СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ

По мнению сторонников гендерных исследований, понятие гендер (буквально «род», «пол», от английского «gender») противостоит основному патриархальному тезису о «природном назначении» полов, так как гендер, понимаемый как «социально закрепленные отношения полов» или «способ существования пола в обществе», зависит от культурного и социального контекста, от специфики гендерных отношений в разных обществах, в разные исторические периоды, в разных этнических группах, социальных классах и поколениях. На идеальный образ мужчины и женщины в культуре влияют этнопсихология, менталитет, национальные традиции, религия, исторический опыт этноса, степень цивилизованности общества. По этой причине в каждом обществе имеют место определенные представления о том, каким должно быть поведение, занятия, одежда мужчин и женщин, то есть каждая культура руководствуется по отношению к мужчинам и женщинам определенными стереотипами.

Изучение стереотипов гендерного поведения и его проявления в различных культурах имеет большую теоретическую значимость, так как позволяет зафиксировать действие некоторых детерминант, обуславливающих «конструирование» гендера в обществе. По мнению Н.Дж. Смелзера, cуществование множества отклонений от общепринятых стереотипов гендерного поведения свидетельствует о том, что сексуальные роли в обществе сложились скорее на основе культурных и социальных особенностей, а не естественного порядка вещей [20, С.110].

Большинство современных исследователей признает, что все мы, независимо от половой принадлежности, живем в маскулинной или, как это принято называть по американской терминологии, патриархатной культуре. Это культура, созданная мужчинами и для мужчин, ориентирована на определенное отношение к миру и представления о норме, политические и идеологические стереотипы. Современная женщина вынуждена принять маскулинистскую парадигму с ее образом мысли и деятельности, а это приводит к тому, что «женский взгляд на вещи…упрятан под навязанным цивилизацией мужским», поэтому «только женщине присущее видение событий приходится раскапывать из под мощного слоя мужских очков» [13, С.2].

По мнению А. Яковлевой, «в мироощущении маскулинистской культуры отсутствует идея человека как Космоса на экзистенциальном уровне», поэтому отношение мужчины к женщине и женщины к мужчине в современной культуре не может быть охарактеризовано как отношение к Другому, т.е. как к себе подобному, но не тождественному [13, С.5]. Представление о женщинах трактуется через отличие от мужского, мужское рассматривается, как таковое, само по себе и часто идентифицируется с обществом в целом. Понимаемая по образу и подобию мужчины, женщина оказывается лишенной собственного социального, культурного, а иногда и языкового пространства.

В сфере языка отношения власти между полами проявляются довольно часто и в различных формах. Например, словосочетание «мужчина и женщина» является выражением второстепенности и даже подчиненности второго члена этой пары (также как и в словосочетаниях «родители и дети», «учителя и ученики» и т.д.), в противном случае эти слова, будучи равнозначными, не использовались бы всегда в одном и том же порядке. Так же как и во многих других языках в русском есть слова «мужчина» и «женщина», но есть еще и слово «человек». В принципе «человек» это обобщающее слово, включающее и мужчин, и женщин, и указывающее на качества, присущие обоим полам. На самом же деле это слово мужского рода, и понимают под ним обычно мужчину. Само собой получается, что мужское это норма, тогда как женское это что-то исключительное. До сих пор распространен обычай писать в официальных документах все в мужском роде, а потом в скобках добавлять «а». По образному выражению Т. Клименковой, в современной России «женское пока все еще остается в скобках» [6, С.8]. Даже в Конституции принято говорить о «человеке вообще»: «Каждый гражданин имеет право…». Следовательно, язык не только фиксирует иерархические отношения между полами, но и закрепляет их.

Названия профессий в русском языке имеют мужские и женские формы, но суффиксы, превращающие мужские формы в женские, звучат несколько пренебрежительно. Неслучайно, многие женщины–литераторы подписывались под литературными произведениями псевдонимами мужского рода, например, З. Гиппиус — Антон Крайний, Товарищ Герман. В использовании мужского имени проявлялось стремление женщин не только защитить себя от критического отношения литературных критиков и общества в целом, но и доказать своё равенство с мужчиной. «Я не поэтесса, а поэт», — бесконечно уточняют Б. Ахмадуллина и Ю. Мориц, демонстрируя подсознательный запрет на то, что можно быть творчески самостоятельной женщиной [14, С.26].

Активное вхождение женщины в литературу 80–90-х годов было воспринято мужским литературным сообществом негативно. «Что она может сказать миру, эта заговорившая женщина», — сомневается в творческих способностях женщины на страницах «Литературной газеты» Ю. Кузнецов [13, С.171]. Директор Фонда социокультурных исследований «Руссика», доктор исторических наук С. Кулешов признает, что «разумеется, были в истории очень умные женщины», но «они лишь исключение». По его мнению, женщины «никогда не решат своих проблем», так как «женские вопросы мужчины решают лучше женщин» [17, С.15].

На сегодняшний день 53% населения и 50% среди занятых в общественном производстве в России составляют женщины. Из 1000 женщин старше 15 лет 766 имеют высшее и среднее образование. Среди студентов высших учебных заведений 50% составляют женщины, в средних специальных заведениях их 59%. Этот показатель превышает образовательный уровень мужчин (особенно молодых) [13, С.13-15]. Тем не менее, женщины представлены в государственных структурах власти недостаточно. Исключение составляют выборы 1993 года, когда движение «Женщины России» получило 5% мест в Парламенте. Причиной успеха «Женщин России» во многом была не только активная работа женщин среди избирателей, но и нежелание части общества принимать мужскую (более агрессивную) политику. Так, например, выразил свое отношение к блоку «Женщины России» один из избирателей: «Лучше баба со скалкой, чем мужик с автоматом» [13, С.18]. Таким образом, общественное мнение открыто принижает статус женщины.

Дискриминационное начало в отношении к женщине фиксирует и устное народное творчество. Значительная часть русских анекдотов посвящена отношениям мужчины и женщины, о чем свидетельствуют и названия сборников «Семья — как много в этом слове…», «О мужьях и любовниках» и т.п. Однако, женский образ, созданный в анекдотах, по сравнению с мужским, является более отрицательным. Так, по подсчетам О.Л. Лебедь, анекдотов о плохих мужей, опубликованных в 8 сборниках 1995–1998 годов, анекдотов в 3 раза меньше, чем анекдотов о плохих женах. Аналогичная ситуация и с супружескими изменами: в анекдотах говорится в 3 раза чаще об изменах жен, чем мужей. Примечательно, что статус изменяющей женщины указывается, ясно, что женщина замужем, тогда как статус мужчины-любовника практически всегда остается неясным. Отрицательных качеств у жены также больше, чем у мужа (соотношение 10 к 7), наиболее частыми характеристиками являются: неверная, глупая, расточительная, болтливая.

Лексика, характеризующая женщину в анекдотах, где она выступает поводом для смеха или иронии, более грубая, чем слова, описывающие мужчин. По отношению к женщине употребляются такие выражения как «зараза», «пила», «зануда», «дуреха», «глупая» т.п., тогда как в отношении мужчин наиболее употребительными являются «дурак», «дурачок», «юбочник» и т.д. [10, С.138].

Одним из экспериментальных методов выявления гендерных стереотипов является метод свободных ассоциаций, который заключается в том, что испытуемым предлагают при предъявлении определенного слова (стимула) отвечать первым пришедшим в голову словом. Получаемое в результате проведения такого эксперимента ассоциативное поле того или иного слова — это не только фрагмент вербальной памяти человека, но и фрагмент образа мира того или иного этноса, отраженного в сознании «среднего» носителя той или иной культуры, и, следовательно, его культурных стереотипов.

Изучение ассоциативного поля информантов, в составе которых были студенты и аспиранты российских Вузов в возрасте от 17 до 25 лет, показало, что русское обыденное сознание пронизывает дихотомия мужской/женский, так как наиболее частотной реакцией на слово-стимул «мужчина» было слово «женщина», и наоборот. Наиболее распространенными оценочными характеристиками слова «мужчина» были «высокий», «сильный», «сила», «красивый», «красавец, а для женщины — «красивая», «красота», «красавица», «привлекательная», «интересная», «прекрасная», «симпатичная». Следовательно, в языковом сознании русской молодежи отдается предпочтение внешним, физическим качествам (красота, сила) и значительно меньше внутренним. Образ женщины в представлении информантов оказался более отрицательным и более рациональным, чем образ современного мужчины. В списке наиболее важных женских достоинств были названы внешняя привлекательность (первое место у мужчин и женщин), доброта и отзывчивость (второе место у мужчин и четвертое — у женщин), умение поддержать разговор (третье место у мужчин и второе у женщин), умение быть хорошей матерью (шестое место у мужчин и девятое у женщин) и хорошей хозяйкой (четвертое место у мужчин и первое у женщин). Как показывают эти данные, для мужчин социальная роль женщины как хорошей матери и хозяйки более важна, чем для самих женщин [1, С.22-24].

Целью другого эксперимента ставилось не просто получение от респондентов ассоциаций, связанных с абстрактной женственностью и мужественностью, а выделение ими специфических черт, ассоциируемых с мужественностью и женственностью в русской культуре [5].

В анкетах, авторами которых были русскоязычные мужчины и женщины в возрасте от 19 до 76 лет (всего 62 человека), имеющие высшее и незаконченное высшее образование, русская женщина оценивалась информантами обоего пола значительно выше, чем русский мужчина. Русский мужчина оценивался женщинами ниже, чем мужчинами. Во многих случаях респонденты затруднялись определить типичные черты русского мужчины, при идентификации типичных черт русской женщины таких затруднений не наблюдалось. Русская женщина характеризовалась не только более положительно, но и более подробно. В реакциях на этот стимул в анкетах четко просматривается образ женщины-богатырки, не утративший, однако, своей женственности и материнских черт. Среди мужских анкет лишь в одной были отмечены отрицательные женские качества: коварство и своенравие. Отрицательных черт, стереотипно приписываемых женщинам, — недостаточности интеллекта, сварливости, болтливости, — в анкетах не было зафиксировано, напротив, реакция «умная» оказалась наиболее частотной. Среди реакций, которые относятся, скорее, к отрицательно коннотированным, были отмечены импульсивность, перегруженность, безропотность. В женских анкетах русские женщины считали своими недостатками то, что они много работают и мало ценят себя. Обобщенная картина реакций лиц обоего пола в отношении русского мужчины сложилась следующим образом: склонный к пьянству, широкая натура, добрый, сильный. Среди прототипических образов русского мужчины называются Иванушка-дурачок, Иван Грозный, Обломов и другие.

По результатам эксперимента исследователями были сделаны следующие выводы:

в русском языковом сознании образ женщины имеет более положительную оценку, чем образ мужчины; женственность ассоциируется не со слабостью, а с силой, решительностью и выносливостью, видимо, поэтому реакции, отражающие внешние параметры русской женщины соотносятся с крупными размерами;

русские мужчины высоко оценивают русских женщин, делая акцент не столько на внешности, сколько на личностных качествах — им дается более развернутая характеристика;

сексуальные аспекты отношения полов выражены слабо, преобладают оценки нравственные;

русские женщины более критичны к русским мужчинам, чем наоборот [5, С.69-71].

Многие исследователи отмечают неиерархичность понятий «женщина» и «мать»: у лексемы «мать» отсутствуют отрицательные коннотации, все отрицательные суждения относятся лишь к лексеме «женщина». Вероятно, в ответах респондентов на стимул «русская женщина» отразился в первую очередь образ матери, которому не свойственно приписывать отрицательной оценки. Как пишет Г. Гачев, русский мужчина «от любви к женщине ждет не огненных страстей, но того же упокоения, что дает родина = мать — сыра земля», в русской ментальности «в отношении женщины к мужчине преобладает материнское чувство: пригреть горемыку, непутевого» [5, С.73].

Большой интерес в культурно-социологическом аспекте представляет анализ брачных объявлений, которые, с одной стороны, отражают современную социокультурную ситуацию в России, а, с другой стороны, показывают стереотипные представления о социальных ценностях, о взаимоотношениях мужчины и женщины и их ролях в семье и обществе. В таком виде культурного текста как брачное объявление, которое должно быть по необходимости кратким, решающее значение имеет не только данная информация, но и ее расположение, сам выбор данных уже содержат дополнительную информацию. Например, указание на этническую принадлежность подчеркивает особое значение определенных традиций, обычаев и ценностей для дающего объявление. Информация расшифровывается и при помощи коннотаций общепринятых стереотипов. Для адресата важно, кем субъект представляет себя — «вдовой» или «блондинкой», так как это вызывает различные стереотипы. Так, стереотип домовитой в традиционном понимании женщины коннотируется комбинацией лексем «домашняя хозяйка», «глава семьи», «дом», а комбинация лексем «эффектная», «яркая блондинка», скорее всего, представляет коннотацию «сексуальной привлекательности».

Немецкие исследователи К. Энгель и Э. Шорэ, проанализировав брачные объявления одной из московских газет 1998 г., пришли к выводу, что давление конкуренции на женщин, желающих вступить в брак, намного сильнее, чем на мужчин, так как из 452 объявлений 2/3 исходили от женщин. По этой причине женщины, помещающие брачные объявления, считают необходимым больше рекламировать себя, акцентировать внимание на свои особые качества, чем это делают мужчины. Женщины, имеющие детей, часто делают ставку не на одну «линию рекламы» в объявлении, а на «эффект рассеивания», т.е. посылают «сигналы», относящиеся к разным ролевым образам. Нередко наличие детей вербально притушевывается — указывается на их положительные качества, отдельное проживание, на то, что дети уже взрослые, или «компенсируется» предложением материальных благ или жилья (например, машину предлагают 2% женщин и 9% мужчин) В объявлениях женщин значительное место отводится описанию внешности. В 1/4 женских объявлений указано на стройную фигуру, большое значение придается цвету волос (он стоит на втором месте и в самоописаниях женщин, и в пожеланиях мужчин). Характерной чертой мужских объявлений является то, что мужчины редко приводят данные о своем внешнем облике и представляют себя, прежде всего, через профессию. Это соответствует выводу многих социологических исследований о самоопределении мужчины в русском обществе через его профессию. Женщины также придают большое значение профессии будущего партнера — ей отводится второе место в их пожеланиях. В 19% женских объявлений предпочтение отдается т.н. «мужественным профессиям» (военнослужащий, летчик, моряк) [21, С.59]. В пожеланиях мужчин профессия женщин практически отсутствует, хотя наличие образования является желательным. На основании этого К. Энгель и Э. Шорэ сделали вывод о том, что в современном российском обществе сохраняется консервативный взгляд на женщину как на, прежде всего, домашнюю хозяйку, чей профессиональный статус большого значения не имеет. При этом, по мнению исследователей, русские женщины находятся даже в большей степени в плену традиционных патриархатных представлений о своей роли, чем мужчины: на особые качества хозяйки указано в 15% женских объявлений, тогда как пожелание иметь хозяйственную жену выражено лишь в 5,8% объявлений мужчин [21, С.62].

Большой интерес представляет сопоставление русских и немецких брачных объявлений, так как оно позволяет выявить некоторые различия в гендерных стереотипах русских и немцев. Сравнительный анализ 250 русских и 250 немецких брачных объявлений позволил исследователям выделить следующие особенности гендерной идентичности русских и немцев [4, С.40-41]:

как немецкие, так и русские мужчины «разговорчивее» женщин (их объявления содержат в среднем на 10 слов больше);

90% русских и 94% немецких женщин представляют свою внешность в наиболее выигрышном свете, но российские мужчины более откровенно говорят о желаемой внешности женщины, включая описание особенностей фигуры и название желаемых размеров; такая конкретность отсутствует в немецких мужских объявлениях;

у немцев обоего пола и у русских мужчин на втором месте по частоте упоминания находится профессия, для русских женщин она менее существенна (на шестом месте);

45% немецких и всего 15% русских женщин подчеркивают собственную финансовую независимость и профессиональный успех;

ожидания женщин относительно партнеров различаются: немки наряду с финансовой независимостью ожидают интеллигентности, мобильности, спортивности, эмоциональности, широкого круга интересов, россиянки акцентируют внимание на материальной независимости и отсутствие «вредных привычек». Из требований к социальному поведению чаще всего встречается порядочность.

Таким образом, гендерные стереотипы немцев в целом обнаруживают больший учет личностных, а не исключительно женских качеств и дальше стоят от понятия патриархальности. Немецкие женщины более уверены в себе по сравнению с россиянками, придают большее значение профессиональной самореализации. Их требования к потенциальному партнеру выше.

Изменения в российском обществе за последние десятилетия явили миру парадоксальность российского сознания и самосознания, в котором причудливо переплетаются архаические представления, коммунистическая идеология и новые цивилизационные идеи. Российская женщина избавилась от обязанности быть «строителем социализма», коммунисткой, комсомолкой. Взамен ей предлагают стать «женственной женщиной». Среди сторонников подобных взглядов можно выделить 2 основные группы — традиционалисты, которые выступают за возвращение женщины в семью, к семейным обязанностям и модернисты, утверждающие образ сексуальной раскованной женщины. Эти различные позиции сходятся в желании видеть в женщине объект, обслуживающий семейные, сексуальные, эстетические, психологические и другие потребности мужчины.

Европейцы, посещавшие Россию в XVI-XVII веках, сравнивали положение русской женщины с положением затворницы, «заключенной» в стенах дома [18, С.61-62]. Неслучайно, в «Записках кавалерист-девицы», написанной еще в 1839 г. первой русской женщиной-офицером Н.А. Дуровой при описании женского пространства используется семантика таких образов, как «угол», «комната», «дом», тогда как мужской мир связывается с представлениями о свободе и открытости.

В современном российском обществе представления о мужских и женских ролях в семье остаются стереотипными: жена — умелая хозяйка, муж — кормилец. Так, телефонный опрос жителей г. Москвы в марте 1994 г. показал, что 34,6% респондентов считают, что сферой женской деятельности является, прежде всего, домашнее хозяйство и семья, 2,9% разделяют мысль о том, что женщина должна заниматься профессиональной деятельностью. Большая же часть опрошенных высказалась за совмещение женщиной и домашних, и профессиональных обязанностей (54, 6%) [16, С.84]. Эти данные практически не отличатся от результата опроса москвичей в октябре 1992 г.

У большей части российского населения сохраняется традиционная приверженность к семейной жизни. В различных социологических опросах 80% женщин и 70% мужчин считали благополучную семейную жизнь главным условием своего счастья. 60–70% семей различных регионов страны оценивали свои отношения как «удовлетворительные» или как «вполне удовлетворительные», 30–40% — как «не вполне удовлетворительные», 4% — как «плохие» [16; С.22]. Причем доля конфликтных или разводящихся семей выше в крупных городах, в сельской местности семьи более стабильны.

Прослеживается статистическая зависимость между ухудшением социально-экономического положения в обществе и всплеском жестокости по отношению к женщинам и детям. Согласно статистическим данным в 1993 г. жертвами насилия стали 331815 женщин, из них 14521 женщин погибло. В 1994 г. число преступлений, в которых потерпевшими были женщины, возросло на 70,4% [8, С.17].

И все же некоторые социологические опросы опровергают идею о связи альтруистического поведения мужа с увеличением дохода в семье. Согласно результатам исследования микроэкономических отношений в семье, у неработающих женщин мотив аффилиации (т.е. принятия) мужа выше, чем у работающих (60% против 38%), зато степень удовлетворенности браком ниже, чем у последних. Вполне вероятно, что жены-домохозяйки вынуждены принимать своих мужей в силу своего зависимого (экономического, психологического) положения [9, С.109-110].

Однако некоторые женщины сознательно соглашаются на роль домохозяйки. Так, при опросе 400 женщин одного из рабочих районов г. Нижнего Новгорода 200 замужних женщин заявили, что не стали бы работать, если бы муж мог прокормить семью. Видимо, это объясняется традиционно более низкой по сравнению с мужчинами оплатой женского труда в России. По мнению жительниц г. Нижнего Новгорода, лишь 7% семей в городе можно назвать патриархальными (т.е. с главенством мужа), а в каждой четвертой семье фактически главенствует жена (значительная часть таких семей приходится на неполные семьи), 62% семей являются эгалитарными. Вероятно поэтому, 40% женщин считают, что супруги имеют равные права на нажитое имущество, и лишь 26% полагают, что большая часть имущества принадлежит им. Несмотря на высокую степень удовлетворенности семейной жизнью (около 80%), только 40–60% женщин считают свои браки прочными. Однако, лишь 54%, по собственным оценкам женщин, способны самостоятельно обеспечить семью и вырастить детей, 42% нуждаются в постоянной опеке и поддержке со стороны мужа или родителей [19, С.119-124].

Таким образом, в современном российском обществе постепенно происходит переход от семьи с мужской доминантой к семье, построенной по модели партнерства, чаще появляются альтернативные типы семьи — пробные браки, семьи с раздельным проживанием брачных партнеров, материнские семьи. Все большее распространение получает идеология одиночества как предпочтительного образа жизни. Выявляется тенденция в росте безбрачия женщин: в 1996 г. число женщин в возрасте 30–39 лет, не состоявших в браке, составило 20,2% (1970 г. — 15,4%; 1985 г. — 19.3%), никогда не состоявших в браке — 32,7% [4; С.49].

Русских мужчин и русских женщин в целом объединяет негативное отношение к феминизму и феминисткам. Мужчины, независимо от возраста, воспринимают женщину-феминистку как отклонение от нормы, от истинной женственности, под которой подразумевается «естественное предназначение женщины» — дом, семья, дети. В описаниях мужчин женщина-феминистка рисуется как «несчастная», «неженственная», «неудачница». В высказываниях мужчин сквозит опасение, и даже страх перед такими женщинами: «этой женщине нужны только власть и деньги», «она стремится занять место мужчин», «любой мужчина рядом с ней чувствует себя очень маленьким и ненужным» [2, С.29-30]. Возможно, мужчины видят в феминистках угрозу своему положению и относятся к ним как к конкуренткам в социальном плане.

Женщины в возрасте от 30 до 50 лет также имеют отрицательное мнение о феминистках, боятся быть на них похожими, так как в этом случае, по их мнению, они рискуют потерять свою женственность: «такие не выходят замуж», «чаще это одинокие женщины, так как мужчины не любят железных леди».

Удивительное сходство во взглядах на феминизм у русских мужчин и большинства русских женщин является вполне закономерным, так как русские женщины в борьбе за свои права и в XIX, и в XX веке «почти никогда не противопоставляли себя мужчинам, а скорее стремились еще более эффективно, чем мужчины, выполнять мужскую роль» [18, С.20]. Регина Нохейль объясняет это тем, что в тоталитарном обществе «не мужчины порабощают женщин, а общество порабощает человека», а поэтому русские женщины часто «склонны видеть в агрессивно ведущем себя мужчине, прежде всего, не эксплуататора, а жертву, «товарища по несчастью» [15, С.61].

Для молодых женщин до 30 лет в большей мере характерен пересмотр традиционного образа женственности. Феминистка воспринимается как норма («она ничем не отличается от обычной женщины») и ассоциируется в первую очередь с образом деловой женщины. Наиболее частыми характеристиками в описании женщины-феминистки являются следующие — «уверенная», «образованная», «незаурядная личность», «способная себя обеспечить», «умеет работать на все 100%» [2, С.29-30].

Таким образом, в отличие от общего неприятия феминизма русскими мужчинами, взгляды русских женщин на феминизм несколько различаются в зависимости от возраста. Некоторые исследователи даже предпринимают попытку провести классификацию российских женщин в зависимости от их отношения к феминистскому движению. Например, Норма К. Нукан выделяет 6 групп российских женщин: 1) традиционные — женщины поколения второй мировой войны, верные традиционным ценностям; по словам Нормы К. Нукан, их тип мировоззрения может быть назван «бабушкиным синдромом»; 2) советизированные — женщины, идеалом которых является «работающая мать»; 3) руссофеминистки — женщины, которые хотят уйти от традиционной советской концепции роли женщины в обществе; эти женщины по русским стандартам являются феминистками, но они не считались бы таковыми по западным определениям; они ищут отличный от запада русский вариант решения женских проблем; 4) феминистки по западному типу — относительно небольшая группа женщин от 30 до 35 лет, которая стремится к схожести русской версии феминизма с западной; 5) неотрадиционалисты — группа женщин без четких возрастных рамок, которые стремятся уйти от бремени общественных забот к «чисто женской миссии»; 6) эскепистки — женщины, которые ищут более легкой жизни для себя в постсоветское время либо в коммерции, либо в проституции, либо в выгодном замужестве [12, С.37-38].

Таким образом, современные российские женщины представляют собой весьма неоднородную социальную группу — по возрасту, взглядам на роль женщины в семье и обществе, уровню сознания. Существенные различия отмечаются в сознании городских и сельских женщин, женщин, живущих в крупных городах, и жительниц провинции. Тем не менее, в настоящее время наблюдается тенденция в увеличении числа женщин, характерными чертами которых являются экономическая независимость, высокий образовательный уровень, осознание себя общественно значимой личностью, большая работоспособность, адаптивность, жизнестойкость, способность на эффективное участие в общественной жизни и политике. Надежду на то, что весь этот потенциал будет востребован в обществе, дает узаконенное Конституцией РФ 1993 г. новое положение о том, что «мужчина и женщина имеют равные права и свободы и равные возможности (!) для их реализации» [7, С.10].

По мнению сторонников гендерных исследований, понятие гендер (буквально «род», «пол», от английского «gender») противостоит основному патриархальному тезису о «природном назначении» полов, так как гендер, понимаемый как «социально закрепленные отношения полов» или «способ существования пола в обществе», зависит от культурного и социального контекста, от специфики гендерных отношений в разных обществах, в разные исторические периоды, в разных этнических группах, социальных классах и поколениях. На идеальный образ мужчины и женщины в культуре влияют этнопсихология, менталитет, национальные традиции, религия, исторический опыт этноса, степень цивилизованности общества. По этой причине в каждом обществе имеют место определенные представления о том, каким должно быть поведение, занятия, одежда мужчин и женщин, то есть каждая культура руководствуется по отношению к мужчинам и женщинам определенными стереотипами.

Изучение стереотипов гендерного поведения и его проявления в различных культурах имеет большую теоретическую значимость, так как позволяет зафиксировать действие некоторых детерминант, обуславливающих «конструирование» гендера в обществе. По мнению Н.Дж. Смелзера, cуществование множества отклонений от общепринятых стереотипов гендерного поведения свидетельствует о том, что сексуальные роли в обществе сложились скорее на основе культурных и социальных особенностей, а не естественного порядка вещей [20, С.110].

Большинство современных исследователей признает, что все мы, независимо от половой принадлежности, живем в маскулинной или, как это принято называть по американской терминологии, патриархатной культуре. Это культура, созданная мужчинами и для мужчин, ориентирована на определенное отношение к миру и представления о норме, политические и идеологические стереотипы. Современная женщина вынуждена принять маскулинистскую парадигму с ее образом мысли и деятельности, а это приводит к тому, что «женский взгляд на вещи…упрятан под навязанным цивилизацией мужским», поэтому «только женщине присущее видение событий приходится раскапывать из под мощного слоя мужских очков» [13, С.2].

По мнению А. Яковлевой, «в мироощущении маскулинистской культуры отсутствует идея человека как Космоса на экзистенциальном уровне», поэтому отношение мужчины к женщине и женщины к мужчине в современной культуре не может быть охарактеризовано как отношение к Другому, т.е. как к себе подобному, но не тождественному [13, С.5]. Представление о женщинах трактуется через отличие от мужского, мужское рассматривается, как таковое, само по себе и часто идентифицируется с обществом в целом. Понимаемая по образу и подобию мужчины, женщина оказывается лишенной собственного социального, культурного, а иногда и языкового пространства.

В сфере языка отношения власти между полами проявляются довольно часто и в различных формах. Например, словосочетание «мужчина и женщина» является выражением второстепенности и даже подчиненности второго члена этой пары (также как и в словосочетаниях «родители и дети», «учителя и ученики» и т.д.), в противном случае эти слова, будучи равнозначными, не использовались бы всегда в одном и том же порядке. Так же как и во многих других языках в русском есть слова «мужчина» и «женщина», но есть еще и слово «человек». В принципе «человек» это обобщающее слово, включающее и мужчин, и женщин, и указывающее на качества, присущие обоим полам. На самом же деле это слово мужского рода, и понимают под ним обычно мужчину. Само собой получается, что мужское это норма, тогда как женское это что-то исключительное. До сих пор распространен обычай писать в официальных документах все в мужском роде, а потом в скобках добавлять «а». По образному выражению Т. Клименковой, в современной России «женское пока все еще остается в скобках» [6, С.8]. Даже в Конституции принято говорить о «человеке вообще»: «Каждый гражданин имеет право…». Следовательно, язык не только фиксирует иерархические отношения между полами, но и закрепляет их.

Названия профессий в русском языке имеют мужские и женские формы, но суффиксы, превращающие мужские формы в женские, звучат несколько пренебрежительно. Неслучайно, многие женщины–литераторы подписывались под литературными произведениями псевдонимами мужского рода, например, З. Гиппиус — Антон Крайний, Товарищ Герман. В использовании мужского имени проявлялось стремление женщин не только защитить себя от критического отношения литературных критиков и общества в целом, но и доказать своё равенство с мужчиной. «Я не поэтесса, а поэт», — бесконечно уточняют Б. Ахмадуллина и Ю. Мориц, демонстрируя подсознательный запрет на то, что можно быть творчески самостоятельной женщиной [14, С.26].

Активное вхождение женщины в литературу 80–90-х годов было воспринято мужским литературным сообществом негативно. «Что она может сказать миру, эта заговорившая женщина», — сомневается в творческих способностях женщины на страницах «Литературной газеты» Ю. Кузнецов [13, С.171]. Директор Фонда социокультурных исследований «Руссика», доктор исторических наук С. Кулешов признает, что «разумеется, были в истории очень умные женщины», но «они лишь исключение». По его мнению, женщины «никогда не решат своих проблем», так как «женские вопросы мужчины решают лучше женщин» [17, С.15].

На сегодняшний день 53% населения и 50% среди занятых в общественном производстве в России составляют женщины. Из 1000 женщин старше 15 лет 766 имеют высшее и среднее образование. Среди студентов высших учебных заведений 50% составляют женщины, в средних специальных заведениях их 59%. Этот показатель превышает образовательный уровень мужчин (особенно молодых) [13, С.13-15]. Тем не менее, женщины представлены в государственных структурах власти недостаточно. Исключение составляют выборы 1993 года, когда движение «Женщины России» получило 5% мест в Парламенте. Причиной успеха «Женщин России» во многом была не только активная работа женщин среди избирателей, но и нежелание части общества принимать мужскую (более агрессивную) политику. Так, например, выразил свое отношение к блоку «Женщины России» один из избирателей: «Лучше баба со скалкой, чем мужик с автоматом» [13, С.18]. Таким образом, общественное мнение открыто принижает статус женщины.

Дискриминационное начало в отношении к женщине фиксирует и устное народное творчество. Значительная часть русских анекдотов посвящена отношениям мужчины и женщины, о чем свидетельствуют и названия сборников «Семья — как много в этом слове…», «О мужьях и любовниках» и т.п. Однако, женский образ, созданный в анекдотах, по сравнению с мужским, является более отрицательным. Так, по подсчетам О.Л. Лебедь, анекдотов о плохих мужей, опубликованных в 8 сборниках 1995–1998 годов, анекдотов в 3 раза меньше, чем анекдотов о плохих женах. Аналогичная ситуация и с супружескими изменами: в анекдотах говорится в 3 раза чаще об изменах жен, чем мужей. Примечательно, что статус изменяющей женщины указывается, ясно, что женщина замужем, тогда как статус мужчины-любовника практически всегда остается неясным. Отрицательных качеств у жены также больше, чем у мужа (соотношение 10 к 7), наиболее частыми характеристиками являются: неверная, глупая, расточительная, болтливая.

Лексика, характеризующая женщину в анекдотах, где она выступает поводом для смеха или иронии, более грубая, чем слова, описывающие мужчин. По отношению к женщине употребляются такие выражения как «зараза», «пила», «зануда», «дуреха», «глупая» т.п., тогда как в отношении мужчин наиболее употребительными являются «дурак», «дурачок», «юбочник» и т.д. [10, С.138].

Одним из экспериментальных методов выявления гендерных стереотипов является метод свободных ассоциаций, который заключается в том, что испытуемым предлагают при предъявлении определенного слова (стимула) отвечать первым пришедшим в голову словом. Получаемое в результате проведения такого эксперимента ассоциативное поле того или иного слова — это не только фрагмент вербальной памяти человека, но и фрагмент образа мира того или иного этноса, отраженного в сознании «среднего» носителя той или иной культуры, и, следовательно, его культурных стереотипов.

Изучение ассоциативного поля информантов, в составе которых были студенты и аспиранты российских Вузов в возрасте от 17 до 25 лет, показало, что русское обыденное сознание пронизывает дихотомия мужской/женский, так как наиболее частотной реакцией на слово-стимул «мужчина» было слово «женщина», и наоборот. Наиболее распространенными оценочными характеристиками слова «мужчина» были «высокий», «сильный», «сила», «красивый», «красавец, а для женщины — «красивая», «красота», «красавица», «привлекательная», «интересная», «прекрасная», «симпатичная». Следовательно, в языковом сознании русской молодежи отдается предпочтение внешним, физическим качествам (красота, сила) и значительно меньше внутренним. Образ женщины в представлении информантов оказался более отрицательным и более рациональным, чем образ современного мужчины. В списке наиболее важных женских достоинств были названы внешняя привлекательность (первое место у мужчин и женщин), доброта и отзывчивость (второе место у мужчин и четвертое — у женщин), умение поддержать разговор (третье место у мужчин и второе у женщин), умение быть хорошей матерью (шестое место у мужчин и девятое у женщин) и хорошей хозяйкой (четвертое место у мужчин и первое у женщин). Как показывают эти данные, для мужчин социальная роль женщины как хорошей матери и хозяйки более важна, чем для самих женщин [1, С.22-24].

Целью другого эксперимента ставилось не просто получение от респондентов ассоциаций, связанных с абстрактной женственностью и мужественностью, а выделение ими специфических черт, ассоциируемых с мужественностью и женственностью в русской культуре [5].

В анкетах, авторами которых были русскоязычные мужчины и женщины в возрасте от 19 до 76 лет (всего 62 человека), имеющие высшее и незаконченное высшее образование, русская женщина оценивалась информантами обоего пола значительно выше, чем русский мужчина. Русский мужчина оценивался женщинами ниже, чем мужчинами. Во многих случаях респонденты затруднялись определить типичные черты русского мужчины, при идентификации типичных черт русской женщины таких затруднений не наблюдалось. Русская женщина характеризовалась не только более положительно, но и более подробно. В реакциях на этот стимул в анкетах четко просматривается образ женщины-богатырки, не утративший, однако, своей женственности и материнских черт. Среди мужских анкет лишь в одной были отмечены отрицательные женские качества: коварство и своенравие. Отрицательных черт, стереотипно приписываемых женщинам, — недостаточности интеллекта, сварливости, болтливости, — в анкетах не было зафиксировано, напротив, реакция «умная» оказалась наиболее частотной. Среди реакций, которые относятся, скорее, к отрицательно коннотированным, были отмечены импульсивность, перегруженность, безропотность. В женских анкетах русские женщины считали своими недостатками то, что они много работают и мало ценят себя. Обобщенная картина реакций лиц обоего пола в отношении русского мужчины сложилась следующим образом: склонный к пьянству, широкая натура, добрый, сильный. Среди прототипических образов русского мужчины называются Иванушка-дурачок, Иван Грозный, Обломов и другие.

По результатам эксперимента исследователями были сделаны следующие выводы:

в русском языковом сознании образ женщины имеет более положительную оценку, чем образ мужчины; женственность ассоциируется не со слабостью, а с силой, решительностью и выносливостью, видимо, поэтому реакции, отражающие внешние параметры русской женщины соотносятся с крупными размерами;

русские мужчины высоко оценивают русских женщин, делая акцент не столько на внешности, сколько на личностных качествах — им дается более развернутая характеристика;

сексуальные аспекты отношения полов выражены слабо, преобладают оценки нравственные;

русские женщины более критичны к русским мужчинам, чем наоборот [5, С.69-71].

Многие исследователи отмечают неиерархичность понятий «женщина» и «мать»: у лексемы «мать» отсутствуют отрицательные коннотации, все отрицательные суждения относятся лишь к лексеме «женщина». Вероятно, в ответах респондентов на стимул «русская женщина» отразился в первую очередь образ матери, которому не свойственно приписывать отрицательной оценки. Как пишет Г. Гачев, русский мужчина «от любви к женщине ждет не огненных страстей, но того же упокоения, что дает родина = мать — сыра земля», в русской ментальности «в отношении женщины к мужчине преобладает материнское чувство: пригреть горемыку, непутевого» [5, С.73].

Большой интерес в культурно-социологическом аспекте представляет анализ брачных объявлений, которые, с одной стороны, отражают современную социокультурную ситуацию в России, а, с другой стороны, показывают стереотипные представления о социальных ценностях, о взаимоотношениях мужчины и женщины и их ролях в семье и обществе. В таком виде культурного текста как брачное объявление, которое должно быть по необходимости кратким, решающее значение имеет не только данная информация, но и ее расположение, сам выбор данных уже содержат дополнительную информацию. Например, указание на этническую принадлежность подчеркивает особое значение определенных традиций, обычаев и ценностей для дающего объявление. Информация расшифровывается и при помощи коннотаций общепринятых стереотипов. Для адресата важно, кем субъект представляет себя — «вдовой» или «блондинкой», так как это вызывает различные стереотипы. Так, стереотип домовитой в традиционном понимании женщины коннотируется комбинацией лексем «домашняя хозяйка», «глава семьи», «дом», а комбинация лексем «эффектная», «яркая блондинка», скорее всего, представляет коннотацию «сексуальной привлекательности».

Немецкие исследователи К. Энгель и Э. Шорэ, проанализировав брачные объявления одной из московских газет 1998 г., пришли к выводу, что давление конкуренции на женщин, желающих вступить в брак, намного сильнее, чем на мужчин, так как из 452 объявлений 2/3 исходили от женщин. По этой причине женщины, помещающие брачные объявления, считают необходимым больше рекламировать себя, акцентировать внимание на свои особые качества, чем это делают мужчины. Женщины, имеющие детей, часто делают ставку не на одну «линию рекламы» в объявлении, а на «эффект рассеивания», т.е. посылают «сигналы», относящиеся к разным ролевым образам. Нередко наличие детей вербально притушевывается — указывается на их положительные качества, отдельное проживание, на то, что дети уже взрослые, или «компенсируется» предложением материальных благ или жилья (например, машину предлагают 2% женщин и 9% мужчин) В объявлениях женщин значительное место отводится описанию внешности. В 1/4 женских объявлений указано на стройную фигуру, большое значение придается цвету волос (он стоит на втором месте и в самоописаниях женщин, и в пожеланиях мужчин). Характерной чертой мужских объявлений является то, что мужчины редко приводят данные о своем внешнем облике и представляют себя, прежде всего, через профессию. Это соответствует выводу многих социологических исследований о самоопределении мужчины в русском обществе через его профессию. Женщины также придают большое значение профессии будущего партнера — ей отводится второе место в их пожеланиях. В 19% женских объявлений предпочтение отдается т.н. «мужественным профессиям» (военнослужащий, летчик, моряк) [21, С.59]. В пожеланиях мужчин профессия женщин практически отсутствует, хотя наличие образования является желательным. На основании этого К. Энгель и Э. Шорэ сделали вывод о том, что в современном российском обществе сохраняется консервативный взгляд на женщину как на, прежде всего, домашнюю хозяйку, чей профессиональный статус большого значения не имеет. При этом, по мнению исследователей, русские женщины находятся даже в большей степени в плену традиционных патриархатных представлений о своей роли, чем мужчины: на особые качества хозяйки указано в 15% женских объявлений, тогда как пожелание иметь хозяйственную жену выражено лишь в 5,8% объявлений мужчин [21, С.62].

Большой интерес представляет сопоставление русских и немецких брачных объявлений, так как оно позволяет выявить некоторые различия в гендерных стереотипах русских и немцев. Сравнительный анализ 250 русских и 250 немецких брачных объявлений позволил исследователям выделить следующие особенности гендерной идентичности русских и немцев [4, С.40-41]:

как немецкие, так и русские мужчины «разговорчивее» женщин (их объявления содержат в среднем на 10 слов больше);

90% русских и 94% немецких женщин представляют свою внешность в наиболее выигрышном свете, но российские мужчины более откровенно говорят о желаемой внешности женщины, включая описание особенностей фигуры и название желаемых размеров; такая конкретность отсутствует в немецких мужских объявлениях;

у немцев обоего пола и у русских мужчин на втором месте по частоте упоминания находится профессия, для русских женщин она менее существенна (на шестом месте);

45% немецких и всего 15% русских женщин подчеркивают собственную финансовую независимость и профессиональный успех;

ожидания женщин относительно партнеров различаются: немки наряду с финансовой независимостью ожидают интеллигентности, мобильности, спортивности, эмоциональности, широкого круга интересов, россиянки акцентируют внимание на материальной независимости и отсутствие «вредных привычек». Из требований к социальному поведению чаще всего встречается порядочность.

Таким образом, гендерные стереотипы немцев в целом обнаруживают больший учет личностных, а не исключительно женских качеств и дальше стоят от понятия патриархальности. Немецкие женщины более уверены в себе по сравнению с россиянками, придают большее значение профессиональной самореализации. Их требования к потенциальному партнеру выше.

Изменения в российском обществе за последние десятилетия явили миру парадоксальность российского сознания и самосознания, в котором причудливо переплетаются архаические представления, коммунистическая идеология и новые цивилизационные идеи. Российская женщина избавилась от обязанности быть «строителем социализма», коммунисткой, комсомолкой. Взамен ей предлагают стать «женственной женщиной». Среди сторонников подобных взглядов можно выделить 2 основные группы — традиционалисты, которые выступают за возвращение женщины в семью, к семейным обязанностям и модернисты, утверждающие образ сексуальной раскованной женщины. Эти различные позиции сходятся в желании видеть в женщине объект, обслуживающий семейные, сексуальные, эстетические, психологические и другие потребности мужчины.

Европейцы, посещавшие Россию в XVI-XVII веках, сравнивали положение русской женщины с положением затворницы, «заключенной» в стенах дома [18, С.61-62]. Неслучайно, в «Записках кавалерист-девицы», написанной еще в 1839 г. первой русской женщиной-офицером Н.А. Дуровой при описании женского пространства используется семантика таких образов, как «угол», «комната», «дом», тогда как мужской мир связывается с представлениями о свободе и открытости.

В современном российском обществе представления о мужских и женских ролях в семье остаются стереотипными: жена — умелая хозяйка, муж — кормилец. Так, телефонный опрос жителей г. Москвы в марте 1994 г. показал, что 34,6% респондентов считают, что сферой женской деятельности является, прежде всего, домашнее хозяйство и семья, 2,9% разделяют мысль о том, что женщина должна заниматься профессиональной деятельностью. Большая же часть опрошенных высказалась за совмещение женщиной и домашних, и профессиональных обязанностей (54, 6%) [16, С.84]. Эти данные практически не отличатся от результата опроса москвичей в октябре 1992 г.

У большей части российского населения сохраняется традиционная приверженность к семейной жизни. В различных социологических опросах 80% женщин и 70% мужчин считали благополучную семейную жизнь главным условием своего счастья. 60–70% семей различных регионов страны оценивали свои отношения как «удовлетворительные» или как «вполне удовлетворительные», 30–40% — как «не вполне удовлетворительные», 4% — как «плохие» [16; С.22]. Причем доля конфликтных или разводящихся семей выше в крупных городах, в сельской местности семьи более стабильны.

Прослеживается статистическая зависимость между ухудшением социально-экономического положения в обществе и всплеском жестокости по отношению к женщинам и детям. Согласно статистическим данным в 1993 г. жертвами насилия стали 331815 женщин, из них 14521 женщин погибло. В 1994 г. число преступлений, в которых потерпевшими были женщины, возросло на 70,4% [8, С.17].

И все же некоторые социологические опросы опровергают идею о связи альтруистического поведения мужа с увеличением дохода в семье. Согласно результатам исследования микроэкономических отношений в семье, у неработающих женщин мотив аффилиации (т.е. принятия) мужа выше, чем у работающих (60% против 38%), зато степень удовлетворенности браком ниже, чем у последних. Вполне вероятно, что жены-домохозяйки вынуждены принимать своих мужей в силу своего зависимого (экономического, психологического) положения [9, С.109-110].

Однако некоторые женщины сознательно соглашаются на роль домохозяйки. Так, при опросе 400 женщин одного из рабочих районов г. Нижнего Новгорода 200 замужних женщин заявили, что не стали бы работать, если бы муж мог прокормить семью. Видимо, это объясняется традиционно более низкой по сравнению с мужчинами оплатой женского труда в России. По мнению жительниц г. Нижнего Новгорода, лишь 7% семей в городе можно назвать патриархальными (т.е. с главенством мужа), а в каждой четвертой семье фактически главенствует жена (значительная часть таких семей приходится на неполные семьи), 62% семей являются эгалитарными. Вероятно поэтому, 40% женщин считают, что супруги имеют равные права на нажитое имущество, и лишь 26% полагают, что большая часть имущества принадлежит им. Несмотря на высокую степень удовлетворенности семейной жизнью (около 80%), только 40–60% женщин считают свои браки прочными. Однако, лишь 54%, по собственным оценкам женщин, способны самостоятельно обеспечить семью и вырастить детей, 42% нуждаются в постоянной опеке и поддержке со стороны мужа или родителей [19, С.119-124].

Таким образом, в современном российском обществе постепенно происходит переход от семьи с мужской доминантой к семье, построенной по модели партнерства, чаще появляются альтернативные типы семьи — пробные браки, семьи с раздельным проживанием брачных партнеров, материнские семьи. Все большее распространение получает идеология одиночества как предпочтительного образа жизни. Выявляется тенденция в росте безбрачия женщин: в 1996 г. число женщин в возрасте 30–39 лет, не состоявших в браке, составило 20,2% (1970 г. — 15,4%; 1985 г. — 19.3%), никогда не состоявших в браке — 32,7% [4; С.49].

Русских мужчин и русских женщин в целом объединяет негативное отношение к феминизму и феминисткам. Мужчины, независимо от возраста, воспринимают женщину-феминистку как отклонение от нормы, от истинной женственности, под которой подразумевается «естественное предназначение женщины» — дом, семья, дети. В описаниях мужчин женщина-феминистка рисуется как «несчастная», «неженственная», «неудачница». В высказываниях мужчин сквозит опасение, и даже страх перед такими женщинами: «этой женщине нужны только власть и деньги», «она стремится занять место мужчин», «любой мужчина рядом с ней чувствует себя очень маленьким и ненужным» [2, С.29-30]. Возможно, мужчины видят в феминистках угрозу своему положению и относятся к ним как к конкуренткам в социальном плане.

Женщины в возрасте от 30 до 50 лет также имеют отрицательное мнение о феминистках, боятся быть на них похожими, так как в этом случае, по их мнению, они рискуют потерять свою женственность: «такие не выходят замуж», «чаще это одинокие женщины, так как мужчины не любят железных леди».

Удивительное сходство во взглядах на феминизм у русских мужчин и большинства русских женщин является вполне закономерным, так как русские женщины в борьбе за свои права и в XIX, и в XX веке «почти никогда не противопоставляли себя мужчинам, а скорее стремились еще более эффективно, чем мужчины, выполнять мужскую роль» [18, С.20]. Регина Нохейль объясняет это тем, что в тоталитарном обществе «не мужчины порабощают женщин, а общество порабощает человека», а поэтому русские женщины часто «склонны видеть в агрессивно ведущем себя мужчине, прежде всего, не эксплуататора, а жертву, «товарища по несчастью» [15, С.61].

Для молодых женщин до 30 лет в большей мере характерен пересмотр традиционного образа женственности. Феминистка воспринимается как норма («она ничем не отличается от обычной женщины») и ассоциируется в первую очередь с образом деловой женщины. Наиболее частыми характеристиками в описании женщины-феминистки являются следующие — «уверенная», «образованная», «незаурядная личность», «способная себя обеспечить», «умеет работать на все 100%» [2, С.29-30].

Таким образом, в отличие от общего неприятия феминизма русскими мужчинами, взгляды русских женщин на феминизм несколько различаются в зависимости от возраста. Некоторые исследователи даже предпринимают попытку провести классификацию российских женщин в зависимости от их отношения к феминистскому движению. Например, Норма К. Нукан выделяет 6 групп российских женщин: 1) традиционные — женщины поколения второй мировой войны, верные традиционным ценностям; по словам Нормы К. Нукан, их тип мировоззрения может быть назван «бабушкиным синдромом»; 2) советизированные — женщины, идеалом которых является «работающая мать»; 3) руссофеминистки — женщины, которые хотят уйти от традиционной советской концепции роли женщины в обществе; эти женщины по русским стандартам являются феминистками, но они не считались бы таковыми по западным определениям; они ищут отличный от запада русский вариант решения женских проблем; 4) феминистки по западному типу — относительно небольшая группа женщин от 30 до 35 лет, которая стремится к схожести русской версии феминизма с западной; 5) неотрадиционалисты — группа женщин без четких возрастных рамок, которые стремятся уйти от бремени общественных забот к «чисто женской миссии»; 6) эскепистки — женщины, которые ищут более легкой жизни для себя в постсоветское время либо в коммерции, либо в проституции, либо в выгодном замужестве [12, С.37-38].

Таким образом, современные российские женщины представляют собой весьма неоднородную социальную группу — по возрасту, взглядам на роль женщины в семье и обществе, уровню сознания. Существенные различия отмечаются в сознании городских и сельских женщин, женщин, живущих в крупных городах, и жительниц провинции. Тем не менее, в настоящее время наблюдается тенденция в увеличении числа женщин, характерными чертами которых являются экономическая независимость, высокий образовательный уровень, осознание себя общественно значимой личностью, большая работоспособность, адаптивность, жизнестойкость, способность на эффективное участие в общественной жизни и политике. Надежду на то, что весь этот потенциал будет востребован в обществе, дает узаконенное Конституцией РФ 1993 г. новое положение о том, что «мужчина и женщина имеют равные права и свободы и равные возможности (!) для их реализации» [7, С.10].