины, равнялось 331815. В 1994 году количество таких преступлений возросло на 70,4%, что в абсолютных показателях составляет 565358 случаев. А в 1995 году совершено уже 641231 преступлений, потерпевшими от которых являются женщины.

        Согласно данным исследования причин и последствий различных видов семейного насилия в отношении женщин, обращавшихся по телефону доверия центра «Ярославна» в течение 1997 г., существует прямая связь между такими факторами, как «муж ¾ основной источник дохода» и «муж ¾ субъект насилия» (в случае, если оба супруга вносят в семейный бюджет приблизительно равную долю, вероятность того, что муж становится субъектом насилия ¾ меньше). Ю.В. Градскова как непосредственный участник приведенного выше исследования считает, «что одной из наиболее распространенных схем распределения ролей в семье, где муж прибегает к насилию, оказывается следующая: замужняя женщина, имеющая одного или двух несовершеннолетних детей, надолго бросает работу и занимается домом и воспитанием детей. Причем со временем она может вновь возвратиться к работе, но эта работа окажется либо временной подработкой, либо помощью мужу в его предпринимательской деятельности, либо постоянной работой с невысоким заработком и не требующей имеющейся у женщины квалификации. Такая женщина оказывается изначально зависимой от мужа, как в экономическом, так и в эмоциональном плане. Свой заработок она всегда рассматривает в качестве дополнительного, работу ¾ в качестве временной подработки, а семью и дом ¾ центром ее истинной жизни» [3].

        Итак, налицо необходимость анализа системы идей, а именно романтических ожиданий, нередко лежащих в основе и обусловливающих тяжелое положение женщин. Поставим перед собой два вопроса: во-первых, как романтические идеалы и ожидания представлены в культуре и, во-вторых, каков механизм их усвоения. Для реализации первой задачи я считаю нужным обратиться, главным образом, к исследованиям социолога Лилиан Рубин, которая занималась детальным изучением паттернов семейной жизни американского рабочего класса, а также пыталась провести сравнительный анализ паттернов семейной жизни рабочего и среднего классов американского общества. К сожалению, из-за недостатка социологических исследований жизни российской семьи я не могу пока привести достоверных данных по этому вопросу, но считаю, что результаты исследований Л. Рубин в отношении романтических ожиданий окажутся очень важными для понимания этой проблемы. Тем более можно предположить о некоторой схожести романтических идеалов и образов в американской и российской культурах, исходя из «бешеной» популярности, как в США, так и в России, сверхромантических голливудских фильмов, таких как «Титаник», «Армагеддон», «Красотка» и другие. Также важно понимать, что в России «за долгие годы коммунистической идеологии сформировался тип "советской семьи", лишенной частной собственности, доходами и жизнью зависимой от государства, которая при этом сама стала эффективной ячейкой социального контроля над личностью» [4, C.164, 242]. Государство стремилось к тотальному контролю над индивидуумом, полностью отрицался секс, и в целом, благодаря исследованиям И. Кона и С. Голода, была выявлена крайне стереотипная и традиционно-сексистская картина. Результатом тотального контроля над личностью явились чувства безысходности, безнадежности, апатии и слепого подчинения своей судьбы обстоятельствам (что, кстати, характерно для представителей рабочего класса в американском обществе), что, можно предположить, служит благодатной почвой для формирования подобного типа романтических идей. Так, крайне стереотипные образы мужественности и женственности воссозданы в ряде пособий по курсу «Этика и психология семейной жизни» (под авторством А.Г. Хрипковой и Д.В. Колесова, Т.М. Афанасьевой, Г.П. Разумихиной и другими) и предназначены, главным образом, для школьников и учащихся средних специальных учебных заведений. В пособии для старшеклассников, например, Г.П. Разумихина предостерегает девочек-подростков от «губительного для женщины процесса утраты ею женственности», который, по мнению автора, заключается в невыполнении «основного предназначения» женщины, что только и способно сделать ее «поистине женственной» ¾ материнской миссии [5, C.54]. Такие черты, как «стыдливость, девичья честь и скромность» [5, С.53], демонстрируются в качестве важных атрибутов женственности. О свадьбе же автор пособия советует школьникам подумать прямо сейчас, считая «свадьбу ‑ торжеством человеческого разума», «продолжением национального бытия, да и самой жизни, в конце концов!» [5, С.92].

        Что касается второй, поставленной мной задачи, то здесь хотелось бы привести две теории, по-разному объясняющие истоки романтических ожиданий и механизмы их усвоения, а именно непсихоаналитическую теорию Нэнси Чодоров и теорию социальной конструкции Крис Ингрэм.

        Итак, интересующая нас проблема напрямую связана с процессом формирования гендерной идентичности, т.е. того, кем мы себя осознаем, мужчиной или женщиной. Формирование гендерной идентичности начинается с самого детства под влиянием семьи, школы и сверстников. Уже в возрасте между тринадцатью месяцами и тремя годами, каждый индивидуум имеет представление о себе как принадлежащем к женскому или мужскому полу [12]. Стандарты маскулинности и феминности в этот период обычно сильно стереотипизированы, и занимают противоположные полюсы. В зависимости от принадлежности к тому или иному биологическому полу мужчины и женщины развивают свою половую и гендерную идентичность. Некоторое время считалось и до сих пор сохраняется в рамках теории структурного функционализма убеждение, что в основе гендерной идентичности лежат определенные биологические факторы, которые и приводят к различиям между полами. Так, мальчики обладают врожденными чертами маскулинности (сила, агрессивность, рациональность, независимость, центрированность на задаче), а девочкам от рождения присущи такие феминные характеристики, как мягкость, пассивность, интуитивность, зависимость и центрированность на отношениях. Поляризация гендерных черт привела к неверному представлению о сексуальных различиях как полностью детерминированных врожденными факторами без учета социальных факторов, что, в конечном счете, привело к сепаратизму между полами. Эта борьба между полами существенно ограничивала и до сих пор ограничивает потенциалы и возможности каждого пола, сокращает репертуар возможного поведения и ожиданий в отношении и мужчин, и женщин. Этот феномен часто служит базой личностного и институционального сексизма в нашем обществе [12, p.11-12]. Одним из возможных ответов на вопрос, что именно ограничивает возможности и потенциалы женщин, является представленная в культуре особая система ценностей и идеалов романтического плана. Однако важно знать, как романтические ожидания представлены в культуре.

        Л. Рубин задавала вопрос представителям среднего и рабочего классов, кем они хотели быть, когда были детьми. Этот вопрос оказался довольно сложным для людей из бедных семей ‑ они, главным образом, сообщали об ограничениях, вызванных бедностью. Один из ее респондентов, 32 летний ремонтник, вспоминал, что мечтал хотя бы окончить школу, так как многие дети из его окружения не делали даже этого. Чаще всего рабочие сообщали о полном отсутствии стремления к достижению каких-либо целей. Было поразительно то, что представителям рабочего класса было непривычно думать о будущем. Для того, чтобы думать о будущем необходимо верить в возможность контроля над своей судьбой, что, практически, было не свойственно рабочим, и что делало их сознание резко отличающимся от сознания более привилегированных классов [15, p.38, 39].

        Планы ребенка, особенно мальчика, рожденного в профессиональном среднем классе, практически ни чем не были ограничены. С самого раннего детства он или она уже задумываются о своем будущем, пытаются строить определенные планы ¾ именно планы, а не сладкие мечты, так как все они опираются на наиболее вероятные ресурсы. Вокруг себя, и в семье, и в школе, и в своем окружении  он или она постоянно видят примеры, имеют непосредственную возможность опробовать себя.

        Противоположную картину Л. Рубин и другие исследователи семьи наблюдали в случае представителей рабочего класса. Дети из среды рабочего класса сталкиваются с рядом серьезнейших проблем, основные из которых бедность, невозможность по тем или иным причинам получить образование, отсутствие ролевых моделей в вопросах престижных профессий, отсутствие персонального общения, стимулирующего достижение профессионального успеха и построение карьеры. Таким образом, они сталкиваются со всем тем, что приводит к неспособности планирования будущего и невозможности вырваться из этого порочного круга.

        Что касается области фантазий и мечтаний, то для представителей рабочего класса она оказалась куда более разнообразной и насыщенной. Так, мальчики мечтали стать ковбоями, пилотами, атлетами мирового класса. Ни один же из них не мечтал о профессиональной карьере. Дело в том, что их отцы, другие родственники и соседи были заняты в основном на низкооплачиваемых черных работах, поэтому практически отсутствовали наглядные модели каких-либо других типов профессий. Реальная перспектива, которую они ожидали, состояла в их скором взрослении, вступлении в брак и работе, не отличавшейся от работы их отцов.

        Девочки мечтали быть моделями или актрисами, но большинство сходилось на желании выйти замуж, родить ребенка и жить счастливо. Но особенно будоражили девичье воображение идеи о  волшебном рыцаре, который однажды появится на белом коне, чтобы забрать с собой любимую и жить счастливо. Также нередко упоминалось о принце, который заберет Золушку из золы и жестокости в волшебную страну…

        Важно отметить, что девочки из среднего класса не были лишены подобных фантазий, но при этом они страстно желали и стремились к собственному развитию, к развитию своего потенциала, к полному использованию своих ресурсов. Рубин отметила выраженную тенденцию девушек из среднего класса вступать в брак, как правило, после окончания университета. Кроме того, сама возможность покинуть родительский дом с целью обучения удовлетворяет глубокую потребность молодых людей в автономности и свободе, позволяя в то же самое время повышать свой статус в обществе.

        Для большинства девушек из рабочего класса до сих пор только замужество является единственным приемлемым способом избавления от ограничивающей свободу семейной ситуации и возможности получения более высокого социального статуса, а также, наконец, возможности из девочки превратиться в женщину. Таким образом, несмотря на окружающие их непривлекательные и даже ненавистные им модели их матерей, знакомых и родственников с их тяжелыми беспросветными судьбами, девушки стремились в брак, стараясь не видеть реальности и полностью погружаясь в фантазии о том, что у них все будет по-другому: добрый, умный муж, который бы любил и заботился о них; красивые дети; собственный уютный домик, бесконечная любовь и счастье…. [15, p.43].

        Так, мало думая о партнере, каждый был погружен в свои мечты. Для нее главное ¾ реализация материнства ¾ ее собственные дом и семья. Для него ¾ реализация мужественности ¾ заботливая жена, равняющийся на него сын и любящая его дочь. Для обоих это означает конец сепаратности и одиночества. В первые месяцы мечта, казалось бы, воплощается в жизнь. Даже если жена работает, то она относится к этому, скорее, как к временному состоянию. Ведь ее основная эмоциональная энергия сосредоточена на задачах семьи. Но очень быстро обнаруживаются серьезнейшие финансовые проблемы, усиленные тем фактом, что в среднем через семь месяцев после свадьбы рождается ребенок, что вынуждает мать на какое-то время оставить работу. В то же самое время в семьях среднего класса ребенок рождается в среднем на четвертый год после свадьбы (это при том, что средний возраст вступления в брак также гораздо выше), что позволяло обоим супругам все это время беспрепятственно работать, стабилизируя финансовое положение. При этом не нужно забывать того факта, что работа женщин из среднего класса ценится выше, чем работа женщин из рабочего класса. Одну из существенных причин этого исследователи видят в условиях, предопределяющих профессиональный успех, а именно откладывание возраста вступления в брак и рождения детей, что символизирует способность женщин среднего класса откладывать и воздерживаться от непосредственного удовлетворения ради будущего вознаграждения. Ранние браки и следующее за ними рождение детей в рабочем классе может служить показателем неспособности женщин рабочего класса воздерживаться от непосредственного удовлетворения своих желаний, что отчасти и обусловливает их более низкое положение в обществе. Однако важно отметить, что дело может быть не только в неспособности откладывать удовлетворение. Проблема может заключаться в том, что в среде среднего класса существуют довольно пермиссивные сексуальные нормы, возможность наличия отдельной жилой площади, а также доступ к необходимой информации, отсутствие чего в рабочем классе часто толкает женщин в область необдуманного случайного сексуального поведения, часто завершаемого нежелательной беременностью. Кроме того, высокообразованные женщины часто откладывают вступление в брак и особенно рождение детей в силу того, что имеют интересную и захватывающую все их внимание и время активность, работу. Женщины из рабочего класса, часто не имея подобных интересов, в рождении ребенка видят основное свое предназначение и спасение от скуки.

        После того, как становится очевидным, что почти все их мечты не исполнимы, женщины из рабочего класса считают виновными во всем своих мужей, которые якобы предали их, что вызывает часто фрустрацию и злость. Часто это приводит к ответной реакции со стороны мужей, которые также не удовлетворены своей жизнью и при этом защищаются от нападок жен. Очень скоро они начинают понимать, что свобода, которую они так искали в браке, лишь мираж, и что одни путы они сменили на другие даже более тяжелые.

        Итак, по результатам проведенного Лилиан Рубин сравнительного исследования можно судить о силе влияния, а также последствиях действия социальных и культурных факторов, особенно о роли представленных в культуре романтических ожиданий, которые, по большей части, обусловливают  различия в возрасте вступления в брак и мотивации рождения детей женщинами из рабочего и среднего классов.

        Признавая, по большей части, негативное влияние романтических ожиданий (позитивные аспекты также могут иметь место, но об этом не идет речь в моей статье) в процессе формирования независимой и полноценной личности женщины, важными, на мой взгляд, могут оказаться вопросы отношения самих женщин к данной проблеме, а также изменения в отношениях между полами, связанные с пересмотром традиционных гендерных идеалов (в том числе и романтических ожиданий).

        Таким образом, культурные представления, как мы только что могли наблюдать, в реальности обладают мощной силой, воздействуя не только на способ мышления, но и на способ нашего существования. Как точно подметила Рассел Джакоби, «социальное не влияет на наше частное, оно живет внутри него». Происходят серьезные изменения, и то, что сегодня характеризует отношения между мужчинами и женщинами ¾ это борьба. Сегодня на Западе, в США и отчасти в России уже приходит новое видение маскулинности и феминности. Мужчины спрашивают себя: если теперь мы не сильные, молчаливые и деловые, то кто мы теперь? Как нам себя вести? Женщины также хотят знать: если женственность это больше не пассивность, беспомощность и застенчивость, то где наше место? Кто мы? Сегодня речь идет о равенстве между мужчинами и женщинами.

        Хотя в последнее время происходят серьезные изменения  в области представлений о маскулинности и феминности, тем не менее, мы сталкиваемся с тем, что стереотипные образы мужских и женских ролей властно управляют нами, прочно укрепившись в нашем сознании. Л. Рубин вспоминает о том, что, будучи уже самостоятельной успешной женщиной, испытывала ярость и злость на мужа, который в силу определенных причин больше не мог заботиться о ней. Ей казалось, что он нарушил какой-то «базисный контракт», по которому они жили, не справился с самой фундаментальной задачей в своей жизни ‑ заботиться, защищать и поддерживать ее [13, p.23, 24], ведь с самого раннего детства она усвоила, что всегда рядом будет кто-то, а именно мужчина, который облегчит ее жизнь. Л. Рубин пишет, что никогда не была готова ответить на вопрос, хотела ли она работать. Одно дело, работать ради удовольствия, по собственному желанию, другое ¾ потому что ты должна. Только когда вся тяжесть ответственности по содержанию семьи пала на ее плечи, она смогла понять, насколько она тяжела.

        До сих пор многим мужчинам трудно принять отсутствие необходимости в одиночку содержать семью, а женщинам ¾ ответственность за содержание самих себя. Так, одна тридцатилетняя убежденная феминистка, чьи принципы привели ее к отказу от легитимного брака, сообщала о боли и противоречиях, которые наполняли ее. Она считала абсолютно справедливым равное разделение обязанностей по содержанию семьи, но иногда чувствовала себя очень одинокой, мечтала о том, чтобы бросить все и позволить все делать Ему; чувствовала какую-то несправедливость, как будто бы не получала того, что заслужила [13, p.26].

        До сих пор многие женщины переживают из-за того, что их муж не такой большой, сильный, умный и не такой предприимчивый, как они. Независимость и потребность в заботе о ком-то остаются характерными атрибутами мужественности, а не женственности, причем не только мужчины, но даже женщины продолжают так думать. Некоторые из женщин верят в равенство мужчин и женщин, но при этом считают, что не смогли бы относиться с уважением к мужчине, который бы не заботился о своей семье. В свою очередь сами женщины испытывают определенные трудности при пересмотре традиционных представлений в отношении семьи и своей роли в ней. Так, Л. Рубин приводит пример женщины в возрасте тридцати одного года, матери двоих детей, работающей полный день, которая сообщала о чувстве вины, которое она испытывала в результате невыполнения своих традиционных семейных обязанностей в отношении детей и мужа.

        В журнале «Эсквайр» («Esquire») за февраль 1997 года появилась любопытная статья Кати Ройф под заголовком «Независимая женщина» [1]. Со стороны жизнь Кати Ройф может служить образцом жизни современной независимой женщины: она живет одна, сама платит по счетам, сама чинит стерео технику, когда та ломается. Но иногда  ей кажется, что ее независимость это лишь часть сложно сконструированного фасада, который скрывает традиционное женское желание в защищенности и заботе. Когда Кати однажды сказала об этом своей матери, ярой феминистке 70‑х, то та была шокирована, неужели ее дочь даже могла подумать об этом? Хотя Кати никогда не думала оставлять карьеру, мысль о браке где-то глубоко жила в иррациональных пластах ее психики, и она все еще думала о мужчине как о добытчике [11]. Кати пишет о том, что знает множество успешных независимых женщин, которые никогда даже не мечтают о подобном Мужчине, но также она знает удивительно большое число тех женщин, кто думают об этом также, как и она. В современной Америке гораздо больше экономически независимых женщин, чем когда-либо раньше, поэтому теперь нет необходимости искать себе успешного мужчину, который бы мог заботиться о тебе, но что удивительно, что многие из успешных и самостоятельных женщин все же хотят этого. В чем причина? Возможно, по мнению автора статьи, ее нужно искать где-то в глубочайших пластах нашей психики.

        Кати Райф приводит в пример случай из жизни ее подруги Анны, которая была телевизионным продюсером в Голливуде с заработком около 1 миллиона долларов в год, но при этом «все же мечтала о мужчине, который бы заботился о ней». Что это? Желание любви? Скорее всего, это нечто другое, потому что Анна больше не могла находиться рядом со своим прежним другом, который оказался гораздо менее успешным, чем она, что вызывало чувство дискомфорта у обоих. «Вероятно здесь, ¾ полагает автор статьи, ¾ речь идет о балансе власти, которую мужчины и женщины хотят друг от друга, и о скрытых механизмах романтики и привлекательности» [11]. То, что произошло между Анной и ее прежним другом, с которым она рассталась, говорит о поколении новых сильных женщин, ищущих еще более сильных мужчин. «Фантазии о заботливом, любящем и защищающем Мужчине, несмотря на запрещенность политикой феминизма, глубоко врезались в воображение некоторых из нас. Детские романтические представления, сказочные принцы все еще живут в наших головах, и зависимость все еще эротизирована» [11].

        Подобный ход мыслей женщин при первых волнах феминизма даже и сегодня сбивает мужчин с толку: женщины хотят быть независимыми, но только иногда и выборочно. В течение долгого времени женщины заявляли, что хотят отказаться от двойного стандарта, но при этом возникало чувство, что многие женщины в действительности хотели более тонкой и рафинированной версии двойного стандарта: поддержки со стороны мужчин и равенства с ними. Психотерапевт Вольфганг Ледере из университета Калифорнии на вопрос, что женщины хотят от мужчин, ответил, что, несмотря на существенное перекраивание общества под действием феминистического движения, многие женщины хотели знать, что есть мужчина, который бы выделил ее из всех, заботился о ней, любил ее и был верен ей всю жизнь. А некоторые самостоятельные и успешные женщины добавляли, что хотели бы видеть рядом с собой мужчину не менее успешного и предприимчивого, чем они сами. Таким образом, несмотря на новое время и новые свободы, женщины продолжают хотеть того же самого, чего и всегда: мужчину, сильного по характеру, профессионально компетентного, заботливого и надежного [12, p.489].

        В чем причина подобного стремления женщин чувствовать себя в безопасности, быть любимыми и ощущать мужскую заботу? Хотелось бы представить две противоположные, но довольно влиятельные в современной гендерной теории точки зрения в объяснении данного феномена. Неопсихоаналитическая теория, на которой я остановлюсь, была предложена Нэнси Чодоровой и в дальнейшем разрабатывалась рядом авторов, в том числе Лилиан Рубин. Принятие во внимание роли культурных ожиданий в отношении феминности и маскулинности, а также влияния процесса гендерной социализации, продолжающегося на протяжении всей нашей жизни через разные социальные институты, далеко не достаточно для объяснения существующих в культуре стереотипов женственности и мужественности. С позиций данного подхода объяснение кроется в глубоких психологических различиях между мужчинами и женщинами, которые, однако, не являются врожденными по своей природе, но есть продукт социальной организации семьи.

        Во-первых, существенные различия в формировании мужского и женского вызваны тем фактом, что именно женщина заботится о ребенке в первые годы его жизни [8, p.199]. Каким бы ни было последующее научение, оно будет накладываться на ранее полученный опыт, где женщина (мать) играет самую важную роль  в нашей жизни. Здесь необходимо помнить о значимости раннего детского опыта в формировании зрелой личности, о котором впервые заявил Зигмунд Фрейд, основоположник психоаналитической теории.

        Во-вторых, важнейшими понятиями в рамках как психоаналитической, так и неопсихоаналитической теорий являются понятия процесса формирования привязанности, понятие интернализации репрезентации из внешнего мира, а также идентификации со значимыми другими. Так как мать является главным лицом, которое заботится о младенце, кормит его, защищает, гладит и целует, то именно мать становится тем, с кем мы формируем чувство привязанности, устанавливаем особую симбиотическую связь, в которой мы еще не способны отделять себя от других. Таким образом, в жизни и мальчика, и девочки, женщина занимает самую важную позицию в их внутренней жизни, становясь объектом крепкой привязанности и первым объектом любви. По истечении первых недель и месяцев сформированная детская связь с матерью становится менее глобальной и более дифференцированной. Ребенок постепенно начинает отделять себя от других ¾ так формируется изначальная способность к идентификации, в свою очередь необходимая для возможности интернализации другого во внутреннюю психическую жизнь. Так как женщина чаще всего является единственным значимым человеком в жизни ребенка до этого периода, то идентификация как мальчика, так и девочки происходит с матерью. Так, нередко мальчики в возрасте трех-четырех лет сообщают матери, что, когда вырастут, то тоже родят ребенка.

        С течением времени все больше очерчивается граница между «Я» и «Ты», и на первый план выходит проблема сепарации и объединения. Борьба вокруг сепарации и объединения сохраняется на протяжении всей жизни и заключается в конфликте между желанием быть с другим и стремлением к независимости и автономности собственного Я. Процесс сепарации ребенка довольно сложный и включает несколько важных задач, основная из которых заключается в потребности развития независимого чувства себя как уникального и отделенного от других. В этом процессе нас особенно будут интересовать две вещи: кристаллизация гендерной идентичности и установление того, что психологи называют «эго границами» (индивидуальные психологические границы, позволяющие выделять себя из окружающего мира), так как именно эти две задачи  детства в наибольшей степени оказались под влиянием того факта, что самые первые близкие люди ¾ женщины.

        Безусловно, наличие первичных и вторичных половых органов детерминируется биологическими факторами. Но гендерная идентичность и соответствующее поведение формируется в силу других факторов. Для мальчика процесс формирования гендерной идентичности протекает гораздо сложнее, чем для девочек. Так, чтобы идентифицировать себя с мужественностью, мальчик должен разорвать свою связь с человеком, которого он первым интернализовал в свой внутренний мир психического, которого глубоко включил в свою внутреннюю психическую жизнь и сделал частью себя, и вместо этого должен искать более глубокой привязанности и идентификации с отцом. Этот сложный и болезненный процесс оказывает огромное влияние на всю последующую жизнь мужчины, но в данный момент нас интересует подобный процесс в отношении девочек.

        Для девочек процесс формирования независимого чувства себя сопряжен с другими трудностями. В силу отсутствия очевидных различий между девочками и матерями процесс формирования гендерной идентичности девочек идет гораздо легче, чем у мальчиков, но проблема сепарации ¾ видение себя отдельным автономным индивидуумом ¾ решается для них гораздо сложнее. В целом, в ходе формирования гендерной идентичности девочек разрыва  с прошлым не происходит. Так как в этом случае не требуется поиска другого источника интернализации, то нет необходимости в построении защит против сильных чувств и привязанности, которые вынуждены строить мужчины. Это означает, что женщины устанавливают более тонкие и проницаемые эго-границы, чем мужчины, что, в свою очередь, оказывает колоссальное влияние на построение как ее внутренней, так и внешней жизни. Контекст, в котором имеет место сепарация и условия, при которых формируется гендерная идентичность женщины, означают то, что девочка никогда не отделяет себя полностью и окончательно, как это вынужден делать мальчик. Таким образом, она всегда чувствует себя продолжением другого, устанавливает близкие личностные контакты, которые продолжают быть для нее важнейшими в жизни. В результате, она сохраняет эту способность, рожденную еще в раннем симбиотическом союзе, проявление которой в зрелости называется эмпатией.

        Что касается области сексуальности, то основной сценарий сексуальной жизни человека очерчен, главным образом, культурой. А культура подкрепляется, как правило, институциональными средствами и опосредуется индивидуальным опытом людей, живущих  в ней. Что касается индивидуального опыта девочек, то эротический компонент в их привязанности к женщине должен быть редуцирован и перенесен на мужчину. Эмоциональная вовлеченность и идентификация сохраняются неизменными, и оказывают глубокое и длительное влияние на способы реагирования, на сексуальные и другие отношения в зрелости. Такой раскол между эмоциональным и эротическим компонентами привязанности в детстве вместе с глубиной эмоциональной связи женщин друг с другом, причины того, почему несексуальные дружеские отношения между женщинами занимают важное место в их жизни. Хотелось бы обратить внимание, что в данном случае речь идет главным образом о несексуальном типе отношений, так как сексуальные отношения с другой женщиной, согласно данной теории,  могли бы грозить потерей, растворением своего Я, чего не происходит в сексуальных отношениях с мужчиной.

        На вопрос Л. Рубин о том, какие мысли возникают в связи со словом «независимость», многие женщины сообщали о беспокойстве по поводу остаться одной, отсутствии кого-то рядом, страхе одиночества, разводе и «ни о чем хорошем», в то время как мужчины говорили о свободе, власти, контроле, самореализации и счастье. Причина столь различных ответов, как мы теперь понимаем, заключается не только в культурных ожиданиях, поощряющих независимость в мужчинах и зависимость в женщинах. Здесь интересно будет отметить одну важную деталь, связывающую экономическую и эмоциональную зависимость женщин, которую можно наблюдать по результатам опроса Рубин. Дело в том, что многие женщины сообщали о страхе остаться в одиночестве еще и по причине невозможности содержать себя и детей, и именно этот факт, наличие экономической зависимости, по мнению Рубин, постепенно приводит к эмоциональной зависимости. Таким образом, финансово зависимая женщина ощущает себя так, как если бы она была ребенком, зависимым от другого по ряду базисных жизненных потребностей. И, подобно ребенку, она готова привести свои чувства и поведение в соответствие с ожиданиями властного лица.

        Но важно помнить, что то, что мы называем финансовой и эмоциональной зависимостью в браке, в действительности является глубокой и базисной потребностью женщины в привязанности (с позиций данного подхода). Именно поэтому финансово независимые женщины также сообщают о потребности нахождения рядом человека, который бы их любил и заботился о них. [13, p.149].

        Теперь хотелось бы представить другую точку зрения на данную проблему, а именно, объяснение того, как и в силу чего формируются особые культурные представления, в частности романтические ожидания. Это точка зрения была предложена Крис Ингрэм, социологом и редактором хрестоматии «Материалистический феминизм: Хрестоматия по классу, различию и жизни женщин».

        Согласно мнению Крис Ингрэм, изложенному в работе 1999 года «Белая свадьба. Романтизация гетеросексуальности в культуре», «романтические ожидания вместе со всей свадебной культурой призваны идеологически рационализировать урегулирование сексуальных отношений через институт брака, опираясь на образы и репрезентации реальности, которые скрывают и маскируют истинные и исторические условия жизни» [10, p.14]. В данном контексте полезным будет привести понятие «воображаемого» («imaginary»), которое ввел французский психоаналитик Ж. Лакан. Он раскрывал воображаемое как неопосредованный контакт, который младенец устанавливает со своим собственным образом и в отношениях со своей матерью. Вместо соприкосновения со сложным, противоречивым и конфликтующим миром у младенца возникает иллюзия спокойствия, полноты и изобилия. Л. Альтюссер, французский философ, заимствовал понятие Лакана о воображаемом в своей теории идеологии, определяя идеологию как «воображаемые отношения индивидуумов с их реальными условиями существования». В данном случае «воображаемое» не означает «ложное» или «притворное», но воображаемые отношения между индивидуумом и миром. Гетеросексуальное воображение, в свою очередь, это некий образ мышления, который скрывает оперирование гетеросексуальностью в структурировании гендера (через расу, класс и сексуальность) и пресекает любой критический анализ гетеросексуальности как организованного института. Это система верований, которая опирается на романтические и сокровенные понятие гетеросексуальности с целью создания иллюзии благополучия. В то же самое время такое романтическое видение препятствует пониманию того, как в действительности институционализированная гетеросексуальность трудится над созданием гендера, сохраняя при этом расовую, классовую и сексуальную иерархии. В результате этого иллюзорного изображения реальности гетеросексуальность воспринимается как данность, как само собой разумеющееся и не требующее доказательств, в то время как гендер понимается как нечто социализированное и усвоенное. Романтизация (создающая эту самую иллюзию) гетеросексуальности является центральным звеном гетеросексуального воображения.

        Между тем, некоторые из последствий гетеросексуального воображения налицо ¾ изнасилование в браке, домашнее насилие, неравенство в оплате труда, расизм, притеснения гомосексуалистов, сексуальное домогательство. Институционализированная гетеросексуальность объясняет подобное поведение, приписывая одно мужчинам, а другое женщинам, т.е. гендеру, в то же время, сохраняя все на своих местах и способствуя дальнейшему поддерживанию противоречивых и неравных социальных отношений. Соответствующее разделение труда с неоплачиваемым домашним трудом, неравенство в оплате и возможностях, привилегии супружеских пар в разных сферах социальной жизни ¾ все являются примерами этого.

        Итак, одним из важнейших понятий в системе создания социального порядка, по мнению Крис Ингрэм, является идеология. Так как идеология производит все то, что мы рассматриваем как реальность, то она обладает материальной силой и в то же самое время сформирована другими экономическими и политическими силами. Одним из созданий доминантной идеологии являются романтические ожидания и романтическая любовь, главная цель которых заключается в сокрытии противоречий общества и установлении социального порядка. По мнению Крис Ингрэм, в обществе создана многоярусная свадебная индустрия, призванная служить этим целям. Особое внимание Ингрэм уделяет индустрии производства свадебных нарядов, свадебным подаркам, бриллиантовым обручальным кольцам как знаку вечной любви, брачным журналам, индустрии развлечения в период медового месяца, детским игрушкам и фильмам, превозносящим белые платья и свадьбу как вершину романтической любви, а также популярной культуре и ее отношениям со всеми аспектами свадебной индустрии. Так, Ингрэм приводит пример двух свадеб, захвативших воображение многих людей ¾ это свадьба киноактрисы Грейс Келли с принцем Монако и свадьба Леди Дианы Спенсер с Принцем Чарльзом. Жизнь этих невест символизировала для многих женщин то, что сказка может стать реальностью, что это может случиться с каждым.

        Важнейшую роль в создании доминирующей идеологии, в том, что социолог Говард Беккер назвал «индустрией сознания», выполняют средства массовой информации (СМИ). Задача СМИ заключается, главным образом, в снабжении общественности информацией и материалами, помогающими формировать наш взгляд на мир, на себя и на ценности, по которым мы живем. СМИ предлагают символы, мифы, образы и идеалы, которые и составляют доминирующую культуру. Когда речь идет о СМИ, с одной стороны, и  романтическими представлениями и свадьбой, с другой стороны, то существенной оказывается степень, в которой СМИ используют эти образы, интересам, которым они служат и эффекту, который они оказывают на наше воображение и ценности. Дисней и другие шесть крупнейших конгломератов СМИ являются прекрасным примером власти СМИ, осуществляемой через домашнее видео, книжные издания, кинематограф, журналы, телевидение, газеты, музыку, спортивные команды, страхование, места отдыха и даже нефтяную промышленность. СМИ в руках привилегированного класса продуцируют особую систему верований, основанных по большей части на мифах и стереотипах. Что касается романтических ожиданий и свадеб, то в СМИ привлекается все, начиная от репортажей о свадьбах знаменитостей до рекламы и кинопродукции, с целью формирования способа того, как нужно думать о свадьбах, браке, гетеросексуальности, гендере, труде, романтике, чистоте и моральности. Институт гетеросексуальности так, как он сегодня организован в современном обществе, функционирует как форма социального контроля. Как уже отмечалось выше, особое внимание в институте гетеросексуальности отводится романтике и романтической любви – верованиям в социальные отношения, не связанным с реальными условиями существования, верованиям в то, что сексуальная объективация и субординация и естественны, и оправданны.

        Таким образом, свадьба, брак, романтика и гетеросексуальность становятся оправданными, рационализированными и даже естественными, если мы допускаем, что только брак способен привести к благополучию, страсти, моральности и любви. И мы живем с иллюзией, что брак как-то связан с естественным ходом вещей в универсуме, и даже не допускаем мысли, что это может быть чем-то социальным и культурным, призванным служить определенным интересам.

        Итак, основным предметом рассмотрения в статье явилась лишь часть того, что в рамках гендерных исследований называют гендерной идеологией, а именно система романтических идей, ожиданий и ценностей, препятствующих полноценному развитию женщины, формированию веры в свои силы и реализации своего потенциала. Исследование, проведенное американским социологом Лилиан Рубин, помогло в значительной степени «увидеть», как приверженность романтическим ожиданиям и вера в романтические идеи (что поощряет бездействие, лень, отсутствие инициативности и слепую покорность обстоятельствам) женщин из среды рабочего класса определяют их дальнейшие проблемы, связанные с отсутствием или недостатком образования и профессионального опыта (часто как следствие, экономической зависимостью); ранними браками, подростковыми беременностями и часто невозможностью покинуть или разрешить тяжелую насильственную ситуацию, сложившуюся в семье. Тем не менее, оказывается, что даже с признанием негативного влияния подобных культурных установок изменить существующий порядок вещей в обществе и семье довольно проблематично. Дело здесь не только в прочно укоренившихся традиционных сексуально-ролевых установках, но и в том, что самим женщинам (даже экономически независимым) достаточно сложно отказаться от веры в романтические идеалы. Пытаясь дать объяснение этому, я обратилась к неопсихоаналитической теории Н. Чодоров, согласно которой истоки романтических ожиданий (чаще всего эмоциональная потребность в любящем и заботливом мужчине, который всегда был бы рядом) нужно искать в опыте раннего детства человека, в структуре самой семьи, где самым первым и главным человеком в жизни является женщина. Согласно мнению Крис Ингрэм, представительнице теории социального конструктивизма, истоки романтических ожиданий, таких как идея романтической любви, вера в принца, идеал белой свадьбы, лежат в созданной и поддерживаемой доминирующей группой (мужчинами) идеологии, т.е. системе верований, посредством которой создается идея благополучия и естественности, скрываются противоречия общества и устанавливается особый социальный порядок.

        К сожалению, на сегодняшний день в России недостаточно исследований подобного типа, но я очень надеюсь, что с продолжением оформления гендерных исследований в отдельное научное направление этому вопросу будет уделяться больше внимания. Тем более, на мой взгляд, российская культура с ярко выраженной традиционно-сексистской направленностью в СМИ, рекламе, кинематографе, является благодатной почвой для подобного типа исследований. Я считаю, что улучшение положения женщин в нашей стране станет более возможным с перестройкой сознания женщин, с критикой некоторых идей, которые принимаются как данность, но при этом затрудняют становление женщины независимой и полноправной личностью.