Феминистская онтология в преодолении дуализма

Как уже становится очевидным, сердцевиной феминистской онтологии являются отношения «Я — другой», представляющие отношения между бытиями индивидов, на основе аналогий. Масштаб и ограничения этой аналогии Мэри Гессе называет подходом «негативной и позитивной аналогии». Эта отправная точка феминистской онтологии совершенно отличается от той, которая выросла из оппозиции «Я — другой». Как следствие дихотомической оппозиции возникает тенденция, отвергающая существование другого в большей или меньшей степени или создающая любое существование другого в «Я». Крайним ее выражением был солипсизм или различные формы патриархата, представляющие главу семейства или государства как субъектов, которые принимают решения в семье, клане или государстве.

Вопрос для тех, кто поддерживает онтологию, базирующуюся на отношениях «Я — другой» состоит в определении масштабов и ограничений аналогии между Я и другой. В то время как «Другой» не берется в оппозиции к «Я», характер «Я» не равен определению характера другого в оппозиции ко мне. Другие могут быть подобны мне или отличны в неограниченном разнообразии способов, даже при создании отношений, состоящих из двух элементов, искажающих онтологическую позицию, представленную здесь. Не все отношения дуалистичны и более ясно выражены как отношения «Я — другие». Реализуемые и мыслимые отношения между людьми в прошлом и настоящем конституируются «Я» и поэтому действия личности отражают более или менее успешную попытку соответствовать целой конфигурации отношений.

Отношения к другим субъектам — фундаментальное условие бытия личности, и никто не может стать ею без отношений к другим людям. Личность являет собою историческое бытие, и ее история есть фундаментальная история отношений к другим людям. Эта характеристика бытия неадекватно улавливалась некоторыми философами, настаивавшими на том, что люди являются результатом культурного бытия, хотя верным может быть и иное суждение. Действительно, мы есть то, что мы есть благодаря культурным бытиям, и мы создаем язык, через который их определяем. В то же время  история отношений, которые, в частности конституируют нас, является чем-то иным, что проходит через и над нашим культурным наследием.

Очень важно подчеркнуть, что отношения «Я — другой» являются жизненными отношениями — не правовыми и не биологическими, хотя в последнем значении они могут влиять на жизненные взаимоотношения. Концепция отношений также контрастирует с пониманием роли как чего-то, что личность может взять и позднее отвергнуть и быть не более эффективной, чем одежда, которую можно временно снять или надеть.

Это понимание отношения имеет некоторое сходство с пониманием практики, о которой говорилось ранее. Что-то теряется, однако, когда конституируемые практикой отношения не получают должной оценки в философских дискуссиях. Возможно тенденция большего акцентирования внимания на практике, чем на отношениях существует благодаря той относительной легкости, с какой игнорируется в сознании то, что считается вторичным частным миром, в котором жизненные отношения являются личностными и вовлекающими в свою орбиту многое из того, что считается частным. Если это так, то данная  тенденция базируется на допущении оппозиции общественного и личного/частного. Если  для возникновения человека необходимы межличностные отношения, то существование социальных практик требует предварительного становления личностей,  участвующих в этих практиках.

Онтология, основанная на феминистском понимании отношений «Я —другой» представляет многие факты, аномальные с точки зрения дуалистической онтологии и поэтому постоянно исключающиеся из изучения. Примером может служить потребительский взгляд на семейный институт. Он может быть одновременно и сентиментальным, представляющим семью как сердечный мир, дарованный мужчине ангелом-хранителем, матерью-женой и взглядом разочарованным, рассматривающим семейную жизнь в целом, как ад, в котором неврозы одного поколения караются следующим. Однако оба они не учитывают степень притяжения и заботы друг о друге, возникающую между всеми членами семьи, включая самых младших. Родители заботятся о детях, старшие дети о младших, повзрослевшие дети опекают родителей. Каждый акт смягчения боли или страданий становится частью будущего каждого человека: и того, кто ухаживает, и того, кто болен или нуждается в заботе. Исследовательница Элоиз Боуэдинг называет дуалистический подход к семье патологией или «искривлением социальной памяти». Его можно также определить как прогнозируемое следствие онтологии, в рамках которого основные вопросы излагаются в понятиях дуалистической оппозиции таким образом, что только один элемент любой пары может быть творческим в любых отношениях, кроме конкурентных.

Установки дуалистической онтологии обнаруживают свою несостоятельность во многих практиках, например, при лечении больных, страдающих неврозами. Взрослые пациенты часто страдают оттого, что в детстве их страхи и боль не были сняты родителями. Прогресс в психотерапии наступает только тогда, когда врач готов принять на себя боль пациента.

Иные находки, показывающие неадекватность дихотомии между эгоизмом и альтруизмом коренящимися в «Я — другой» оппозиции мы находим в концепции охраны материнства и детства Всемирной Организации Здоровья. Если предположить, что любой аспект счастливого личностного бытия может быть сконструирован индивидуалистически, то здоровье может стать его частью (наряду с такими вещами как социальный статус или экономическая безопасность). Но здоровье матери и ребенка столь тесно связаны, что здоровье одного не может быть полноценным без здоровья другого.

Как уже становится очевидным, сердцевиной феминистской онтологии являются отношения «Я — другой», представляющие отношения между бытиями индивидов, на основе аналогий. Масштаб и ограничения этой аналогии Мэри Гессе называет подходом «негативной и позитивной аналогии». Эта отправная точка феминистской онтологии совершенно отличается от той, которая выросла из оппозиции «Я — другой». Как следствие дихотомической оппозиции возникает тенденция, отвергающая существование другого в большей или меньшей степени или создающая любое существование другого в «Я». Крайним ее выражением был солипсизм или различные формы патриархата, представляющие главу семейства или государства как субъектов, которые принимают решения в семье, клане или государстве.

Вопрос для тех, кто поддерживает онтологию, базирующуюся на отношениях «Я — другой» состоит в определении масштабов и ограничений аналогии между Я и другой. В то время как «Другой» не берется в оппозиции к «Я», характер «Я» не равен определению характера другого в оппозиции ко мне. Другие могут быть подобны мне или отличны в неограниченном разнообразии способов, даже при создании отношений, состоящих из двух элементов, искажающих онтологическую позицию, представленную здесь. Не все отношения дуалистичны и более ясно выражены как отношения «Я — другие». Реализуемые и мыслимые отношения между людьми в прошлом и настоящем конституируются «Я» и поэтому действия личности отражают более или менее успешную попытку соответствовать целой конфигурации отношений.

Отношения к другим субъектам — фундаментальное условие бытия личности, и никто не может стать ею без отношений к другим людям. Личность являет собою историческое бытие, и ее история есть фундаментальная история отношений к другим людям. Эта характеристика бытия неадекватно улавливалась некоторыми философами, настаивавшими на том, что люди являются результатом культурного бытия, хотя верным может быть и иное суждение. Действительно, мы есть то, что мы есть благодаря культурным бытиям, и мы создаем язык, через который их определяем. В то же время  история отношений, которые, в частности конституируют нас, является чем-то иным, что проходит через и над нашим культурным наследием.

Очень важно подчеркнуть, что отношения «Я — другой» являются жизненными отношениями — не правовыми и не биологическими, хотя в последнем значении они могут влиять на жизненные взаимоотношения. Концепция отношений также контрастирует с пониманием роли как чего-то, что личность может взять и позднее отвергнуть и быть не более эффективной, чем одежда, которую можно временно снять или надеть.

Это понимание отношения имеет некоторое сходство с пониманием практики, о которой говорилось ранее. Что-то теряется, однако, когда конституируемые практикой отношения не получают должной оценки в философских дискуссиях. Возможно тенденция большего акцентирования внимания на практике, чем на отношениях существует благодаря той относительной легкости, с какой игнорируется в сознании то, что считается вторичным частным миром, в котором жизненные отношения являются личностными и вовлекающими в свою орбиту многое из того, что считается частным. Если это так, то данная  тенденция базируется на допущении оппозиции общественного и личного/частного. Если  для возникновения человека необходимы межличностные отношения, то существование социальных практик требует предварительного становления личностей,  участвующих в этих практиках.

Онтология, основанная на феминистском понимании отношений «Я —другой» представляет многие факты, аномальные с точки зрения дуалистической онтологии и поэтому постоянно исключающиеся из изучения. Примером может служить потребительский взгляд на семейный институт. Он может быть одновременно и сентиментальным, представляющим семью как сердечный мир, дарованный мужчине ангелом-хранителем, матерью-женой и взглядом разочарованным, рассматривающим семейную жизнь в целом, как ад, в котором неврозы одного поколения караются следующим. Однако оба они не учитывают степень притяжения и заботы друг о друге, возникающую между всеми членами семьи, включая самых младших. Родители заботятся о детях, старшие дети о младших, повзрослевшие дети опекают родителей. Каждый акт смягчения боли или страданий становится частью будущего каждого человека: и того, кто ухаживает, и того, кто болен или нуждается в заботе. Исследовательница Элоиз Боуэдинг называет дуалистический подход к семье патологией или «искривлением социальной памяти». Его можно также определить как прогнозируемое следствие онтологии, в рамках которого основные вопросы излагаются в понятиях дуалистической оппозиции таким образом, что только один элемент любой пары может быть творческим в любых отношениях, кроме конкурентных.

Установки дуалистической онтологии обнаруживают свою несостоятельность во многих практиках, например, при лечении больных, страдающих неврозами. Взрослые пациенты часто страдают оттого, что в детстве их страхи и боль не были сняты родителями. Прогресс в психотерапии наступает только тогда, когда врач готов принять на себя боль пациента.

Иные находки, показывающие неадекватность дихотомии между эгоизмом и альтруизмом коренящимися в «Я — другой» оппозиции мы находим в концепции охраны материнства и детства Всемирной Организации Здоровья. Если предположить, что любой аспект счастливого личностного бытия может быть сконструирован индивидуалистически, то здоровье может стать его частью (наряду с такими вещами как социальный статус или экономическая безопасность). Но здоровье матери и ребенка столь тесно связаны, что здоровье одного не может быть полноценным без здоровья другого.