5. Второй фундаментальный вопрос

Если однажды понять, что те же самые ценности, которые единственные мо$

гут руководить нашими желаниями и действиями, тысячи раз в жизни реализо$

ванные для нас в личностях и ситуациях, противящиеся нам в обстоятельствах и

событиях, что они окружают нас ежечасно, поддерживают нас и наполняют

наше присутствие светом и сиянием, выходя далеко за пределы наших ограни$

ченных познавательных способностей, то непосредственно окажешься перед

вторым фундаментальным этическим вопросом: что нужно уяснить себе, чтобы

быть к этому причастным? Что ценно в жизни, и в мире вообще? Что нужно ус$

воить, понять, признать, чтобы быть человеком в полном смысле слова? В отно$

шении чего нам пока еще не хватает смысла, воспринимающего органа, так что

мы сначала вынуждены его в себе образовывать, изощрять, воспитывать?

Этот вопрос не менее важен и серьезен, чем вопрос о долженствовании дейст$

вий. Да он и по содержанию бесконечно шире, богаче, обширнее. В известном

смысле он даже включает в себя вопрос о долженствовании действий. Ибо как

могу узнать, что мне следует делать, пока я ничего не знаю о ценности и не$цен$

ности внутри тех ситуаций, в обращенности которых ко мне все$таки единствен$

но заключается требование к моим решениям, желаниям и поступкам! Если

вдруг не действую наугад, не нахожусь во власти всяческих заблуждений, то я ни

в коем случае не должен разрушать грубыми движениями нечто ценное, которое,

быть может, неповторимо, как и все действительное?

94 Введение

Так второй вопрос получает более высокий статус, чем первый. По своему

предмету он оказывается предшествующим, обусловливающим.

И подобно его практически$актуальному значению более высокий статус

приобретает и его более широкое метафизическое значение. Если все же смысл

бытия человека не сводится к его гордой миссии со$ваятеля и создателя мира.

Зачем нужен процесс созидания, если в произведении он останавливается? Где

смысл самого творения, если его нет в сотворенном, если это сотворенное не яв$

ляется осмысленным с точки зрения чего$то разумного? Не является ли метафи$

зическим смыслом человека в том самом мире, в котором и он тоже созидает и

творит, чтобы этот мир был осмысленным для него? Все$таки в нем одном мир

имеет свое сознание, свое для$себя$бытие. Что человек для мира, тем не может

быть для него никакое другое из его существ. Космическая малость, бренность и

беспомощность человека не препятствуют его метафизическому величию и пре$

восходству над бытием низших образований.

Человек — субъект среди объектов, познающий, знающий, переживающий,

участвующий, зеркало бытия и мира, и в таком понимании фактически—смысл

мира. Данная перспектива не произвольна, не есть спекулятивный воображае$

мый образ. Она есть обычное проявление феномена, который, пожалуй, можно

толковать, но нельзя отбросить — феномена космического положения человека.

Мыне знаем, есть ли еще другое зеркало мира, кроме того, что существует в этом

нашем человеческом сознании. Какой бы простор помимо этого ни оставалс

фантазии, в положении человека в мире это ничего не меняет. Оно нам допод$

линно известно, мы его знаем, и его достаточно, чтобы разглядеть в нем метафи$

зический смысл человеческого бытия. Пусть человек и мутное зеркало действи$

тельного, но оно$то все$таки одно, и в нем отражается сущее. Для него сущее

имеет смысл. Обладало бы оно им и без человека, и был бы мир без какого бы то

ни было сознания бессмысленным — то человеческому разумению неведомо.

Ноэтот смысл человеческого бытия не исчерпывается одним только улавлива$

нием картины. Безучастное участие, чисто теоретическая установка сознания —

это, как было сказано, абстракция. Человек в первую очередь практичен, и толь$

ко во вторую теоретичен. Его видение с самого начала есть занятие некоей пози$

ции. Его участие в наступлении и чередовании событий — это эмоциональное,

заинтересованное участие, оценивающий контакт. Беспристрастность и трез$

вость мысли есть лишь нечто вторичное, дистиллят. И здесь все зависит от силы,

широты и правильной ориентации ценностного чувства. Обычным явлением бы$

вает слабость ценностного чувства, черствость, недостаток контакта с доступным

пониманию кругом действительного. Для большинства граница узких жизнен$

ных интересов, предельно актуальной, диктуемой текущим моментом соотне$

сенностью с Я, одновременно является и границей их морального мира. Их

жизнь — это жизнь ограниченная, куцая, жалкая пародия на человеческое.

Отнюдь не требуется специально таких больших метафизических перспектив,

чтобы оценить глубину морального падения подобной ограниченности. Притуп$

ление ценностного чувства несет на себе печать внутренней нищеты. Платить за

него приходится непосредственно человеку. Ему соответствует моральное убо$

жество, пустота жизни. Нужды наличного бытия для него — груз, который жиз$

нью не оправдывается. Не от переизбытка жизни наступает пресыщение, но от

ее оскудения.

Введение 95

И в каком контрасте находится это оскудение с богатством действительной

жизни, с жизнью, которая всегда присутствует и окружает нас всем своим изоби$

лием! Трагизм человека — это трагизм умирающего с голоду, который сидит за

накрытым столом и не протягивает руки, поскольку не видит, что находится пе$

ред ним. Ибо действительный мир неисчерпаем в своем изобилии, действитель$

ная жизнь напоена и залита ценностями, и где мы это постигаем, там она абсо$

лютно удивительна и великолепна.

Эти тезисы, конечно, нельзя «доказать». Как никому нельзя доказать, будто

есть то, что он не в состоянии увидеть. И, надо думать, вопрос, может ли здесь

кто$то кому$то открыть глаза, способна ли на это и этика как наука, конечно, про$

должает существовать. Вообще же обучение зрению, восстановление контакта,

формирование и воспитание ценностного органа весьма возможно. Есть нравст$

венное наставничество, введение в ценностное изобилие жизни, есть научение

видению собственным зрением, вложение благодаря собственному участию. Су$

ществует воспитание человечности так же, как существует и ее самовоспитание.

Если однажды понять, что те же самые ценности, которые единственные мо$

гут руководить нашими желаниями и действиями, тысячи раз в жизни реализо$

ванные для нас в личностях и ситуациях, противящиеся нам в обстоятельствах и

событиях, что они окружают нас ежечасно, поддерживают нас и наполняют

наше присутствие светом и сиянием, выходя далеко за пределы наших ограни$

ченных познавательных способностей, то непосредственно окажешься перед

вторым фундаментальным этическим вопросом: что нужно уяснить себе, чтобы

быть к этому причастным? Что ценно в жизни, и в мире вообще? Что нужно ус$

воить, понять, признать, чтобы быть человеком в полном смысле слова? В отно$

шении чего нам пока еще не хватает смысла, воспринимающего органа, так что

мы сначала вынуждены его в себе образовывать, изощрять, воспитывать?

Этот вопрос не менее важен и серьезен, чем вопрос о долженствовании дейст$

вий. Да он и по содержанию бесконечно шире, богаче, обширнее. В известном

смысле он даже включает в себя вопрос о долженствовании действий. Ибо как

могу узнать, что мне следует делать, пока я ничего не знаю о ценности и не$цен$

ности внутри тех ситуаций, в обращенности которых ко мне все$таки единствен$

но заключается требование к моим решениям, желаниям и поступкам! Если

вдруг не действую наугад, не нахожусь во власти всяческих заблуждений, то я ни

в коем случае не должен разрушать грубыми движениями нечто ценное, которое,

быть может, неповторимо, как и все действительное?

94 Введение

Так второй вопрос получает более высокий статус, чем первый. По своему

предмету он оказывается предшествующим, обусловливающим.

И подобно его практически$актуальному значению более высокий статус

приобретает и его более широкое метафизическое значение. Если все же смысл

бытия человека не сводится к его гордой миссии со$ваятеля и создателя мира.

Зачем нужен процесс созидания, если в произведении он останавливается? Где

смысл самого творения, если его нет в сотворенном, если это сотворенное не яв$

ляется осмысленным с точки зрения чего$то разумного? Не является ли метафи$

зическим смыслом человека в том самом мире, в котором и он тоже созидает и

творит, чтобы этот мир был осмысленным для него? Все$таки в нем одном мир

имеет свое сознание, свое для$себя$бытие. Что человек для мира, тем не может

быть для него никакое другое из его существ. Космическая малость, бренность и

беспомощность человека не препятствуют его метафизическому величию и пре$

восходству над бытием низших образований.

Человек — субъект среди объектов, познающий, знающий, переживающий,

участвующий, зеркало бытия и мира, и в таком понимании фактически—смысл

мира. Данная перспектива не произвольна, не есть спекулятивный воображае$

мый образ. Она есть обычное проявление феномена, который, пожалуй, можно

толковать, но нельзя отбросить — феномена космического положения человека.

Мыне знаем, есть ли еще другое зеркало мира, кроме того, что существует в этом

нашем человеческом сознании. Какой бы простор помимо этого ни оставалс

фантазии, в положении человека в мире это ничего не меняет. Оно нам допод$

линно известно, мы его знаем, и его достаточно, чтобы разглядеть в нем метафи$

зический смысл человеческого бытия. Пусть человек и мутное зеркало действи$

тельного, но оно$то все$таки одно, и в нем отражается сущее. Для него сущее

имеет смысл. Обладало бы оно им и без человека, и был бы мир без какого бы то

ни было сознания бессмысленным — то человеческому разумению неведомо.

Ноэтот смысл человеческого бытия не исчерпывается одним только улавлива$

нием картины. Безучастное участие, чисто теоретическая установка сознания —

это, как было сказано, абстракция. Человек в первую очередь практичен, и толь$

ко во вторую теоретичен. Его видение с самого начала есть занятие некоей пози$

ции. Его участие в наступлении и чередовании событий — это эмоциональное,

заинтересованное участие, оценивающий контакт. Беспристрастность и трез$

вость мысли есть лишь нечто вторичное, дистиллят. И здесь все зависит от силы,

широты и правильной ориентации ценностного чувства. Обычным явлением бы$

вает слабость ценностного чувства, черствость, недостаток контакта с доступным

пониманию кругом действительного. Для большинства граница узких жизнен$

ных интересов, предельно актуальной, диктуемой текущим моментом соотне$

сенностью с Я, одновременно является и границей их морального мира. Их

жизнь — это жизнь ограниченная, куцая, жалкая пародия на человеческое.

Отнюдь не требуется специально таких больших метафизических перспектив,

чтобы оценить глубину морального падения подобной ограниченности. Притуп$

ление ценностного чувства несет на себе печать внутренней нищеты. Платить за

него приходится непосредственно человеку. Ему соответствует моральное убо$

жество, пустота жизни. Нужды наличного бытия для него — груз, который жиз$

нью не оправдывается. Не от переизбытка жизни наступает пресыщение, но от

ее оскудения.

Введение 95

И в каком контрасте находится это оскудение с богатством действительной

жизни, с жизнью, которая всегда присутствует и окружает нас всем своим изоби$

лием! Трагизм человека — это трагизм умирающего с голоду, который сидит за

накрытым столом и не протягивает руки, поскольку не видит, что находится пе$

ред ним. Ибо действительный мир неисчерпаем в своем изобилии, действитель$

ная жизнь напоена и залита ценностями, и где мы это постигаем, там она абсо$

лютно удивительна и великолепна.

Эти тезисы, конечно, нельзя «доказать». Как никому нельзя доказать, будто

есть то, что он не в состоянии увидеть. И, надо думать, вопрос, может ли здесь

кто$то кому$то открыть глаза, способна ли на это и этика как наука, конечно, про$

должает существовать. Вообще же обучение зрению, восстановление контакта,

формирование и воспитание ценностного органа весьма возможно. Есть нравст$

венное наставничество, введение в ценностное изобилие жизни, есть научение

видению собственным зрением, вложение благодаря собственному участию. Су$

ществует воспитание человечности так же, как существует и ее самовоспитание.