Библиография и примечания:

Мезанцева Е. Гендерная экономика: теоретические подходы // Вопросы экономики, 2000. №3.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5.

Журженко Т.Ю. Предмет и задачи феминистской экономической теории // Хрестоматия по курсу «Основы гендерных исследований». М., 2000.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5; Дудчено О.Н. Благосостояние и число детей в семье // Детность семьи: вчера, сегодня, завтра. М., 1986.

Калабихина И.Е. Гендерный фактор воспроизводства человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5; Силласте Г. Безопасность детства в России под угрозой // Обозреватель-Observer, 2001. №2.

Экономическая теория. Политэкономия /Под ред. Видяпина В.И. и Журавлевой Г.П. М., 1995.

Мстиславский П.С. Сравнительный анализ уровня жизни населения России с развитыми странами // Уровень жизни населения регионов России, 1999. №2.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. № 11; Прокопьева Л., Фести П., Мурачева О. Профессиональная карьера мужчин и женщин // Вопросы экономики, 2000. №3.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. №11.

Шилова Л.С. Трансформация женской модели самосохранительного поведения // Социологические исследования, 2000. №11.

Беккер Г. Экономика семьи и макроповедения // США: экономика, политика, идеология, 1994. №2; Becker, G. Family. In The World of Economics. Macmillan Press Limited, 1991.

Добрынин А.И., Дятлов С.А., Цыренкова Е.Д. Человеческий капитал в транзитивной экономике. СПб., 1999.

Силласте Г. Безопасность детства в России под угрозой // Обозрева-тель-Observer, 2001. №2.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. №11.

Елена Тюрюканова

ЖЕНСКАЯ ТРУДОВАЯ МИГРАЦИЯ ИЗ РОССИИ В КОНтЕКСТЕ МИГРАЦИОННОГО РЕЖИМА

Россия активно включилась в процессы международной миграции во второй половине 80‑х годов прошлого века. За прошедшие 15 лет страна превратилась из изолированного закрытого общества в крупный мировой центр выезда и въезда мигрантов. Открытое общество, бесспорно, является ценным завоеванием демократии в России. Однако формирование его наряду с новыми возможностями несет также и новые социальные проблемы и угрозы.

Вызовы глобализации

Появление России и других посткоммунистических стран на международной миграционной сцене, в сущности, не изменило основы того глобального миграционного режима, который сложился в мире к концу 80‑х годов, хотя, конечно, повлияло на геополитическую ситуацию в регионе, спровоцировало новые потоки и направления миграционных перемещений. Основные тенденции и противоречия, формирующие современную миграционную реальность, становятся все более и более приложимыми к России, которую уже нельзя исключить из процесса глобализации, в том числе, из ее миграционной составляющей. Интегрируясь в мировой миграционный процесс, Россия за годы реформ приобрела сложный миграционный статус страны-донора, поставляющей мигрантов на рынки труда принимающих государств, страны назначения, принимающей мигрантов из менее развитых регионов мира, в первую очередь, из соседних государств СНГ, и страны транзита.

России приходится отвечать на те вызовы, которые сегодня испытывает глобальный миграционный режим — это растущая поляризация мира на бедные и богатые страны, провоцирующая беспрецедентное миграционное давление одних на других, огромные массы нелегальных перемещений, маргинализация мигрантов на основе дискриминационного глобального разделения труда, криминализация миграции, неспособность развитых наций существовать без притока мигрантов, противоречия прав человека и национальных интересов и другие проблемы. По аналогии с экономической глобализацией  можно, на сегодняшний день, говорить о глобальной реструктуризации мирового миграционного порядка. Все эти процессы требуют глубокого научного осмысления с тем, чтобы понять роль России в современной миграции, участвовать в поиске путей эффективного миграционного взаимодействия стран. Рассмотрим эти процессы несколько подробнее.

Взаимоотношения между миграцией и глобальными социо-экономическими изменениями сложны — это два процесса не только взаимно провоцирующие, но и взаимно проблематизирующие друг друга. Развитие миграции сегодня идет крайне противоречиво. С одной стороны, глобальные изменения сопровождаются интенсификацией международных миграций. С другой стороны, признано, что «люди менее мобильны, чем деньги, товары или идеи: они всегда принадлежат к какому-либо государству, зависимы от паспорта, визы, разрешения на проживание и конъюнктуры рынка труда» [13, p.408-442]. Движение товаров и финансов гораздо масштабнее, чем перемещения людей. В 1996 г. экспорт товаров в глобальном масштабе составил 29% от мирового ВНП, а приток прямых иностранных инвестиций составлял около 6% от общего объема внутренних инвестиций государств [11]. В то же время глобальная миграция труда составляла около 120 миллионов человек, то есть только 2,3% мирового населения [18, p.1].

Сегодня по-новому обостряются противоречия между принимающими и посылающими странами, неспособность государств эффективно управлять миграционными потоками становится очевидной. Установившаяся схема миграционного взаимодействия стран приводит к распространению конфликтов и дискриминационных практик в отношении отдельных групп мигрантов (в первую очередь, женщин) и отдельных стран. Парадоксально, но факт, что основной урок, который можно извлечь из накопленного к настоящему моменту международного опыта в области миграции это то, что в рамках либерально-демократической традиции пока не найдено инструмента, позволяющего обеспечить эффективное миграционное взаимодействие государств. Неэффективность господствующей сегодня модели международной миграции выражается в огромном размахе нелегальной миграции, состоящей из дешевой и абсолютно бесправной рабочей силы, значительную (и особенно уязвимую) часть которой составляют женщины. Вряд ли хоть одно государство может утверждать, что выработало действенные механизмы борьбы с нелегальной иммиграцией. Эти не легитимные, но, тем не менее, существующие в громадных масштабах миграции практически являются иррациональной формой, в которой находит сегодня свое проявление идея свободы передвижения, превращаясь тем самым в квазисвободу.

Размах нелегальных перемещений можно считать имманентной чертой современного этапа развития миграции. В «нелегитимный» людской оборот вовлекаются миллионы человек ежегодно. Эти процессы «управляются» хорошо организованной глобальной сетью, превращающей сферу миграции в род современного прибыльного бизнеса. На ниве этого бизнеса процветают официальные, полуофициальные, теневые и открыто криминальные организации, получающие громадные прибыли от переправки людей и посредничества при трудоустройстве мигрантов. Торговля людьми превратилась в организованный международный бизнес, приносящий преступным группировкам, по данным Международной организации по миграции, от 5 до 7 миллиардов долларов США ежегодно [14].

Сегодняшняя миграционная реальность была подготовлена процессами, происходившими во второй половине ХХ века, когда природа и структура межстрановых перемещений претерпели значительные изменения. Вот краткий обзор происходящих процессов, который важен для понимания сегодняшней реальности и того, как и насколько мы можем управлять миграционными потоками.

Интернационализация экономик, с одной стороны, и неравномерность развития стран, с другой, привели к тому, что миграция труда приобрела беспрецедентное социально-экономическое и политические значение в современном мире, превратившись поистине в глобальный феномен. Сегодня в миграционный трудовой обмен вовлечены практически все страны. По оценкам ООН и МОТ только легальных трудовых мигрантов в мире насчитывается от 120 до 200 млн. человек, по сравнению с 75 млн. в 1965 г. [15, p.87-172]. Разница в уровне жизни и экономических возможностях в разных странах — основная движущая сила такой миграции. В 1995 г. почасовая на оплата труда в производстве составляла 0,25 USD в Индии и Китае, 0,6 — в России, 2,09 ‑ в Польше против 17,20 в США, 23,66 — в Японии, 31,88 — в Германии [18].

Устойчивая трудовая миграция за несколько десятилетий привела к сегментации рынков труда в развитых странах и выделению секторов, преимущественно занятых мигрантами. Это, в первую очередь, не престижные рабочие места, не требующие высокой квалификации, с тяжелыми условиями труда и низкой оплатой, это наиболее дискриминируемые, неформальные или теневые сегменты занятости. Женщины-мигранты заняты в основном в индустрия досуга и развлечений (танцовщицы в ресторанах, стриптизерши, участницы шоу-программ, секс-услуги), общественных услугах (низший персонал гостиниц, баров, фитнес-центров и т.п.), домашнем обслуживании (няни, гувернантки, домработницы, уход за детьми, престарелыми и больными). Мигранты-мужчины используются в строительстве, на тяжелых потогонных участках крупного промышленного производства, других неквалифицированных и тяжелых работах.

        Это разделение труда между национальными работниками и мигрантами, а также между самими мигрантами по гендерному признаку в настоящее время представляет нечто большее, чем просто наличие определенных экономических и трудовых анклавов мигрантов разных национальностей в принимающих странах. Оно перерастает в определенный экономический режим, на котором строится в значительной мере экономика развитых индустриальных государств, причем экономическое и социальное благополучие этих стран все больше и больше зависит от притока труда мигрантов. Вряд ли сегодня можно сказать то же самое про Россию, однако она явно развивается по пути других европейских стран. То есть в России идет тот же процесс формирования мигрантских ниш занятости, что позволяет предположить, что через какое-то время российская экономика будет так же зависеть от притока труда мигрантов, как сегодня экономики развитых стран, особенно учитывая тенденцию депопуляции и прогнозируемого снижения численности населения трудоспособного возраста после 2005 г.

        В результате двоякой — национальной и гендерной — сегрегации работников на рынках труда индустриально развитых стран складывается специфическое разделение труда, в котором женщины-мигранты играют вполне определенную роль. Феминизация миграционных потоков признается специалистами характерной чертой новейшего этапа развития международной трудовой миграции [10]. Во многом это связано со структурными изменениями в мировой экономике, сопровождающими глобализационные процессы: относительное снижение в послевоенный период производственно ориентированного сектора мировой экономики и соответственный рост сервисно ориентированного комплекса, в широком смысле именуемого экономикой услуг (service economy) [17]. Все большее доминирование сферы услуг в структуре занятости формирует некий общий миграционный вызов развитых наций к развивающимся странам — постоянно растущую потребность в женщинах-мигрантах, занятых неквалифицированным трудом в сфере сервиса [4; С.91-101].

        В международной миграционной индустрии женщины-мигранты давно выполняют роль дешевых провайдеров различных услуг, в первую очередь, сексуальных и околосексуальных, занимая самые маргинальные ниши на рынках труда принимающих стран. По оценкам, в Европе трудится полмиллиона иностранных проституток. В Германии три из четырех проституток — приезжие, в Голландии — каждая вторая [4]. Секс-индустрия и секс-туризм в мегацентрах индустриально развитых наций, являясь составной частью глобальной «экономики услуг», представляют транснационально организованный сверхприбыльный бизнес по переправке женщин из одних стран в другие с целью сексуальной эксплуатации. Сегодня сфера сексуальных и околосексуальных услуг предоставляет большую часть миграционных возможностей для женщин из стран-доноров. Та волна «русской» (а на самом деле — СНГ-вской) проституции на Западе, которая имела и имеет шумный резонанс в западных СМИ, просто говорит о «выходе» наших женщин на мировую сцену миграции. Они пришли вслед за подобными секс-волнами из Филиппин, Китая, Колумбии (60‑70‑е гг.), а затем Польши, Болгарии, Румынии (вторая половина 80‑х гг.). В 1997 году 175 тыс. женщин и девушек были проданы из Восточной и Центральной Европы, а также из России и стран СНГ на секс-рынки развитых стран Европы и Америки [11]. Выход из изоляции региона Центральной и Восточной Европы, включая пространство бывшего СССР, инициировал новый передел западного рынка секс-услуг.

        Хотя сам феномен торговли людьми известен еще с начала XX века (Международный договор о торговле белыми рабынями 1904 г.), современная глобализация предает ему новые формы, которые трактуются сегодня как проявление рабства XXI века и грубое нарушение основных прав человека.

Рост мобильности населения (как и в случае с товарами, финансами и информацией) ведет к необходимости существенных сдвигов в механизмах управления этими процессами со стороны государств и правительств. Противоречие между наднациональными экономическими и социальными процессами и институтами, с одной стороны, и национальной концепцией управления этими процессами и институтами, с другой, становится все более очевидным. Это противоречие выражается в, так называемом, кризисе управления. Подобно тому, как в результате интернационализации производства и роста международных финансовых трансакций, исчисляемых сотнями миллионов долларов ежедневно, правительства теряют миллионы долларов годовых налогов [12; p.206], также становится затруднительным для государственной власти удерживать контроль над передвижением населения. Результат — рост нелегальной миграции. По оценкам американской Службы Иммиграции и Натурализации, в 1996 г. в США проживало от 4,6 до 5,4 млн. нелегальных мигрантов [16, p.18]. В России, по нашим оценкам, насчитывается около 4 миллионов нелегальных трудовых мигрантов [3, С.82]. Женщины в силу различных причин, о которых будет сказано в дальнейшем, концентрируются именно на нелегальном полюсе миграции.

В результате устойчивых миграционных потоков со временем образуются миграционные сети, которые связывают иммигрантов в принимающих странах с метрополией. Эти сети снижают издержки и риск, связанные с миграцией, и поддерживают миграционный поток даже тогда, когда ослабевают объективные силы, возбудившие его, или появляются факторы, противодействующие миграции (например, в виде ужесточения иммиграционной политики принимающей страны). Это еще более ограничивает способность национальных государств управлять миграционными потоками.

Стоит упомянуть и еще один важный, на наш взгляд, момент, характерный для новейшего периода развития миграции. Миграционные проблемы начали обсуждаться в контексте прав человека, что повлияло на политику стран в данной области (хотя возможно более в декларативном плане). Применение дискриминационных практик по отношению к мигрантам, хотя и сохраняется в странах с развитой демократической традицией, но подвергается критике со стороны правозащитных организаций и либерального крыла политических движений. Миграция все чаще становится козырем в политических играх сильных мира сего. Так, правые партии нередко разыгрывают миграционную карту, играя на неодобрительном отношении части населения к иммигрантам.

Характер труда – основной фактор маргинализации

женской миграции

Причины маргинализации женской миграции стоит искать в объективной экономической сфере, в первую очередь, в характере труда, которым заняты женщины-мигранты и в их роли в экономических структурах общества. Женщины-мигранты заняты в наиболее дискриминируемых, неформальных и теневых сегментах мигрантской занятости. Труд, в сфере услуг, куда в основном привлекаются женщины-миранты, имеет ряд особенностей, которые делают работников более уязвимыми и менее социально защищенными, чем занятые в других отраслях экономики. Труд по производству услуг, будь то в частной или общественной сфере, традиционно не признавался и до сих пор de facto не признан равноправным по социальному и экономическому значению другим видам труда. Особенно это касается так называемых домашних услуг [5].

О том, что труд, выполняемый женщинами-мигрантами, остается трудом «второго сорта», одной из наиболее непрестижных сфер занятости, говорят размеры его оплаты. В соответствии с данными выборочного обследования ИСЭПН РАН, в группе низкооплачиваемых трудовых мигрантов (до USD 500 в мес.) соотношение женщин и мужчин составляет 3:1, в то время как в группе высокооплачиваемых мигрантов (свыше USD 1000 в мес.) эта пропорция изменяется на противоположную: 1 женщина на каждые 3 мужчин.

Низкий статус труда, которым заняты мигранты, помимо объективной экономической стороны имеет и субъективное выражение. Складывается отрицательный социальный имидж женщин-мигрантов, определенная стигма по отношению к ним, основанная на стереотипе, что они обычно выполняют непрестижную, часто общественно порицаемую работу, каковой является, например, секс-занятость.

Специфика женской трудовой миграции, связана не только с наличием типичных секторов занятости женщин-мигрантов и общественно непрестижным характером труда в этих секторах, но и с другими моментами. Это большая гибкость труда женщин, который труднее поддается регламентации в контрактах, носит индивидуальный («штучный») характер. Это также социально-демографические особенности мигрантов (молодой и очень молодой возраст, неполное образование). Немаловажная особенность женской трудовой миграции это обилие скрытых мотивов (брачные, эмиграционные) [9, С.110-120].

Благодаря всем этим моментам женская миграция в целом является «зоной» повышенного риска и массовых нарушений прав человека. Особенно это касается, так называемой, рисковой или маргинальной занятости, к которой относится, во-первых, собственно sex-занятость, а во-вторых, так называемая, околосексуальная занятость, то есть такая, которая часто оказывается сопряжена с sex-услугами (танцевальные шоу, стриптиз, консумация, эскорт-сервис, модельный бизнес и т.п.).

В 2000 г. был проведен опрос, одной из основных целей которого было выяснить отношение потенциальных мигрантов-женщин к различным видам занятости, в том числе, рисковой, пользующейся повышенным спросом на зарубежных рынках. Анкета была опубликована в газете «Иностранец» (специализируется на вопросах миграции) [1]. Ответы поступали по почте практически из всех регионов страны: от Иркутской до Тверской области (Байкальск, Уфа, Волгодонск, Казань, Самара, Воронеж, Кирово-Чепецк, Сочи, Пермь, Тула, Новокузнецк, Санкт-Петербург и др.). Получено 165 заполненных анкет. Опрос был адресован женщинам, которые имеют намерение выехать на временную работу за рубеж по массовым профессиям. Из опрошенных 10% уже имеют варианты выезда, около половины ‑ занимаются поисками работы в настоящее время, остальные — намерены начать поиски. Ниже приводятся некоторые результаты этого опроса.

Респондентам было предложено несколько видов занятости, по которым их предпочтения распределились следующим образом (Таблица 1).

Таблица 1.

Предпочитаемые сферы занятости потенциальных мигрантов, %

Наиболее популярными сферами занятости является общественный и домашний сервис. Больше 1/3 респондентов согласны на любую работу, если условия их устроят, то есть не имеют четких предпочтений относительно сфер занятости. Это говорит о гибкости предложения труда со стороны России как страны-донора и готовности «подстраиваться» под спрос на труд со стороны принимающих стран. Поэтому та сегрегация работников на рынках труда, которая формируется в настоящее время в индустриально развитых странах, имеет все шансы на углубление и воспроизводство.

Таблица 2 характеризует отношение потенциальных мигрантов-женщин к определенным видам работы. Абсолютным «большинством голосов» нормальными признаны такие виды труда как работа по дому, уход за детьми и пожилыми, а также работа фотомодели и манекенщицы. В то же время такая занятость попадает в сферу риска из-за того, что она осуществляется чаще всего вне официального рынка труда, то есть является неформальной.

Таблица 2.

Отношение респондентов к отдельным видам работы, %

На западе в настоящее время ведутся оживленные дебаты по поводу общественного признания, так называемой, домашней работы (house work) и в том числе работы по уходу (care work), которой в основном заняты женщины. Единого мнения о том, в какой форме может осуществляться это признание, пока не выработано. Однако ясно, что результаты этих дебатов и возможные изменения социальной политики, спровоцированные ими, будут иметь сильное влияние на развитие женской миграции.

Что касается секс-услуг, только 4% считают эту работу нормальной. Почти четверть опрошенных — сторонники строгого запрета проституции. В то же время немалая часть женщин признает нормальной работу стриптизерши, а также (несколько меньше) консумацию и прочие виды эксплуатации женской натуры в сфере досуга. Однако во многом на эти виды занятости распространяется та стигма, которая существует в общественном сознании по отношению к проституции. По данным опроса, для 26% респондентов эти виды занятости практически сливаются с проституцией и секс-эксплуатацией (Таблица 3).

Таблица 3.

Среди наших респондентов практически не оказалось женщин, готовых легко согласиться на занятость в секс-сфере или на совмещение «нормальной» работы с секс-занятостью. 84% опрошенных полностью исключают для себя варианты работы, связанные с секс-услугами. 7% считают это нежелательным и только 2% отметили вариант «Смотря сколько за это заплатят» (5% не определились с ответом).

И еще один вопрос анкеты дает основание судить о том, сколько потенциальных мигрантов-женщин готовы пойти на секс-занятость за рубежом.

Таблица 4.

Однако если мы проанализируем распределение ответов на этот вопрос по возрасту, то в молодых (до 30 лет) и очень молодых группах (до 20 лет) ориентация на секс-занятость значительно выше и доходит до 25%.

Интересно проанализировать, как потенциальные мигранты, абсолютное большинство которых не согласны на секс-занятость, оценивают шансы найти работу за рубежом, НЕ связанную с секс-услугами.

Таблица 5.

Как Вы считаете, легко ли найти работу за рубежом, не связанную

с секс-занятостью, молодой девушке из России без высшего образования?

12% считают, что практически вся работа за рубежом для молодых девушек сводится к секс-услугам. Очевидно, что если женщина исключает для себя секс-занятость, то круг возможных вариантов выезда для нее существенно сужается. Действует правило — «интим исключен, а вместе с ним и сама возможность миграции».

В настоящее время все перечисленные сектора занятости, включая домашние и общественные услуги, являются «сферами риска», во-первых, из-за особенностей трудовых отношений в данных видах занятости, а, во-вторых, поскольку абсолютно законных каналов трудовой миграции по массовым профессиям практически не существует.

Масштабы и организация женской трудовой миграции из России

Официальными каналами трудовой миграции из России является выезд через систему фирм по трудоустройству российских граждан за рубежом, работающих по лицензии Минфедерации России, а также в рамках межгосударственных соглашений. По этим каналам в 2000 г. выехало 45,8 тыс. человек, из которых только 5,8 тыс. женщин, что составляет 12,5% от общего числа трудовых мигрантов. Несмотря на растущую динамику числа трудовых мигрантов, доля женщин до 2000г. не поднималась выше 10%, благодаря тому, что по наследству от советских времен большую часть официально трудоустроенных за рубежом составляют моряки и работники морской индустрии (Таблица 6).

Динамика численности трудовых мигрантов из России, тыс.чел.

По нашим оценкам, официальная цифра составляет не более 5% от общего потока женской трудовой миграции из страны, то есть в обход официальных каналов трудовой миграции ежегодно выезжает в 20 раз больше женщин, чем фиксирует статистика. Это самостоятельное трудоустройство по личным каналам, а также выезд через нелегально (без лицензии) действующих посредников. Однако и выезд по официальным каналам не обеспечивает абсолютно легитимной миграции. По нашим исследованиям, до 90% действующих фирм-лицензиатов предоставляют женщинам гостевые или туристические визы, не дающие права на работу за рубежом. Таким образом, тот путь трудовой миграции, который сегодня считается легитимным, на деле не является таковым, тем более, что для сферы трудовой миграции характерна распространенная в современной России ситуация, когда теневые и неофициальные отношения и структуры работают зачастую эффективнее, чем законные механизмы. Если сегодня предположить гипотетическую ситуацию, когда все нелегальные каналы выезда и все полулегальные отношения будут «перекрыты», то мы практически вернемся на 10 лет назад за «железный занавес».

Вместе с увеличением реальных миграционных потоков трудовой миграции из страны происходит рост миграционных намерений, то есть увеличение потенциальных ресурсов миграции. Выявлению роли трудовой миграции за рубеж в процессах адаптации российских граждан к условиям рыночной экономики был посвящен выборочный опрос трудоспособного населения, работающего на предприятиях и в организациях Москвы, проведенный в 2000 г. [2]. Целью было выявить и измерить миграционные ориентации населения. Объем выборки – 465 человек. Выборка адекватно репрезентирует генеральную совокупность (население Москвы трудоспособного возраста) по основным характеристикам (возраст, пол, образование, профессиональный состав).

С миграцией женщины связывают надежды на изменение своего социального статуса, качественный скачок в материальном благосостоянии, а иногда и смену всего образа жизни. Миграция может быть как «стратегией выживания», так и «стратегией успеха». В любом случае, трудовая миграция расширяет «поле выбора» возможных жизненных стратегий женщин, направленных на адаптацию к социально-экономическим реалиям наших дней.

Миграция (постоянная или временная) занимает определенное место в спектре адаптационных стратегий трудоспособного населения (Таблица 7). Хотя в целом мужчины более ориентированы на миграцию, в том, что касается трудовой миграции, ориентации практически равные. У женщин ориентация на временный выезд за рубеж для работы встречается почти в 7 раз чаще, чем на эмиграцию на постоянное жительство, и составляет 20%.

Таблица 7.

Приверженность трудоспособного населения различным

адаптационным стратегиям, %

Примечание: общая сумма ответов в таблице превышает 100%, так как каждый респондент имел право указать несколько вариантов ответа.

Непосредственные миграционные ориентации женщин и мужчин практически не различаются. К активному потенциалу временной трудовой миграции можно отнести примерно 2—5% трудоспособного населения (однако необходимо учитывать, что опрос проводился в Москве, где миграционные намерения населения традиционно выше, чем в среднем по стране).

Таблица 8.

Намерены ли Вы предпринимать активные действия

по выезду в ближайшие 1—2 года?

Более половины потенциальных мигрантов-женщин ориентируются на краткосрочную или среднесрочную трудовую миграцию — до одного года. Достаточно велика также группа мигрантов, настроенных на быстрый заработок и возврат домой. Это важно отметить, так как знание предпочтений людей может быть аргументом при формировании политики в данной сфере. Так, основываясь на подобных предпочтениях можно рекомендовать странам, осуществляющим миграционное взаимодействие, введение экспериментальных программ легальной краткосрочной трудовой миграции для женщин, обеспеченной определенной квотой рабочих виз. Причем, предлагать такие или подобные программы должна Россия, как наиболее заинтересованная сторона. Принимающие страны вряд ли проявят инициативу первыми, хотя и они ищут пути снижения нелегальной миграции.

Таким образом, три процесса идут параллельно, взаимно стимулируя и ускоряя друг друга: увеличение реальных миграционных потоков, развитие инфраструктуры трудовой миграции и рост миграционных намерений. Особенность сегодняшнего этапа состоит в том, что созданная правовая и институциональная инфраструктура трудовой миграции на выезд не может обеспечить цивилизованную реализацию сложившихся миграционных намерений. Результатом этого является практически бесконтрольная деятельность теневых структур, обеспечивающих миграцию, со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде маргинализации мигрантов, особенно эта ситуация характерна для миграции в женские сферы занятости.

Мезанцева Е. Гендерная экономика: теоретические подходы // Вопросы экономики, 2000. №3.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5.

Журженко Т.Ю. Предмет и задачи феминистской экономической теории // Хрестоматия по курсу «Основы гендерных исследований». М., 2000.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5; Дудчено О.Н. Благосостояние и число детей в семье // Детность семьи: вчера, сегодня, завтра. М., 1986.

Калабихина И.Е. Гендерный фактор воспроизводства человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5; Силласте Г. Безопасность детства в России под угрозой // Обозреватель-Observer, 2001. №2.

Экономическая теория. Политэкономия /Под ред. Видяпина В.И. и Журавлевой Г.П. М., 1995.

Мстиславский П.С. Сравнительный анализ уровня жизни населения России с развитыми странами // Уровень жизни населения регионов России, 1999. №2.

Зверева Н.В. Семья и воспроизводство человеческого капитала // Вестник МГУ, серия 6: Экономика, 1998. №5.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. № 11; Прокопьева Л., Фести П., Мурачева О. Профессиональная карьера мужчин и женщин // Вопросы экономики, 2000. №3.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. №11.

Шилова Л.С. Трансформация женской модели самосохранительного поведения // Социологические исследования, 2000. №11.

Беккер Г. Экономика семьи и макроповедения // США: экономика, политика, идеология, 1994. №2; Becker, G. Family. In The World of Economics. Macmillan Press Limited, 1991.

Добрынин А.И., Дятлов С.А., Цыренкова Е.Д. Человеческий капитал в транзитивной экономике. СПб., 1999.

Силласте Г. Безопасность детства в России под угрозой // Обозрева-тель-Observer, 2001. №2.

Силласте Г. Гендерная социология как частная социологическая теория // Социологические исследования, 2000. №11.

Елена Тюрюканова

ЖЕНСКАЯ ТРУДОВАЯ МИГРАЦИЯ ИЗ РОССИИ В КОНтЕКСТЕ МИГРАЦИОННОГО РЕЖИМА

Россия активно включилась в процессы международной миграции во второй половине 80‑х годов прошлого века. За прошедшие 15 лет страна превратилась из изолированного закрытого общества в крупный мировой центр выезда и въезда мигрантов. Открытое общество, бесспорно, является ценным завоеванием демократии в России. Однако формирование его наряду с новыми возможностями несет также и новые социальные проблемы и угрозы.

Вызовы глобализации

Появление России и других посткоммунистических стран на международной миграционной сцене, в сущности, не изменило основы того глобального миграционного режима, который сложился в мире к концу 80‑х годов, хотя, конечно, повлияло на геополитическую ситуацию в регионе, спровоцировало новые потоки и направления миграционных перемещений. Основные тенденции и противоречия, формирующие современную миграционную реальность, становятся все более и более приложимыми к России, которую уже нельзя исключить из процесса глобализации, в том числе, из ее миграционной составляющей. Интегрируясь в мировой миграционный процесс, Россия за годы реформ приобрела сложный миграционный статус страны-донора, поставляющей мигрантов на рынки труда принимающих государств, страны назначения, принимающей мигрантов из менее развитых регионов мира, в первую очередь, из соседних государств СНГ, и страны транзита.

России приходится отвечать на те вызовы, которые сегодня испытывает глобальный миграционный режим — это растущая поляризация мира на бедные и богатые страны, провоцирующая беспрецедентное миграционное давление одних на других, огромные массы нелегальных перемещений, маргинализация мигрантов на основе дискриминационного глобального разделения труда, криминализация миграции, неспособность развитых наций существовать без притока мигрантов, противоречия прав человека и национальных интересов и другие проблемы. По аналогии с экономической глобализацией  можно, на сегодняшний день, говорить о глобальной реструктуризации мирового миграционного порядка. Все эти процессы требуют глубокого научного осмысления с тем, чтобы понять роль России в современной миграции, участвовать в поиске путей эффективного миграционного взаимодействия стран. Рассмотрим эти процессы несколько подробнее.

Взаимоотношения между миграцией и глобальными социо-экономическими изменениями сложны — это два процесса не только взаимно провоцирующие, но и взаимно проблематизирующие друг друга. Развитие миграции сегодня идет крайне противоречиво. С одной стороны, глобальные изменения сопровождаются интенсификацией международных миграций. С другой стороны, признано, что «люди менее мобильны, чем деньги, товары или идеи: они всегда принадлежат к какому-либо государству, зависимы от паспорта, визы, разрешения на проживание и конъюнктуры рынка труда» [13, p.408-442]. Движение товаров и финансов гораздо масштабнее, чем перемещения людей. В 1996 г. экспорт товаров в глобальном масштабе составил 29% от мирового ВНП, а приток прямых иностранных инвестиций составлял около 6% от общего объема внутренних инвестиций государств [11]. В то же время глобальная миграция труда составляла около 120 миллионов человек, то есть только 2,3% мирового населения [18, p.1].

Сегодня по-новому обостряются противоречия между принимающими и посылающими странами, неспособность государств эффективно управлять миграционными потоками становится очевидной. Установившаяся схема миграционного взаимодействия стран приводит к распространению конфликтов и дискриминационных практик в отношении отдельных групп мигрантов (в первую очередь, женщин) и отдельных стран. Парадоксально, но факт, что основной урок, который можно извлечь из накопленного к настоящему моменту международного опыта в области миграции это то, что в рамках либерально-демократической традиции пока не найдено инструмента, позволяющего обеспечить эффективное миграционное взаимодействие государств. Неэффективность господствующей сегодня модели международной миграции выражается в огромном размахе нелегальной миграции, состоящей из дешевой и абсолютно бесправной рабочей силы, значительную (и особенно уязвимую) часть которой составляют женщины. Вряд ли хоть одно государство может утверждать, что выработало действенные механизмы борьбы с нелегальной иммиграцией. Эти не легитимные, но, тем не менее, существующие в громадных масштабах миграции практически являются иррациональной формой, в которой находит сегодня свое проявление идея свободы передвижения, превращаясь тем самым в квазисвободу.

Размах нелегальных перемещений можно считать имманентной чертой современного этапа развития миграции. В «нелегитимный» людской оборот вовлекаются миллионы человек ежегодно. Эти процессы «управляются» хорошо организованной глобальной сетью, превращающей сферу миграции в род современного прибыльного бизнеса. На ниве этого бизнеса процветают официальные, полуофициальные, теневые и открыто криминальные организации, получающие громадные прибыли от переправки людей и посредничества при трудоустройстве мигрантов. Торговля людьми превратилась в организованный международный бизнес, приносящий преступным группировкам, по данным Международной организации по миграции, от 5 до 7 миллиардов долларов США ежегодно [14].

Сегодняшняя миграционная реальность была подготовлена процессами, происходившими во второй половине ХХ века, когда природа и структура межстрановых перемещений претерпели значительные изменения. Вот краткий обзор происходящих процессов, который важен для понимания сегодняшней реальности и того, как и насколько мы можем управлять миграционными потоками.

Интернационализация экономик, с одной стороны, и неравномерность развития стран, с другой, привели к тому, что миграция труда приобрела беспрецедентное социально-экономическое и политические значение в современном мире, превратившись поистине в глобальный феномен. Сегодня в миграционный трудовой обмен вовлечены практически все страны. По оценкам ООН и МОТ только легальных трудовых мигрантов в мире насчитывается от 120 до 200 млн. человек, по сравнению с 75 млн. в 1965 г. [15, p.87-172]. Разница в уровне жизни и экономических возможностях в разных странах — основная движущая сила такой миграции. В 1995 г. почасовая на оплата труда в производстве составляла 0,25 USD в Индии и Китае, 0,6 — в России, 2,09 ‑ в Польше против 17,20 в США, 23,66 — в Японии, 31,88 — в Германии [18].

Устойчивая трудовая миграция за несколько десятилетий привела к сегментации рынков труда в развитых странах и выделению секторов, преимущественно занятых мигрантами. Это, в первую очередь, не престижные рабочие места, не требующие высокой квалификации, с тяжелыми условиями труда и низкой оплатой, это наиболее дискриминируемые, неформальные или теневые сегменты занятости. Женщины-мигранты заняты в основном в индустрия досуга и развлечений (танцовщицы в ресторанах, стриптизерши, участницы шоу-программ, секс-услуги), общественных услугах (низший персонал гостиниц, баров, фитнес-центров и т.п.), домашнем обслуживании (няни, гувернантки, домработницы, уход за детьми, престарелыми и больными). Мигранты-мужчины используются в строительстве, на тяжелых потогонных участках крупного промышленного производства, других неквалифицированных и тяжелых работах.

        Это разделение труда между национальными работниками и мигрантами, а также между самими мигрантами по гендерному признаку в настоящее время представляет нечто большее, чем просто наличие определенных экономических и трудовых анклавов мигрантов разных национальностей в принимающих странах. Оно перерастает в определенный экономический режим, на котором строится в значительной мере экономика развитых индустриальных государств, причем экономическое и социальное благополучие этих стран все больше и больше зависит от притока труда мигрантов. Вряд ли сегодня можно сказать то же самое про Россию, однако она явно развивается по пути других европейских стран. То есть в России идет тот же процесс формирования мигрантских ниш занятости, что позволяет предположить, что через какое-то время российская экономика будет так же зависеть от притока труда мигрантов, как сегодня экономики развитых стран, особенно учитывая тенденцию депопуляции и прогнозируемого снижения численности населения трудоспособного возраста после 2005 г.

        В результате двоякой — национальной и гендерной — сегрегации работников на рынках труда индустриально развитых стран складывается специфическое разделение труда, в котором женщины-мигранты играют вполне определенную роль. Феминизация миграционных потоков признается специалистами характерной чертой новейшего этапа развития международной трудовой миграции [10]. Во многом это связано со структурными изменениями в мировой экономике, сопровождающими глобализационные процессы: относительное снижение в послевоенный период производственно ориентированного сектора мировой экономики и соответственный рост сервисно ориентированного комплекса, в широком смысле именуемого экономикой услуг (service economy) [17]. Все большее доминирование сферы услуг в структуре занятости формирует некий общий миграционный вызов развитых наций к развивающимся странам — постоянно растущую потребность в женщинах-мигрантах, занятых неквалифицированным трудом в сфере сервиса [4; С.91-101].

        В международной миграционной индустрии женщины-мигранты давно выполняют роль дешевых провайдеров различных услуг, в первую очередь, сексуальных и околосексуальных, занимая самые маргинальные ниши на рынках труда принимающих стран. По оценкам, в Европе трудится полмиллиона иностранных проституток. В Германии три из четырех проституток — приезжие, в Голландии — каждая вторая [4]. Секс-индустрия и секс-туризм в мегацентрах индустриально развитых наций, являясь составной частью глобальной «экономики услуг», представляют транснационально организованный сверхприбыльный бизнес по переправке женщин из одних стран в другие с целью сексуальной эксплуатации. Сегодня сфера сексуальных и околосексуальных услуг предоставляет большую часть миграционных возможностей для женщин из стран-доноров. Та волна «русской» (а на самом деле — СНГ-вской) проституции на Западе, которая имела и имеет шумный резонанс в западных СМИ, просто говорит о «выходе» наших женщин на мировую сцену миграции. Они пришли вслед за подобными секс-волнами из Филиппин, Китая, Колумбии (60‑70‑е гг.), а затем Польши, Болгарии, Румынии (вторая половина 80‑х гг.). В 1997 году 175 тыс. женщин и девушек были проданы из Восточной и Центральной Европы, а также из России и стран СНГ на секс-рынки развитых стран Европы и Америки [11]. Выход из изоляции региона Центральной и Восточной Европы, включая пространство бывшего СССР, инициировал новый передел западного рынка секс-услуг.

        Хотя сам феномен торговли людьми известен еще с начала XX века (Международный договор о торговле белыми рабынями 1904 г.), современная глобализация предает ему новые формы, которые трактуются сегодня как проявление рабства XXI века и грубое нарушение основных прав человека.

Рост мобильности населения (как и в случае с товарами, финансами и информацией) ведет к необходимости существенных сдвигов в механизмах управления этими процессами со стороны государств и правительств. Противоречие между наднациональными экономическими и социальными процессами и институтами, с одной стороны, и национальной концепцией управления этими процессами и институтами, с другой, становится все более очевидным. Это противоречие выражается в, так называемом, кризисе управления. Подобно тому, как в результате интернационализации производства и роста международных финансовых трансакций, исчисляемых сотнями миллионов долларов ежедневно, правительства теряют миллионы долларов годовых налогов [12; p.206], также становится затруднительным для государственной власти удерживать контроль над передвижением населения. Результат — рост нелегальной миграции. По оценкам американской Службы Иммиграции и Натурализации, в 1996 г. в США проживало от 4,6 до 5,4 млн. нелегальных мигрантов [16, p.18]. В России, по нашим оценкам, насчитывается около 4 миллионов нелегальных трудовых мигрантов [3, С.82]. Женщины в силу различных причин, о которых будет сказано в дальнейшем, концентрируются именно на нелегальном полюсе миграции.

В результате устойчивых миграционных потоков со временем образуются миграционные сети, которые связывают иммигрантов в принимающих странах с метрополией. Эти сети снижают издержки и риск, связанные с миграцией, и поддерживают миграционный поток даже тогда, когда ослабевают объективные силы, возбудившие его, или появляются факторы, противодействующие миграции (например, в виде ужесточения иммиграционной политики принимающей страны). Это еще более ограничивает способность национальных государств управлять миграционными потоками.

Стоит упомянуть и еще один важный, на наш взгляд, момент, характерный для новейшего периода развития миграции. Миграционные проблемы начали обсуждаться в контексте прав человека, что повлияло на политику стран в данной области (хотя возможно более в декларативном плане). Применение дискриминационных практик по отношению к мигрантам, хотя и сохраняется в странах с развитой демократической традицией, но подвергается критике со стороны правозащитных организаций и либерального крыла политических движений. Миграция все чаще становится козырем в политических играх сильных мира сего. Так, правые партии нередко разыгрывают миграционную карту, играя на неодобрительном отношении части населения к иммигрантам.

Характер труда – основной фактор маргинализации

женской миграции

Причины маргинализации женской миграции стоит искать в объективной экономической сфере, в первую очередь, в характере труда, которым заняты женщины-мигранты и в их роли в экономических структурах общества. Женщины-мигранты заняты в наиболее дискриминируемых, неформальных и теневых сегментах мигрантской занятости. Труд, в сфере услуг, куда в основном привлекаются женщины-миранты, имеет ряд особенностей, которые делают работников более уязвимыми и менее социально защищенными, чем занятые в других отраслях экономики. Труд по производству услуг, будь то в частной или общественной сфере, традиционно не признавался и до сих пор de facto не признан равноправным по социальному и экономическому значению другим видам труда. Особенно это касается так называемых домашних услуг [5].

О том, что труд, выполняемый женщинами-мигрантами, остается трудом «второго сорта», одной из наиболее непрестижных сфер занятости, говорят размеры его оплаты. В соответствии с данными выборочного обследования ИСЭПН РАН, в группе низкооплачиваемых трудовых мигрантов (до USD 500 в мес.) соотношение женщин и мужчин составляет 3:1, в то время как в группе высокооплачиваемых мигрантов (свыше USD 1000 в мес.) эта пропорция изменяется на противоположную: 1 женщина на каждые 3 мужчин.

Низкий статус труда, которым заняты мигранты, помимо объективной экономической стороны имеет и субъективное выражение. Складывается отрицательный социальный имидж женщин-мигрантов, определенная стигма по отношению к ним, основанная на стереотипе, что они обычно выполняют непрестижную, часто общественно порицаемую работу, каковой является, например, секс-занятость.

Специфика женской трудовой миграции, связана не только с наличием типичных секторов занятости женщин-мигрантов и общественно непрестижным характером труда в этих секторах, но и с другими моментами. Это большая гибкость труда женщин, который труднее поддается регламентации в контрактах, носит индивидуальный («штучный») характер. Это также социально-демографические особенности мигрантов (молодой и очень молодой возраст, неполное образование). Немаловажная особенность женской трудовой миграции это обилие скрытых мотивов (брачные, эмиграционные) [9, С.110-120].

Благодаря всем этим моментам женская миграция в целом является «зоной» повышенного риска и массовых нарушений прав человека. Особенно это касается, так называемой, рисковой или маргинальной занятости, к которой относится, во-первых, собственно sex-занятость, а во-вторых, так называемая, околосексуальная занятость, то есть такая, которая часто оказывается сопряжена с sex-услугами (танцевальные шоу, стриптиз, консумация, эскорт-сервис, модельный бизнес и т.п.).

В 2000 г. был проведен опрос, одной из основных целей которого было выяснить отношение потенциальных мигрантов-женщин к различным видам занятости, в том числе, рисковой, пользующейся повышенным спросом на зарубежных рынках. Анкета была опубликована в газете «Иностранец» (специализируется на вопросах миграции) [1]. Ответы поступали по почте практически из всех регионов страны: от Иркутской до Тверской области (Байкальск, Уфа, Волгодонск, Казань, Самара, Воронеж, Кирово-Чепецк, Сочи, Пермь, Тула, Новокузнецк, Санкт-Петербург и др.). Получено 165 заполненных анкет. Опрос был адресован женщинам, которые имеют намерение выехать на временную работу за рубеж по массовым профессиям. Из опрошенных 10% уже имеют варианты выезда, около половины ‑ занимаются поисками работы в настоящее время, остальные — намерены начать поиски. Ниже приводятся некоторые результаты этого опроса.

Респондентам было предложено несколько видов занятости, по которым их предпочтения распределились следующим образом (Таблица 1).

Таблица 1.

Предпочитаемые сферы занятости потенциальных мигрантов, %

Наиболее популярными сферами занятости является общественный и домашний сервис. Больше 1/3 респондентов согласны на любую работу, если условия их устроят, то есть не имеют четких предпочтений относительно сфер занятости. Это говорит о гибкости предложения труда со стороны России как страны-донора и готовности «подстраиваться» под спрос на труд со стороны принимающих стран. Поэтому та сегрегация работников на рынках труда, которая формируется в настоящее время в индустриально развитых странах, имеет все шансы на углубление и воспроизводство.

Таблица 2 характеризует отношение потенциальных мигрантов-женщин к определенным видам работы. Абсолютным «большинством голосов» нормальными признаны такие виды труда как работа по дому, уход за детьми и пожилыми, а также работа фотомодели и манекенщицы. В то же время такая занятость попадает в сферу риска из-за того, что она осуществляется чаще всего вне официального рынка труда, то есть является неформальной.

Таблица 2.

Отношение респондентов к отдельным видам работы, %

На западе в настоящее время ведутся оживленные дебаты по поводу общественного признания, так называемой, домашней работы (house work) и в том числе работы по уходу (care work), которой в основном заняты женщины. Единого мнения о том, в какой форме может осуществляться это признание, пока не выработано. Однако ясно, что результаты этих дебатов и возможные изменения социальной политики, спровоцированные ими, будут иметь сильное влияние на развитие женской миграции.

Что касается секс-услуг, только 4% считают эту работу нормальной. Почти четверть опрошенных — сторонники строгого запрета проституции. В то же время немалая часть женщин признает нормальной работу стриптизерши, а также (несколько меньше) консумацию и прочие виды эксплуатации женской натуры в сфере досуга. Однако во многом на эти виды занятости распространяется та стигма, которая существует в общественном сознании по отношению к проституции. По данным опроса, для 26% респондентов эти виды занятости практически сливаются с проституцией и секс-эксплуатацией (Таблица 3).

Таблица 3.

Среди наших респондентов практически не оказалось женщин, готовых легко согласиться на занятость в секс-сфере или на совмещение «нормальной» работы с секс-занятостью. 84% опрошенных полностью исключают для себя варианты работы, связанные с секс-услугами. 7% считают это нежелательным и только 2% отметили вариант «Смотря сколько за это заплатят» (5% не определились с ответом).

И еще один вопрос анкеты дает основание судить о том, сколько потенциальных мигрантов-женщин готовы пойти на секс-занятость за рубежом.

Таблица 4.

Однако если мы проанализируем распределение ответов на этот вопрос по возрасту, то в молодых (до 30 лет) и очень молодых группах (до 20 лет) ориентация на секс-занятость значительно выше и доходит до 25%.

Интересно проанализировать, как потенциальные мигранты, абсолютное большинство которых не согласны на секс-занятость, оценивают шансы найти работу за рубежом, НЕ связанную с секс-услугами.

Таблица 5.

Как Вы считаете, легко ли найти работу за рубежом, не связанную

с секс-занятостью, молодой девушке из России без высшего образования?

12% считают, что практически вся работа за рубежом для молодых девушек сводится к секс-услугам. Очевидно, что если женщина исключает для себя секс-занятость, то круг возможных вариантов выезда для нее существенно сужается. Действует правило — «интим исключен, а вместе с ним и сама возможность миграции».

В настоящее время все перечисленные сектора занятости, включая домашние и общественные услуги, являются «сферами риска», во-первых, из-за особенностей трудовых отношений в данных видах занятости, а, во-вторых, поскольку абсолютно законных каналов трудовой миграции по массовым профессиям практически не существует.

Масштабы и организация женской трудовой миграции из России

Официальными каналами трудовой миграции из России является выезд через систему фирм по трудоустройству российских граждан за рубежом, работающих по лицензии Минфедерации России, а также в рамках межгосударственных соглашений. По этим каналам в 2000 г. выехало 45,8 тыс. человек, из которых только 5,8 тыс. женщин, что составляет 12,5% от общего числа трудовых мигрантов. Несмотря на растущую динамику числа трудовых мигрантов, доля женщин до 2000г. не поднималась выше 10%, благодаря тому, что по наследству от советских времен большую часть официально трудоустроенных за рубежом составляют моряки и работники морской индустрии (Таблица 6).

Динамика численности трудовых мигрантов из России, тыс.чел.

По нашим оценкам, официальная цифра составляет не более 5% от общего потока женской трудовой миграции из страны, то есть в обход официальных каналов трудовой миграции ежегодно выезжает в 20 раз больше женщин, чем фиксирует статистика. Это самостоятельное трудоустройство по личным каналам, а также выезд через нелегально (без лицензии) действующих посредников. Однако и выезд по официальным каналам не обеспечивает абсолютно легитимной миграции. По нашим исследованиям, до 90% действующих фирм-лицензиатов предоставляют женщинам гостевые или туристические визы, не дающие права на работу за рубежом. Таким образом, тот путь трудовой миграции, который сегодня считается легитимным, на деле не является таковым, тем более, что для сферы трудовой миграции характерна распространенная в современной России ситуация, когда теневые и неофициальные отношения и структуры работают зачастую эффективнее, чем законные механизмы. Если сегодня предположить гипотетическую ситуацию, когда все нелегальные каналы выезда и все полулегальные отношения будут «перекрыты», то мы практически вернемся на 10 лет назад за «железный занавес».

Вместе с увеличением реальных миграционных потоков трудовой миграции из страны происходит рост миграционных намерений, то есть увеличение потенциальных ресурсов миграции. Выявлению роли трудовой миграции за рубеж в процессах адаптации российских граждан к условиям рыночной экономики был посвящен выборочный опрос трудоспособного населения, работающего на предприятиях и в организациях Москвы, проведенный в 2000 г. [2]. Целью было выявить и измерить миграционные ориентации населения. Объем выборки – 465 человек. Выборка адекватно репрезентирует генеральную совокупность (население Москвы трудоспособного возраста) по основным характеристикам (возраст, пол, образование, профессиональный состав).

С миграцией женщины связывают надежды на изменение своего социального статуса, качественный скачок в материальном благосостоянии, а иногда и смену всего образа жизни. Миграция может быть как «стратегией выживания», так и «стратегией успеха». В любом случае, трудовая миграция расширяет «поле выбора» возможных жизненных стратегий женщин, направленных на адаптацию к социально-экономическим реалиям наших дней.

Миграция (постоянная или временная) занимает определенное место в спектре адаптационных стратегий трудоспособного населения (Таблица 7). Хотя в целом мужчины более ориентированы на миграцию, в том, что касается трудовой миграции, ориентации практически равные. У женщин ориентация на временный выезд за рубеж для работы встречается почти в 7 раз чаще, чем на эмиграцию на постоянное жительство, и составляет 20%.

Таблица 7.

Приверженность трудоспособного населения различным

адаптационным стратегиям, %

Примечание: общая сумма ответов в таблице превышает 100%, так как каждый респондент имел право указать несколько вариантов ответа.

Непосредственные миграционные ориентации женщин и мужчин практически не различаются. К активному потенциалу временной трудовой миграции можно отнести примерно 2—5% трудоспособного населения (однако необходимо учитывать, что опрос проводился в Москве, где миграционные намерения населения традиционно выше, чем в среднем по стране).

Таблица 8.

Намерены ли Вы предпринимать активные действия

по выезду в ближайшие 1—2 года?

Более половины потенциальных мигрантов-женщин ориентируются на краткосрочную или среднесрочную трудовую миграцию — до одного года. Достаточно велика также группа мигрантов, настроенных на быстрый заработок и возврат домой. Это важно отметить, так как знание предпочтений людей может быть аргументом при формировании политики в данной сфере. Так, основываясь на подобных предпочтениях можно рекомендовать странам, осуществляющим миграционное взаимодействие, введение экспериментальных программ легальной краткосрочной трудовой миграции для женщин, обеспеченной определенной квотой рабочих виз. Причем, предлагать такие или подобные программы должна Россия, как наиболее заинтересованная сторона. Принимающие страны вряд ли проявят инициативу первыми, хотя и они ищут пути снижения нелегальной миграции.

Таким образом, три процесса идут параллельно, взаимно стимулируя и ускоряя друг друга: увеличение реальных миграционных потоков, развитие инфраструктуры трудовой миграции и рост миграционных намерений. Особенность сегодняшнего этапа состоит в том, что созданная правовая и институциональная инфраструктура трудовой миграции на выезд не может обеспечить цивилизованную реализацию сложившихся миграционных намерений. Результатом этого является практически бесконтрольная деятельность теневых структур, обеспечивающих миграцию, со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде маргинализации мигрантов, особенно эта ситуация характерна для миграции в женские сферы занятости.