ЯЗЫК И ЕГО СИЛА*

«Язык обрушивает массу фактов на общество, характеризуя его и оказывая на него большое влияние».

[46, p.78]

«Большинство из нас — тех, кто являются женщинами, к мужчинам это не относится, — при заполнении различных анкет отмечает галочкой букву "Ж", при обозначении пола, возможно, с большим удовольствием, чем букву "М". Едва ли нам пришло бы в голову отметить букву "М". Это было бы обманом или, еще хуже, тем, чего вообще не может быть, как бы вычеркиванием себя из жизни. Поскольку с того момента, когда мы в самый первый раз поставили в анкете галочку возле буквы "Ж", мы официально зарегистрировали себя в системе естественного рода, социально-родовых отношений и явились всем как женщины; то есть теперь не только окружающие должны были воспринимать нас как особей женского пола, но с этого момента мы сами подчеркнули, что мы — женщины. Теперь возникает вопрос, а не все ли равно, когда мы говорим, полагая, что мы отмечаем себя буквой "Ж", а фактически буква "Ж" отмечает нас?»

[11, p.11-12]

Язык очень важен для феминизма, так как он является структурой знаков, управляющих нашей жизнью. Она содержит и выражает категории, через которые мы понимаем себя и других, и с помощью которых мы становимся теми, кто и что мы есть. Наша лингвистическая практика основывается, в основном, на умозаключениях, которые, в свою очередь, составляют или способствуют нашему пониманию связей (случайных или каких-либо других) между понятиями. Эти логически выведенные образцы и примеры, вписанные нормативно, создают последовательность и придают смысл и значение категориям, и однажды мы осознаем, что наши лингвистические категории отражаются в социальных категориях. И тогда мы понимаем, что наша речевая деятельность является нормативной, а это уже небольшой шаг к тому, чтобы рассматривать язык как арену политической борьбы. Феминизм, по крайней мере, является борьбой за равноправие женщин. Его цель — положить конец пренебрежительному отношению к женщинам, искоренив и те средства, с помощью которых возможно такое отношение, и идеологию, которая направлена на то, чтобы это происходило. Как весьма мощная, но все же символическая система, язык, возможно, является основным средством, с помощью которого идеология дискриминации женщин развивается и укрепляется; не новость и то, что язык — это инструмент притеснения. Философам-феминисткам мало пользы от узкой концентрации на семантике выражений пренебрежительности к женщинам, т.к. такие исследования, в лучшем случае, дают возможность составить перечень вреда, нанесенного женщинам в прошлом и настоящем, с тем, чтобы вместо выражения «прекратите это сейчас же», сказать что-то более резкое. Реальной перспективой философии языка для феминисток является понимание четко сформулированной нормативности; понимая, как на самом деле действует язык, мы смогли бы уяснить себе, как «кролика» нормативности вынимают из «пустой шапки» артикуляции. Язык нормативен в своем производстве и воспроизводстве социальных норм по содержанию, формам и, особенно, конструктивной дискурсивной деятельности. Когда-то, когда мы поймем, как парадоксально женщины вводятся и исключаются из речи, мы можем использовать то, что мы знаем об этих процессах артикуляции и легитимации, чтобы осуществить и объяснить наше воспроизведение в целом.

Феминизм характеризуется двойственным осознанием, что заключается в признании несправедливой социальной деятельности в прошлом и настоящем и все же пониманием возможности будущего, когда женщины смогут добиться успехов. Как утверждает Сара Бартки, «само значение того, что феминистка предвидит, озарено светом того, чему следует быть» [1, p.14].

Таким же способом феминистки относятся к языку. Ранние работы по языку все свое внимание уделяют порочной деятельности, такой как использование так называемых родовых обозначений, назывной практики, обращений, обозначающих статус по браку (как миссис и мисс), категорийных выражений и так далее [39; 14; 31]. Такая диагностическая работа может показаться чисто описательной. А некоторым она может показаться абсолютно политической, но она и нормативная, и описательная. Некоторые феминистки, такие как Мэри Дэйл, поработали над тем, чтобы найти утраченные значения слов, обнаруживая общие слова, наносящие вред женщинам, и, выискивая те слова, которые могли бы дать нам силу, такие как, «старая дева», «старуха», «поразительная». Вместе с Джейн Капути, Дэйл составила полный словарь таких терминов [8; 19; 25]. Многие феминистки придумали новые термины, дав нам новые понятия и создав свободную речевую практику. Так как внимание к практике стало более явным, философы-феминистки все больше стали обращаться к политике речи, специально задавая вопрос, кто начинает говорить, где и почему. Более поздние работы феминисток по языку менее часто рассматриваются как работы по философии языка, так как они подменяют лингвистические исследования политическими и метафизическими.

Смешивание философии с лингвистикой и литературной теорией значительно отличает феминистскую философию языка от традиционной философии языка, хотя у них есть некоторые похожие методы и интересы. Интерес феминисток в поисках «женского голоса» привел к пониманию важности слышать много разнообразных голосов и исследовать конфликты между относительно бесправной позицией быть женщиной и относительно сильной позицией быть говорящим или автором. Изучение феминистками высказываний женщин о нашей жизни показывают, что лингвистические изменения крайне важны, но не сами по себе [36]. Например, домработница, получающая (подпольно) за свою работу меньше минимальной зарплаты без выплаты пособия по болезни, должна бороться за большую зарплату как рабочая; ее должно заботить и то, что хозяин зовет ее «девочка», так как ее представление хозяина о работнике как о девочке связано с тем, что с ней обращаются не как со взрослым человеком с действительными финансовыми обстоятельствами [30]. Язык важен, потому что он, по крайней мере, подкрепляет и даже может создавать формы поведения. Как показывает деятельность феминисток по дискурсивной (речевой) практике, те, кто ищет, как изменить этот социальный строй, не должны игнорировать язык, который его воплощает.

Феминистки обнаружили, что мы и отмечены и вычеркнуты словом одновременно; как объекты мы выделены, а как говорящие субъекты — вычеркнуты. Данная статья начинается с предварительного краткого описания подхода к языку, что весьма полезно феминисткам. Следующая часть обращена к философско-лингвистической деятельности феминисток по выделению и вычеркиванию и предлагает, чтобы отношение к особо зловредным попыткам, таким как унижающие ярлыки и семантические исключения всегда имели широкое нормативное значение для родовых отличительных черт. Следующая часть обращена к философско-литературной деятельности феминисток, к дискуссиям говорящего субъекта с выделением парадокса отмеченного включения и вынужденного исключения. И, в заключение, я кратко говорю в этой работе о порнографии, которая иллюстрирует тенденцию философии языка современных феминисток к пониманию метафизической силы речевой практики в ее особых социальных и политических контекстах.

«Язык обрушивает массу фактов на общество, характеризуя его и оказывая на него большое влияние».

[46, p.78]

«Большинство из нас — тех, кто являются женщинами, к мужчинам это не относится, — при заполнении различных анкет отмечает галочкой букву "Ж", при обозначении пола, возможно, с большим удовольствием, чем букву "М". Едва ли нам пришло бы в голову отметить букву "М". Это было бы обманом или, еще хуже, тем, чего вообще не может быть, как бы вычеркиванием себя из жизни. Поскольку с того момента, когда мы в самый первый раз поставили в анкете галочку возле буквы "Ж", мы официально зарегистрировали себя в системе естественного рода, социально-родовых отношений и явились всем как женщины; то есть теперь не только окружающие должны были воспринимать нас как особей женского пола, но с этого момента мы сами подчеркнули, что мы — женщины. Теперь возникает вопрос, а не все ли равно, когда мы говорим, полагая, что мы отмечаем себя буквой "Ж", а фактически буква "Ж" отмечает нас?»

[11, p.11-12]

Язык очень важен для феминизма, так как он является структурой знаков, управляющих нашей жизнью. Она содержит и выражает категории, через которые мы понимаем себя и других, и с помощью которых мы становимся теми, кто и что мы есть. Наша лингвистическая практика основывается, в основном, на умозаключениях, которые, в свою очередь, составляют или способствуют нашему пониманию связей (случайных или каких-либо других) между понятиями. Эти логически выведенные образцы и примеры, вписанные нормативно, создают последовательность и придают смысл и значение категориям, и однажды мы осознаем, что наши лингвистические категории отражаются в социальных категориях. И тогда мы понимаем, что наша речевая деятельность является нормативной, а это уже небольшой шаг к тому, чтобы рассматривать язык как арену политической борьбы. Феминизм, по крайней мере, является борьбой за равноправие женщин. Его цель — положить конец пренебрежительному отношению к женщинам, искоренив и те средства, с помощью которых возможно такое отношение, и идеологию, которая направлена на то, чтобы это происходило. Как весьма мощная, но все же символическая система, язык, возможно, является основным средством, с помощью которого идеология дискриминации женщин развивается и укрепляется; не новость и то, что язык — это инструмент притеснения. Философам-феминисткам мало пользы от узкой концентрации на семантике выражений пренебрежительности к женщинам, т.к. такие исследования, в лучшем случае, дают возможность составить перечень вреда, нанесенного женщинам в прошлом и настоящем, с тем, чтобы вместо выражения «прекратите это сейчас же», сказать что-то более резкое. Реальной перспективой философии языка для феминисток является понимание четко сформулированной нормативности; понимая, как на самом деле действует язык, мы смогли бы уяснить себе, как «кролика» нормативности вынимают из «пустой шапки» артикуляции. Язык нормативен в своем производстве и воспроизводстве социальных норм по содержанию, формам и, особенно, конструктивной дискурсивной деятельности. Когда-то, когда мы поймем, как парадоксально женщины вводятся и исключаются из речи, мы можем использовать то, что мы знаем об этих процессах артикуляции и легитимации, чтобы осуществить и объяснить наше воспроизведение в целом.

Феминизм характеризуется двойственным осознанием, что заключается в признании несправедливой социальной деятельности в прошлом и настоящем и все же пониманием возможности будущего, когда женщины смогут добиться успехов. Как утверждает Сара Бартки, «само значение того, что феминистка предвидит, озарено светом того, чему следует быть» [1, p.14].

Таким же способом феминистки относятся к языку. Ранние работы по языку все свое внимание уделяют порочной деятельности, такой как использование так называемых родовых обозначений, назывной практики, обращений, обозначающих статус по браку (как миссис и мисс), категорийных выражений и так далее [39; 14; 31]. Такая диагностическая работа может показаться чисто описательной. А некоторым она может показаться абсолютно политической, но она и нормативная, и описательная. Некоторые феминистки, такие как Мэри Дэйл, поработали над тем, чтобы найти утраченные значения слов, обнаруживая общие слова, наносящие вред женщинам, и, выискивая те слова, которые могли бы дать нам силу, такие как, «старая дева», «старуха», «поразительная». Вместе с Джейн Капути, Дэйл составила полный словарь таких терминов [8; 19; 25]. Многие феминистки придумали новые термины, дав нам новые понятия и создав свободную речевую практику. Так как внимание к практике стало более явным, философы-феминистки все больше стали обращаться к политике речи, специально задавая вопрос, кто начинает говорить, где и почему. Более поздние работы феминисток по языку менее часто рассматриваются как работы по философии языка, так как они подменяют лингвистические исследования политическими и метафизическими.

Смешивание философии с лингвистикой и литературной теорией значительно отличает феминистскую философию языка от традиционной философии языка, хотя у них есть некоторые похожие методы и интересы. Интерес феминисток в поисках «женского голоса» привел к пониманию важности слышать много разнообразных голосов и исследовать конфликты между относительно бесправной позицией быть женщиной и относительно сильной позицией быть говорящим или автором. Изучение феминистками высказываний женщин о нашей жизни показывают, что лингвистические изменения крайне важны, но не сами по себе [36]. Например, домработница, получающая (подпольно) за свою работу меньше минимальной зарплаты без выплаты пособия по болезни, должна бороться за большую зарплату как рабочая; ее должно заботить и то, что хозяин зовет ее «девочка», так как ее представление хозяина о работнике как о девочке связано с тем, что с ней обращаются не как со взрослым человеком с действительными финансовыми обстоятельствами [30]. Язык важен, потому что он, по крайней мере, подкрепляет и даже может создавать формы поведения. Как показывает деятельность феминисток по дискурсивной (речевой) практике, те, кто ищет, как изменить этот социальный строй, не должны игнорировать язык, который его воплощает.

Феминистки обнаружили, что мы и отмечены и вычеркнуты словом одновременно; как объекты мы выделены, а как говорящие субъекты — вычеркнуты. Данная статья начинается с предварительного краткого описания подхода к языку, что весьма полезно феминисткам. Следующая часть обращена к философско-лингвистической деятельности феминисток по выделению и вычеркиванию и предлагает, чтобы отношение к особо зловредным попыткам, таким как унижающие ярлыки и семантические исключения всегда имели широкое нормативное значение для родовых отличительных черт. Следующая часть обращена к философско-литературной деятельности феминисток, к дискуссиям говорящего субъекта с выделением парадокса отмеченного включения и вынужденного исключения. И, в заключение, я кратко говорю в этой работе о порнографии, которая иллюстрирует тенденцию философии языка современных феминисток к пониманию метафизической силы речевой практики в ее особых социальных и политических контекстах.