Язык: некоторые прелиминарии

Язык — это динамичная совокупность процессов и практики, это не статичный устойчивый предмет, хотя у него есть вещественные черты. Лингвистическая деятельность, составляющая и подкрепляющая нашу социальную и материальную действительность, снижается с континуумом нормативности, с  эксплицитно нормативной практикой с одной стороны, и глубоко вкрапленной, едва заметной нормативной практикой — с другой стороны. Выражение «Мэри  — хорошая мать» несет свою нормативность открыто, так, как это утверждает выражение «хорошая мать», используемое как для подкрепления определенных отношений, так и для противопоставления отношениям, считающимся нежелательными. Предложение «Мэри — женщина», кажется, не является ни определенно нормативным, ни устанавливающим пол или род людей. Многие феминистски постарались показать, что, хотя такие утверждения кажутся явно описательными, фактически они только кажутся такими, если уже принят довольно обширный список норм [10; 21; 35; 46; 6]. Нормы, касающиеся пола и рода, так глубоко вкраплены в нашу культуру, что стали натурализованными. Мы говорим и пишем, по крайней мере, частично, чтобы утвердить, подкрепить или разрушить социальные, политические, эпистемологические, метафизические или моральные нормы. Эти нормы не ограничиваются нашими высказываниями. Работая совместно с другими привычками, наши дискурсивные навыки создают совокупность социальных структур, в пределах которых мы строим свою жизнь. Этот взгляд на язык, как на абсолютно нормативный, расходится с наиболее общепринятым мнением. Что язык, в первую очередь, является описательным или выразительным, что цель его — передать или выразить то, что мы думаем, что мы чувствуем, что нас окружает. Нормативный подход к языку, признает, что язык выполняет выразительную и описательную функции, но подчеркивает, что структуры наших дискурсивно созданных норм управляют тем, что может или не может быть сказанным и тем, что может и чего не может быть [5; 6; 7].

Описательный подход к речи говорит о том, что пол — это ряд данных о теле, которые существуют и до описания его существования и не меняются при дескрипции или вопреки мнениям, высказанным о них. Наиболее ярым дескриптивистом среди философов был ранний Витгенштейн, который в своих «Практиках» обсуждал вопрос о том, что слова являются картинками состояния дел. Большинство философов-языковедов ХХ века решили, что язык более описательный и выразительный, чем конструктивная реальность. Согласно такой точке зрения женщины — это женщины, а мужчины — это мужчины, и, если есть несколько несчастных индивидуумов, которые биологически неопределимы или находятся в переходном состоянии, то они просто исключения, доказывающие правило. Это правило, конечно, является правилом половой раздвоенности, основы гетеросексуализма. Дескриптивизм, является также формой реализма и физикализма и отказывается от лингвистического конструктивизма.

Лингвистическому конструктивизму нет нужды отрицать, что некая физическая реальность существовала до языка, а его сторонники считают, что для того, чтобы уловить эту реальность, нужно использовать речевую практику, которая затем направляет наше внимание на то, что мы предполагаем. Это дифференциальное внимание затем создает практический акцент, который фактически может преобразовать объект в пункт, который совершенно не похож на то, с чего все начиналось [33, p.58].

Последователи лингвистического конструктивизма не считают, что это происходит просто потому, что люди верят тому, что они рассказывают, что это чувственные восприятия становятся реальностью; скорее вера порождает привычки, которые, в конце концов, обеспечивают почву для веры. Формируется цикл создания и открытия, который мистифицирует создание и возникновение «открытия».

В своей «Истории различия полов» Фуко утверждает, что пол сам по себе является продуктом речевой практики, поясняя, что «понятие "пол" делает возможным сгруппировать вместе, в искусственную единицу, анатомические элементы, биологические функции, поведение, чувства и желания, и эту фиктивную единицу можно использовать как причинный принцип, вездесущное значение; пол, таким образом, мог выполнять функцию единственного в своем роде признака и универсального означаемого» [13, p.154]. Заметьте, что Фуко не спорит, что нет тел или отношений до образования искусственной единицы. Также не утверждает этого и Виттиг, когда она говорит, что «нет пола. Существует лишь пол, который угнетают, и пол, который угнетает. Это угнетение и создает пол, а не наоборот» [46. p.2]. По выражению Виттиг осмысление тела, как имеющего пол, сыграло большую роль, что помогло мужчинам почувствовать себя выше в социально значимых отношениях. Многие различия человеческих тел совершенно незначительны, пока эти различия не замечают. Без социального контекста они не имеют значения. Только в своих пределах совокупность норм может эти простые различия сделать чем-то большим: основополагающим принципом, устанавливающим, кто имеет больший доступ к тому, что общество считает ценным.

Дескриптивист бы сказал, что мы видим человеческие тела и просто описываем то, что мы видим — головы, глаза, руки, ноги и т.д. Конструктивист бы настаивал на том, что мы видим руки, потому что они имеют для нас значение, т.к. у нас есть намерения, для которых эти руки полезны. Мы думаем, что мы просто видим перед собой тело, но Виттиг считает, что мы верим, что физическое и непосредственное восприятие это только сложная и фантастическая конструкция, «воображаемая структура, которая дает другое значение физическим чертам  через сеть отношений, в которых они понимаются» [46, p.12]. Эта сеть взаимоотношений действует в нашей речевой практике так же, как и в нашей более широко понимаемой социальной деятельности. Лингвистический конструктивизм имеет меньшую первоначальную интуитивную привлекательность, чем дескриптивизм или экспрессивизм, потому что все мы призваны быть реалистами. То, что предлагает конструктивизм, однако, является анализом дискурсивной силы как осуществленной через речевую деятельность.

В своей классической работе «В опасности и вне ее: надменность и любовь» Мерилин Фрай представляет глубокий анализ процесса интерпретированного построения, предусмотренного речевой и другими видами деятельности [17]. Работа Фрай «Быть и быть видимой» объясняет вычеркивание из жизни лесбиянки путем невразумительного представления ее существования [16]. Работа «Лесбийский пол» предусматривает подобный подход к тому, что само понятие пола с точки зрения гетеросексуальности слепо к тому, что делают лесбиянки; эта слепота ставит лесбиянок вне речевого и понятийного пространства большей части общества [15]. Оказывается, пол является нормой-регулятором, которая, как доказывает Джуди Батлер, «определяет правомочность тела для жизни в сфере культурной интеллегибельности» [6, p. 2]. Предметом спора являются формы воздействия языка, чтобы мы были женщинами и не превратились в лесбиянок, ведьм, не стали старыми девами, каргами и не существовали с другими эпитетами форм нашей жизни, нежелательными в действительности, определяемыми Джулией Пенелоп как Патриархальный мир дискурса. Эти работы показывают, как наша речевая деятельность и деятельность, субъектом которой мы являемся, формируют нашу родовую индивидуальность. Эти и другие работы Фрай. Пенелоп, Дейл, Виттиг и Батлер говорят нам о том, что язык не является нейтральным и нашим. Они демонстрируют силу речевой деятельности в формировании и изменении нашей жизни.

Язык — это динамичная совокупность процессов и практики, это не статичный устойчивый предмет, хотя у него есть вещественные черты. Лингвистическая деятельность, составляющая и подкрепляющая нашу социальную и материальную действительность, снижается с континуумом нормативности, с  эксплицитно нормативной практикой с одной стороны, и глубоко вкрапленной, едва заметной нормативной практикой — с другой стороны. Выражение «Мэри  — хорошая мать» несет свою нормативность открыто, так, как это утверждает выражение «хорошая мать», используемое как для подкрепления определенных отношений, так и для противопоставления отношениям, считающимся нежелательными. Предложение «Мэри — женщина», кажется, не является ни определенно нормативным, ни устанавливающим пол или род людей. Многие феминистски постарались показать, что, хотя такие утверждения кажутся явно описательными, фактически они только кажутся такими, если уже принят довольно обширный список норм [10; 21; 35; 46; 6]. Нормы, касающиеся пола и рода, так глубоко вкраплены в нашу культуру, что стали натурализованными. Мы говорим и пишем, по крайней мере, частично, чтобы утвердить, подкрепить или разрушить социальные, политические, эпистемологические, метафизические или моральные нормы. Эти нормы не ограничиваются нашими высказываниями. Работая совместно с другими привычками, наши дискурсивные навыки создают совокупность социальных структур, в пределах которых мы строим свою жизнь. Этот взгляд на язык, как на абсолютно нормативный, расходится с наиболее общепринятым мнением. Что язык, в первую очередь, является описательным или выразительным, что цель его — передать или выразить то, что мы думаем, что мы чувствуем, что нас окружает. Нормативный подход к языку, признает, что язык выполняет выразительную и описательную функции, но подчеркивает, что структуры наших дискурсивно созданных норм управляют тем, что может или не может быть сказанным и тем, что может и чего не может быть [5; 6; 7].

Описательный подход к речи говорит о том, что пол — это ряд данных о теле, которые существуют и до описания его существования и не меняются при дескрипции или вопреки мнениям, высказанным о них. Наиболее ярым дескриптивистом среди философов был ранний Витгенштейн, который в своих «Практиках» обсуждал вопрос о том, что слова являются картинками состояния дел. Большинство философов-языковедов ХХ века решили, что язык более описательный и выразительный, чем конструктивная реальность. Согласно такой точке зрения женщины — это женщины, а мужчины — это мужчины, и, если есть несколько несчастных индивидуумов, которые биологически неопределимы или находятся в переходном состоянии, то они просто исключения, доказывающие правило. Это правило, конечно, является правилом половой раздвоенности, основы гетеросексуализма. Дескриптивизм, является также формой реализма и физикализма и отказывается от лингвистического конструктивизма.

Лингвистическому конструктивизму нет нужды отрицать, что некая физическая реальность существовала до языка, а его сторонники считают, что для того, чтобы уловить эту реальность, нужно использовать речевую практику, которая затем направляет наше внимание на то, что мы предполагаем. Это дифференциальное внимание затем создает практический акцент, который фактически может преобразовать объект в пункт, который совершенно не похож на то, с чего все начиналось [33, p.58].

Последователи лингвистического конструктивизма не считают, что это происходит просто потому, что люди верят тому, что они рассказывают, что это чувственные восприятия становятся реальностью; скорее вера порождает привычки, которые, в конце концов, обеспечивают почву для веры. Формируется цикл создания и открытия, который мистифицирует создание и возникновение «открытия».

В своей «Истории различия полов» Фуко утверждает, что пол сам по себе является продуктом речевой практики, поясняя, что «понятие "пол" делает возможным сгруппировать вместе, в искусственную единицу, анатомические элементы, биологические функции, поведение, чувства и желания, и эту фиктивную единицу можно использовать как причинный принцип, вездесущное значение; пол, таким образом, мог выполнять функцию единственного в своем роде признака и универсального означаемого» [13, p.154]. Заметьте, что Фуко не спорит, что нет тел или отношений до образования искусственной единицы. Также не утверждает этого и Виттиг, когда она говорит, что «нет пола. Существует лишь пол, который угнетают, и пол, который угнетает. Это угнетение и создает пол, а не наоборот» [46. p.2]. По выражению Виттиг осмысление тела, как имеющего пол, сыграло большую роль, что помогло мужчинам почувствовать себя выше в социально значимых отношениях. Многие различия человеческих тел совершенно незначительны, пока эти различия не замечают. Без социального контекста они не имеют значения. Только в своих пределах совокупность норм может эти простые различия сделать чем-то большим: основополагающим принципом, устанавливающим, кто имеет больший доступ к тому, что общество считает ценным.

Дескриптивист бы сказал, что мы видим человеческие тела и просто описываем то, что мы видим — головы, глаза, руки, ноги и т.д. Конструктивист бы настаивал на том, что мы видим руки, потому что они имеют для нас значение, т.к. у нас есть намерения, для которых эти руки полезны. Мы думаем, что мы просто видим перед собой тело, но Виттиг считает, что мы верим, что физическое и непосредственное восприятие это только сложная и фантастическая конструкция, «воображаемая структура, которая дает другое значение физическим чертам  через сеть отношений, в которых они понимаются» [46, p.12]. Эта сеть взаимоотношений действует в нашей речевой практике так же, как и в нашей более широко понимаемой социальной деятельности. Лингвистический конструктивизм имеет меньшую первоначальную интуитивную привлекательность, чем дескриптивизм или экспрессивизм, потому что все мы призваны быть реалистами. То, что предлагает конструктивизм, однако, является анализом дискурсивной силы как осуществленной через речевую деятельность.

В своей классической работе «В опасности и вне ее: надменность и любовь» Мерилин Фрай представляет глубокий анализ процесса интерпретированного построения, предусмотренного речевой и другими видами деятельности [17]. Работа Фрай «Быть и быть видимой» объясняет вычеркивание из жизни лесбиянки путем невразумительного представления ее существования [16]. Работа «Лесбийский пол» предусматривает подобный подход к тому, что само понятие пола с точки зрения гетеросексуальности слепо к тому, что делают лесбиянки; эта слепота ставит лесбиянок вне речевого и понятийного пространства большей части общества [15]. Оказывается, пол является нормой-регулятором, которая, как доказывает Джуди Батлер, «определяет правомочность тела для жизни в сфере культурной интеллегибельности» [6, p. 2]. Предметом спора являются формы воздействия языка, чтобы мы были женщинами и не превратились в лесбиянок, ведьм, не стали старыми девами, каргами и не существовали с другими эпитетами форм нашей жизни, нежелательными в действительности, определяемыми Джулией Пенелоп как Патриархальный мир дискурса. Эти работы показывают, как наша речевая деятельность и деятельность, субъектом которой мы являемся, формируют нашу родовую индивидуальность. Эти и другие работы Фрай. Пенелоп, Дейл, Виттиг и Батлер говорят нам о том, что язык не является нейтральным и нашим. Они демонстрируют силу речевой деятельности в формировании и изменении нашей жизни.