Ценности женщин: преобразование демократической практики

Эта область все еще остается одной из дискуссионных среди феминисток, как на теоретическом, так и политическом уровнях. Другая область противоречий относится к замечанию о том, что женский опыт и культура могут внести вклад в практику демократии. Многие утверждали, что женский опыт заботливого отношения предоставляет женщинам вид определенной карьеры, так как женщины, в основном, присматривают за детьми и заботятся о престарелых. На этом основании предлагалась модель более щедрой и менее конфликтной демократии. Один из доводов в пользу большего числа женщин в политике основан на широко распространенной вере в то, что женщины являются более приспособленными, чем мужчины, к интимным отношениям, более склонны слушать, реже отстаивают эгоистичные интересы, более чувствительны к личным просьбам. Когда Сарра Рудик провела анализ «материнского мышления», она утверждала, что женщины могут привнести в общественную жизнь более высокий уровень человечности, хорошего настроения, уважения к людям и чуткости к развитию, чем общепринятая политика [15]. Затем Kэти Фергюсон привела феминистический довод против бюрократии и доказала, что воспитание, сопереживание, забота и общительность заложены в структуре женского опыта, и что этот факт обеспечивает основы для альтернативных форм организации, не зависящих от доминирования [2].

Можно отметить, что ни один из таких аргументов не полагается на утверждения о «ценностной» природе женщин. Все, в чем они нуждаются, так это в понимании того, что различный опыт женщины и мужчины ведет к различным ценностям и приоритетам. Но все еще существует опасность, отмечают феминистки-исследовательницы, что такие доказательства могут закончиться усилением общепринятых представлений о женственности. Кэтлин Джонс глубоко симпатизирует представлению о том, что женский опыт и ценности будут преобразовывать приоритеты и практику демократии. Но она отмечает, что феминистки «не всегда заботились об извлечении этих ценностей из контекста доминирования. И это угрожает преобразованием каждого альтернативного голоса в новую песню самопожертвования» [4, p.794]. Феминистически настроенные граждане могли затем «обосновать идеализированный имидж всеобщего воспитания, всеобщей любви  в отношении женщин даже тогда, когда это отвергает патриархальную систему, создавшую этот имидж» [4; p.809]. В своей критике «материнского феминизма», Мэри Дейтц доказывает, что являющиеся ценностью в частной сфере не является такой необходимой ценностью в сфере общественной, и то, что забота матери может дать ее беззащитному ребенку, не должно рассматриваться как модель гражданской заботы по отношению к тем, кто политически равен ей [1]. Ценности, связанные с женским опытом, могут быть лишь ограниченно отнесены к демократии.

В противоположность этому, Джейн Мэнсбридж утверждает, что феминизм может предложить много нового для решения вопроса о демократическом обществе, и предложения феминизма основаны на сопереживании или единстве, часто определяемых как женские ценности [6; 7]. Никакая демократия, утверждает она, не может действовать без таких, объединяющих общество связей. Даже когда люди достигнут согласия в стандартной (и скорее минимальной) формуле «один человек — один голос, никто не имеет более одного голоса», они должны руководствоваться достаточным чувством общности, для того чтобы понимать, что к другим надо относиться так, как хочешь, чтобы относились к тебе. И поскольку демократии не могут постоянно и одинаково строго обеспечивать справедливость (Мэнсбридж утверждает, что ни одна демократия не может быть идеально справедливой), неудачи стали более приемлемы из-за связей взаимного единения, которые дают возможность неудачникам воспринимать победителей как часть того же общества. Основное направление теорий демократии очень медленно признало решающее значение общности; затруднительному для их понимания чувству общности или общения как мира «женского», они предпочитали жесткий язык своекорыстия или прав.

Мэнсбридж не основывает свои доказательства на каких-либо значительных различиях между женщинами и мужчинами. Вместо этого она ссылается на некоторые замечательные исследования, в которых отмечается, что мужчины и женщины мало чем отличаются в физиологических критериях сопереживания. Например, сердце бьется быстрее, когда мы слышим плач ребенка, или волнуемся, когда сопереживаем друзьям, сдающим экзамены [6, p.374-378]. Но если подвергнуть более тщательному исследованию степень их эмоционального участия или их чувствительности по отношению к другим, девушки и женщины заметно выигрывают, поскольку сопереживают они сильнее, чем юноши и мужчины. Из этого следует вывод, полагает Мэнсбридж, что не существует большого фактического различия в поведении, и более гендерного кодирования определенных свойств или действий. В сфере демократической теории, однако, это гендерное кодирование приобрело сильно действующий эффект. Поскольку это отговорки «мягкого» языка воспитания или чувства, они оставляют англо-американскую теорию, втянутой в язык своекорыстия.

Три вывода, следующих из теории демократии

Как показали примеры, теории значительно расходятся в обобщении специфического феминистического вклада в демократию. Всеобщее согласие с тем, что демократии не удалось обеспечить политическое равенство женщинам, исчезает, когда предпринимается попытка понять, почему это происходит. Несмотря на это, вполне возможно установить тождественность трех направлений существующих представлений о демократии в феминизме. Первая тождественность выявилась в дискуссии Джейн Мэнсбридж по вопросу о феминизме и демократической общности, в которой она отделяет качества или ценности женщин от устойчивой концепции различий между женщинами и мужчинами. Те, кто отстаивают важность и действительно существующие различия пола, обычно стараются избежать каких-либо заявлений о «подлинной» женщине; они также не считают противоположность между требованием равенства и решительного различия полов абсолютной. В течение 1980‑х школа феминизма оказалась, по-видимому, перед лицом неизбежного выбора между требованием строгого равенства, которое делает мужчин и женщин одинаковыми, и утверждением существования отличительных женских качеств и иного к ним отношения. Поскольку феминистки повсюду продолжают отстаивать статус гендерной нейтральности или отдавать ему определенное предпочтение, их доказательства подразумевают и равенство, и различие. Как утверждала Кэрол Пейтман, «равное политическое положение граждан необходимо для демократии и женской автономии», но «это не означает, что граждане должны стать подобными мужчинам или что все женщины должны были пойти по этому пути» [10, p.29]. Равенство было наибольшей проблемой для феминизма, когда оно совпало с тенденцией обращаться с людьми одинаково, в соответствии с установленной абстрактной нормой быть «индивидуумом», «гражданином», потому что эти нормы пренебрегают любым специфическим женским опытом. Однако в этом отмечаемом единообразии, поддержание равенства граждан с адекватным пониманием наших отличий вполне возможно.

Вторым важным выводом является то, что феминистские теории занимали устойчивую позицию в основном направлении демократической теории, сосредоточившись на предложениях общей теории демократии, а также на утверждении, что демократия предала женщин. Например, феминистки внесли свой вклад, в современные теории совещательной или коммуникативной демократии [5; 6; 17; 12]. Теории совещательной демократии критикуют анонимную политику баллотировочных ящиков и придают особое значение общественному обсуждению в достижении справедливых решений общих интересов. Феминистки часто критиковали ведущие интересы, политику баллотировочных ящиков, отмечая, что они никогда не оправдывают себя. В частности, они не имеют удовлетворительных механизмов для изучения новых нужд и потребностей. Ученые-феминистки одобряют содержательную и дискуссионную демократию, которая будет способствовать трансформированию политической программы действий. Кроме того, были подняты подняли некоторые «неудобные» вопросы о понятии «общего блага», которые часто лежат в основе теорий совещательной демократии. Поскольку они дают «ясное понимание возможности доминирующей группы заставить замолчать или игнорировать мнения, которые не желательно слышать» [6, p.127], феминистские теории стали особенно гармонировать образу действий, в соответствии с которыми преждевременные призывы к соблюдению обоюдных интересов или всеобщих забот могут усилить существующее неравенство в политическом процессе.

Феминистки также способствуют развитию теории демократии в мультиэтнических и многокультурных обществах. Они анализировали равенство через различие, имеющее особое отношение к какому-либо рассмотрению демократии в гетерогенных обществах и часто проводили очевидные параллели между различиями пола и другими видами различий. «Различие, — как отмечает Сьюзан Мендас, — не собирается исчезать, и не является чем-то, за что те, кто непохожи на других, чувствуют себя обязанными извиниться» [7, p.216]. Когда феминистки добивались исправления демократических идеалов для того чтобы приспособить к ним существенные и долговременные отличия между гражданами, они выступили с рядом вопросов, связанных с некоторыми трудными проблемами в современной полемике. Как демократия может добиться равенства с учетом различий? Следует ли гражданство рассматривать как предмет всеобщих или отличительных прав? Какова связь между индивидуумом, группой и нацией? Особый путь для рассмотрения этих вопросов обеспечивает философия феминизма.

Хотя эти исследования включают значительный пересмотр понимания либеральной демократии, они пришли к третьему основному выводу, который Джудит Сквайрс описала как «направление в феминистической литературе на право гражданства для восстановления либеральной программы» [16, p.62]. Это восстановление является тем, что определяется в гендерной литературе как крушение социалистической альтернативы либеральной демократии, которое было практически повсюду смешано с потерей доверия к крупным формам демократического участия для установления либеральной демократии в легитимном варианте. Для многих феминисток эта наиболее общая тенденция была сопряжена с трудностями, которые испытывают женщины в развитии альтернативных форм демократии в структуре женского движения. Довлеющим участием, при помощи «почти навязчивой идеи» женщины надеялись на более прямую форму демократии (лицом-к-лицу); но предпочтение неформальных и неиерархических способов организации часто порождало исключительные гражданские сообщества, которые затем препятствовали проникновению женщин во внешний мир [4, p.788]. Последующее дробление женского движения под влиянием критики доминирования в нем представителей среднего класса и представителей белой расы вышло за пределы этих альтернативных форм. Феминистки все больше и больше осознают «что применение логики тесных связей к организации политической жизни преисполнено различий» [4, p.787]. Некоторые исследовательницы-феминистки внесли значительный вклад в политическую теорию, дав точную формулировку связи между феминизмом и либеральной программой [3; 13, ch.6; 8].

Сьюзан Джеймс, например, полагает, что «между либеральной и феминистской концепциями гражданства существует больше неразрывности, чем думали раньше» и рассматривает еще не исследованные возможности в либеральных представлениях о независимости, как основу для женского гражданства [3, p.49]. Она не утверждает, что либерализм уже удовлетворил интересы феминисток. Ведь женщинам систематично отказывали в независимости, что является центральным слабым звеном в либеральной теории.  Либерализм просто считал само собой разумеющимся, что все граждане обладают чувством собственного достоинства, чтобы высказывать свое собственное мнение. Но С. Джеймс рассматривает анализ независимости как направление «по отношению к концепции гражданина, который настолько эмоционально чувствителен, что традиционно связан с женщинами, но, в то же время обладает мужскими нормами беспристрастия, которые так важны для либерализма» [3, p.3]. Либерализм может, в таком случае, обеспечить необходимые инструменты для примирения феминизма с демократией.

Эта область все еще остается одной из дискуссионных среди феминисток, как на теоретическом, так и политическом уровнях. Другая область противоречий относится к замечанию о том, что женский опыт и культура могут внести вклад в практику демократии. Многие утверждали, что женский опыт заботливого отношения предоставляет женщинам вид определенной карьеры, так как женщины, в основном, присматривают за детьми и заботятся о престарелых. На этом основании предлагалась модель более щедрой и менее конфликтной демократии. Один из доводов в пользу большего числа женщин в политике основан на широко распространенной вере в то, что женщины являются более приспособленными, чем мужчины, к интимным отношениям, более склонны слушать, реже отстаивают эгоистичные интересы, более чувствительны к личным просьбам. Когда Сарра Рудик провела анализ «материнского мышления», она утверждала, что женщины могут привнести в общественную жизнь более высокий уровень человечности, хорошего настроения, уважения к людям и чуткости к развитию, чем общепринятая политика [15]. Затем Kэти Фергюсон привела феминистический довод против бюрократии и доказала, что воспитание, сопереживание, забота и общительность заложены в структуре женского опыта, и что этот факт обеспечивает основы для альтернативных форм организации, не зависящих от доминирования [2].

Можно отметить, что ни один из таких аргументов не полагается на утверждения о «ценностной» природе женщин. Все, в чем они нуждаются, так это в понимании того, что различный опыт женщины и мужчины ведет к различным ценностям и приоритетам. Но все еще существует опасность, отмечают феминистки-исследовательницы, что такие доказательства могут закончиться усилением общепринятых представлений о женственности. Кэтлин Джонс глубоко симпатизирует представлению о том, что женский опыт и ценности будут преобразовывать приоритеты и практику демократии. Но она отмечает, что феминистки «не всегда заботились об извлечении этих ценностей из контекста доминирования. И это угрожает преобразованием каждого альтернативного голоса в новую песню самопожертвования» [4, p.794]. Феминистически настроенные граждане могли затем «обосновать идеализированный имидж всеобщего воспитания, всеобщей любви  в отношении женщин даже тогда, когда это отвергает патриархальную систему, создавшую этот имидж» [4; p.809]. В своей критике «материнского феминизма», Мэри Дейтц доказывает, что являющиеся ценностью в частной сфере не является такой необходимой ценностью в сфере общественной, и то, что забота матери может дать ее беззащитному ребенку, не должно рассматриваться как модель гражданской заботы по отношению к тем, кто политически равен ей [1]. Ценности, связанные с женским опытом, могут быть лишь ограниченно отнесены к демократии.

В противоположность этому, Джейн Мэнсбридж утверждает, что феминизм может предложить много нового для решения вопроса о демократическом обществе, и предложения феминизма основаны на сопереживании или единстве, часто определяемых как женские ценности [6; 7]. Никакая демократия, утверждает она, не может действовать без таких, объединяющих общество связей. Даже когда люди достигнут согласия в стандартной (и скорее минимальной) формуле «один человек — один голос, никто не имеет более одного голоса», они должны руководствоваться достаточным чувством общности, для того чтобы понимать, что к другим надо относиться так, как хочешь, чтобы относились к тебе. И поскольку демократии не могут постоянно и одинаково строго обеспечивать справедливость (Мэнсбридж утверждает, что ни одна демократия не может быть идеально справедливой), неудачи стали более приемлемы из-за связей взаимного единения, которые дают возможность неудачникам воспринимать победителей как часть того же общества. Основное направление теорий демократии очень медленно признало решающее значение общности; затруднительному для их понимания чувству общности или общения как мира «женского», они предпочитали жесткий язык своекорыстия или прав.

Мэнсбридж не основывает свои доказательства на каких-либо значительных различиях между женщинами и мужчинами. Вместо этого она ссылается на некоторые замечательные исследования, в которых отмечается, что мужчины и женщины мало чем отличаются в физиологических критериях сопереживания. Например, сердце бьется быстрее, когда мы слышим плач ребенка, или волнуемся, когда сопереживаем друзьям, сдающим экзамены [6, p.374-378]. Но если подвергнуть более тщательному исследованию степень их эмоционального участия или их чувствительности по отношению к другим, девушки и женщины заметно выигрывают, поскольку сопереживают они сильнее, чем юноши и мужчины. Из этого следует вывод, полагает Мэнсбридж, что не существует большого фактического различия в поведении, и более гендерного кодирования определенных свойств или действий. В сфере демократической теории, однако, это гендерное кодирование приобрело сильно действующий эффект. Поскольку это отговорки «мягкого» языка воспитания или чувства, они оставляют англо-американскую теорию, втянутой в язык своекорыстия.

Три вывода, следующих из теории демократии

Как показали примеры, теории значительно расходятся в обобщении специфического феминистического вклада в демократию. Всеобщее согласие с тем, что демократии не удалось обеспечить политическое равенство женщинам, исчезает, когда предпринимается попытка понять, почему это происходит. Несмотря на это, вполне возможно установить тождественность трех направлений существующих представлений о демократии в феминизме. Первая тождественность выявилась в дискуссии Джейн Мэнсбридж по вопросу о феминизме и демократической общности, в которой она отделяет качества или ценности женщин от устойчивой концепции различий между женщинами и мужчинами. Те, кто отстаивают важность и действительно существующие различия пола, обычно стараются избежать каких-либо заявлений о «подлинной» женщине; они также не считают противоположность между требованием равенства и решительного различия полов абсолютной. В течение 1980‑х школа феминизма оказалась, по-видимому, перед лицом неизбежного выбора между требованием строгого равенства, которое делает мужчин и женщин одинаковыми, и утверждением существования отличительных женских качеств и иного к ним отношения. Поскольку феминистки повсюду продолжают отстаивать статус гендерной нейтральности или отдавать ему определенное предпочтение, их доказательства подразумевают и равенство, и различие. Как утверждала Кэрол Пейтман, «равное политическое положение граждан необходимо для демократии и женской автономии», но «это не означает, что граждане должны стать подобными мужчинам или что все женщины должны были пойти по этому пути» [10, p.29]. Равенство было наибольшей проблемой для феминизма, когда оно совпало с тенденцией обращаться с людьми одинаково, в соответствии с установленной абстрактной нормой быть «индивидуумом», «гражданином», потому что эти нормы пренебрегают любым специфическим женским опытом. Однако в этом отмечаемом единообразии, поддержание равенства граждан с адекватным пониманием наших отличий вполне возможно.

Вторым важным выводом является то, что феминистские теории занимали устойчивую позицию в основном направлении демократической теории, сосредоточившись на предложениях общей теории демократии, а также на утверждении, что демократия предала женщин. Например, феминистки внесли свой вклад, в современные теории совещательной или коммуникативной демократии [5; 6; 17; 12]. Теории совещательной демократии критикуют анонимную политику баллотировочных ящиков и придают особое значение общественному обсуждению в достижении справедливых решений общих интересов. Феминистки часто критиковали ведущие интересы, политику баллотировочных ящиков, отмечая, что они никогда не оправдывают себя. В частности, они не имеют удовлетворительных механизмов для изучения новых нужд и потребностей. Ученые-феминистки одобряют содержательную и дискуссионную демократию, которая будет способствовать трансформированию политической программы действий. Кроме того, были подняты подняли некоторые «неудобные» вопросы о понятии «общего блага», которые часто лежат в основе теорий совещательной демократии. Поскольку они дают «ясное понимание возможности доминирующей группы заставить замолчать или игнорировать мнения, которые не желательно слышать» [6, p.127], феминистские теории стали особенно гармонировать образу действий, в соответствии с которыми преждевременные призывы к соблюдению обоюдных интересов или всеобщих забот могут усилить существующее неравенство в политическом процессе.

Феминистки также способствуют развитию теории демократии в мультиэтнических и многокультурных обществах. Они анализировали равенство через различие, имеющее особое отношение к какому-либо рассмотрению демократии в гетерогенных обществах и часто проводили очевидные параллели между различиями пола и другими видами различий. «Различие, — как отмечает Сьюзан Мендас, — не собирается исчезать, и не является чем-то, за что те, кто непохожи на других, чувствуют себя обязанными извиниться» [7, p.216]. Когда феминистки добивались исправления демократических идеалов для того чтобы приспособить к ним существенные и долговременные отличия между гражданами, они выступили с рядом вопросов, связанных с некоторыми трудными проблемами в современной полемике. Как демократия может добиться равенства с учетом различий? Следует ли гражданство рассматривать как предмет всеобщих или отличительных прав? Какова связь между индивидуумом, группой и нацией? Особый путь для рассмотрения этих вопросов обеспечивает философия феминизма.

Хотя эти исследования включают значительный пересмотр понимания либеральной демократии, они пришли к третьему основному выводу, который Джудит Сквайрс описала как «направление в феминистической литературе на право гражданства для восстановления либеральной программы» [16, p.62]. Это восстановление является тем, что определяется в гендерной литературе как крушение социалистической альтернативы либеральной демократии, которое было практически повсюду смешано с потерей доверия к крупным формам демократического участия для установления либеральной демократии в легитимном варианте. Для многих феминисток эта наиболее общая тенденция была сопряжена с трудностями, которые испытывают женщины в развитии альтернативных форм демократии в структуре женского движения. Довлеющим участием, при помощи «почти навязчивой идеи» женщины надеялись на более прямую форму демократии (лицом-к-лицу); но предпочтение неформальных и неиерархических способов организации часто порождало исключительные гражданские сообщества, которые затем препятствовали проникновению женщин во внешний мир [4, p.788]. Последующее дробление женского движения под влиянием критики доминирования в нем представителей среднего класса и представителей белой расы вышло за пределы этих альтернативных форм. Феминистки все больше и больше осознают «что применение логики тесных связей к организации политической жизни преисполнено различий» [4, p.787]. Некоторые исследовательницы-феминистки внесли значительный вклад в политическую теорию, дав точную формулировку связи между феминизмом и либеральной программой [3; 13, ch.6; 8].

Сьюзан Джеймс, например, полагает, что «между либеральной и феминистской концепциями гражданства существует больше неразрывности, чем думали раньше» и рассматривает еще не исследованные возможности в либеральных представлениях о независимости, как основу для женского гражданства [3, p.49]. Она не утверждает, что либерализм уже удовлетворил интересы феминисток. Ведь женщинам систематично отказывали в независимости, что является центральным слабым звеном в либеральной теории.  Либерализм просто считал само собой разумеющимся, что все граждане обладают чувством собственного достоинства, чтобы высказывать свое собственное мнение. Но С. Джеймс рассматривает анализ независимости как направление «по отношению к концепции гражданина, который настолько эмоционально чувствителен, что традиционно связан с женщинами, но, в то же время обладает мужскими нормами беспристрастия, которые так важны для либерализма» [3, p.3]. Либерализм может, в таком случае, обеспечить необходимые инструменты для примирения феминизма с демократией.