Предисловие

Питая традиционный для Нового времени интерес ко всему субъективному,

философская этика XIX века ограничивается анализом нравственного сознани

и его актов. Задуматься об объективном содержании нравственных требований,

заповедей, ценностей ей в голову не приходило. Особняком, как некое предосте$

режение, стоит Ницше с его неуслышанным современниками тезисом, будто мы

до сих пор не знаем, чту есть добро и чту — зло. Серьезный призыв к новому ви$

дению ценностей остался едва замечен, не был понят ни скороспелыми адепта$

ми, ни столь же поспешными критиками. Минули десятилетия, пока у нас поя$

вился орган, позволивший внять ему с того расстояния, что уже сделалось исто$

рией.Имедленно, преодолевая свинцовое сопротивление, наступает в наши дни

осознание новой проблемной ситуации в этике, где наконец дело вновь заходит

о содержании, о субстанциальности этического бытия и небытия.

В настоящем исследовании я попытался выступить против зашедшей в ту$

пик традиции и принять в расчет вновь сложившуюся ситуацию, отведя цен$

тральное место содержательному анализу ценностей. Это делалось в уверенно$

сти, что только на такой основе в дальнейшем появится возможность дать но$

вый ход также и проблемам актов. Ибо ими, разумеется, нельзя пренебрегать,

разве только — если такова проблемная ситуация — отложить их пока в сторо$

ну, чтобы сначала наверстать упущенное в другой области, на данный момент

самое неотложное.

Так, по крайней мере, понимаю проблемную ситуацию я. И не только я. То,

что она стала для нас явной,— заслуга Макса Шелера. Идея «материальной эти$

ки ценностей» отнюдь не исчерпывается критикой кантовского «формализма».

Собственно, она представляет собой прямое воплощение именно того этическо$

го априоризма, который уже у Канта составлял суть дела. Новаторские усмотре$

ния распознаются по их способности органически соединять то, что кажетс

разнородным и противоречивым. Открыв врата «царства ценностей», этика ма$

териальных ценностей на деле осуществила синтез двух возникших на весьма

разной исторической почве и заостренных во взаимной противоположности

фундаментальных идей: кантовской априорности нравственного закона и цен$

ностного многообразия Ницше, которое делается заметным только теперь, изда$

ли. Ибо Ницше первым заново увидел колоссальное богатство этического кос$

моса, но оно расплылось у него в историческом релятивизме; Кант же в априор$

ности нравственного закона располагал тщательно продуманным и очищенным

знанием об абсолютном характере подлинно этических критериев, ему лишь не

хватило того содержательного виґдения и той широты сердца, что только и могли

придать этому знанию его полновесную ценность. Материальная этика ценно$

стей есть происходящее в истории воссоединение того, что по природе своей

едино с самого начала. Более того, именно она вновь открывает само это единст$

во. Этическому априоризму она возвращает его исконно богатое содержание,

ценностному же сознанию — достоверность неизменного содержания при всей

относительности человеческих оценок.

Путь тем самым был указан. Но одно дело—указать путь, а другое—вступить

на него. Ни Шелер, ни кто$либо другой по нему не пошел, по крайней мере, в об$

ласти этики как таковой, что, пожалуй, вовсе не случайно. Здесь это как раз сви$

детельствует о том, что мы остаемся совершенными новичками в царстве ценно$

стей, и что с этим вновь обретенным пониманием, которое на первый взгляд ка$

жется неким итогом, мы в действительности опять оказываемся у самого нача$

ла — начала работы, объем которой пока еще осознается с трудом.

Такое положение дел в новой проблемной ситуации глубоко симптоматично.

Оно тем более серьезно, что именно здесь дело впервые идет о решающих разъ$

яснениях,— например, о смысле и содержании самого нравственного блага. И с

учетом многолетних усилий мне показалось бы сегодня сомнительной возмож$

ность сделать здесь хоть один шаг вперед, если бы не неожиданная помощь от

корифея этических исследований — Аристотеля. Из всех усмотрений, которыми

я обязан новой проблемной ситуации, едва ли не самым удивительным и одно$

временно самым убедительным было для меня то, что этика древних уже явля$

лась высокоразвитой материальной этикой ценностей — не по своему понятию

или осознанной тенденции, но, пожалуй, по сути и фактическому проявлению.

Ибо дело не в том, фиксируется ли у них материальное понятие ценности терми$

нологически, а в том, могли ли они—и если могли, то как—схватывать и харак$

теризовать «блага» и «добродетели» в многообразии их ценностной иерархии.

Издесь, при ближайшем рассмотрении, богатейшей сокровищницей оказывает$

ся «Никомахова этика». В описании ценностей она обнаруживает мастерство,

очевидно являющееся уже результатом и высшей точкой всего развития исполь$

зуемого метода.

Хорошо известно, что новое систематическое усмотрение влечет за собой и

новое понимание исторического блага. То, что шелерова идея, ничуть к тому не

предназначавшаяся, смогла пролить новый свет на Аристотеля, послужило не$

ожиданной проверкой материальной этики ценностей на деле. Но то, что вновь

открытая материальная этика ценностей в свою очередь получает направление и

перспективу из работы Аристотеля, эксплуатируемой, как считалось, сверх вся$

кой меры,— причем как раз в силу того, что учит нас понимать и оценивать эту

работу,— это яснее всего доказывает, что мы здесь имеем дело с неожиданно глу$

боким взаимопроникновением старых и новых достижений мысли, и что на пе$

реломном рубеже этики, где мы сейчас находимся, дело идет об историческом

синтезе большего масштаба, чем синтез Канта и Ницше — о синтезе этики ан$

тичности и Нового времени.

Но пока этот синтез существует лишь в идее. Его реализация составляет задачу

нашего времени. Призван к ней тот, кто ее понимает. Труд же отдельного иссле$

дователя может лишь положить этому начало.

Марбург, сентябрь 1925.

84 Предисловие

Питая традиционный для Нового времени интерес ко всему субъективному,

философская этика XIX века ограничивается анализом нравственного сознани

и его актов. Задуматься об объективном содержании нравственных требований,

заповедей, ценностей ей в голову не приходило. Особняком, как некое предосте$

режение, стоит Ницше с его неуслышанным современниками тезисом, будто мы

до сих пор не знаем, чту есть добро и чту — зло. Серьезный призыв к новому ви$

дению ценностей остался едва замечен, не был понят ни скороспелыми адепта$

ми, ни столь же поспешными критиками. Минули десятилетия, пока у нас поя$

вился орган, позволивший внять ему с того расстояния, что уже сделалось исто$

рией.Имедленно, преодолевая свинцовое сопротивление, наступает в наши дни

осознание новой проблемной ситуации в этике, где наконец дело вновь заходит

о содержании, о субстанциальности этического бытия и небытия.

В настоящем исследовании я попытался выступить против зашедшей в ту$

пик традиции и принять в расчет вновь сложившуюся ситуацию, отведя цен$

тральное место содержательному анализу ценностей. Это делалось в уверенно$

сти, что только на такой основе в дальнейшем появится возможность дать но$

вый ход также и проблемам актов. Ибо ими, разумеется, нельзя пренебрегать,

разве только — если такова проблемная ситуация — отложить их пока в сторо$

ну, чтобы сначала наверстать упущенное в другой области, на данный момент

самое неотложное.

Так, по крайней мере, понимаю проблемную ситуацию я. И не только я. То,

что она стала для нас явной,— заслуга Макса Шелера. Идея «материальной эти$

ки ценностей» отнюдь не исчерпывается критикой кантовского «формализма».

Собственно, она представляет собой прямое воплощение именно того этическо$

го априоризма, который уже у Канта составлял суть дела. Новаторские усмотре$

ния распознаются по их способности органически соединять то, что кажетс

разнородным и противоречивым. Открыв врата «царства ценностей», этика ма$

териальных ценностей на деле осуществила синтез двух возникших на весьма

разной исторической почве и заостренных во взаимной противоположности

фундаментальных идей: кантовской априорности нравственного закона и цен$

ностного многообразия Ницше, которое делается заметным только теперь, изда$

ли. Ибо Ницше первым заново увидел колоссальное богатство этического кос$

моса, но оно расплылось у него в историческом релятивизме; Кант же в априор$

ности нравственного закона располагал тщательно продуманным и очищенным

знанием об абсолютном характере подлинно этических критериев, ему лишь не

хватило того содержательного виґдения и той широты сердца, что только и могли

придать этому знанию его полновесную ценность. Материальная этика ценно$

стей есть происходящее в истории воссоединение того, что по природе своей

едино с самого начала. Более того, именно она вновь открывает само это единст$

во. Этическому априоризму она возвращает его исконно богатое содержание,

ценностному же сознанию — достоверность неизменного содержания при всей

относительности человеческих оценок.

Путь тем самым был указан. Но одно дело—указать путь, а другое—вступить

на него. Ни Шелер, ни кто$либо другой по нему не пошел, по крайней мере, в об$

ласти этики как таковой, что, пожалуй, вовсе не случайно. Здесь это как раз сви$

детельствует о том, что мы остаемся совершенными новичками в царстве ценно$

стей, и что с этим вновь обретенным пониманием, которое на первый взгляд ка$

жется неким итогом, мы в действительности опять оказываемся у самого нача$

ла — начала работы, объем которой пока еще осознается с трудом.

Такое положение дел в новой проблемной ситуации глубоко симптоматично.

Оно тем более серьезно, что именно здесь дело впервые идет о решающих разъ$

яснениях,— например, о смысле и содержании самого нравственного блага. И с

учетом многолетних усилий мне показалось бы сегодня сомнительной возмож$

ность сделать здесь хоть один шаг вперед, если бы не неожиданная помощь от

корифея этических исследований — Аристотеля. Из всех усмотрений, которыми

я обязан новой проблемной ситуации, едва ли не самым удивительным и одно$

временно самым убедительным было для меня то, что этика древних уже явля$

лась высокоразвитой материальной этикой ценностей — не по своему понятию

или осознанной тенденции, но, пожалуй, по сути и фактическому проявлению.

Ибо дело не в том, фиксируется ли у них материальное понятие ценности терми$

нологически, а в том, могли ли они—и если могли, то как—схватывать и харак$

теризовать «блага» и «добродетели» в многообразии их ценностной иерархии.

Издесь, при ближайшем рассмотрении, богатейшей сокровищницей оказывает$

ся «Никомахова этика». В описании ценностей она обнаруживает мастерство,

очевидно являющееся уже результатом и высшей точкой всего развития исполь$

зуемого метода.

Хорошо известно, что новое систематическое усмотрение влечет за собой и

новое понимание исторического блага. То, что шелерова идея, ничуть к тому не

предназначавшаяся, смогла пролить новый свет на Аристотеля, послужило не$

ожиданной проверкой материальной этики ценностей на деле. Но то, что вновь

открытая материальная этика ценностей в свою очередь получает направление и

перспективу из работы Аристотеля, эксплуатируемой, как считалось, сверх вся$

кой меры,— причем как раз в силу того, что учит нас понимать и оценивать эту

работу,— это яснее всего доказывает, что мы здесь имеем дело с неожиданно глу$

боким взаимопроникновением старых и новых достижений мысли, и что на пе$

реломном рубеже этики, где мы сейчас находимся, дело идет об историческом

синтезе большего масштаба, чем синтез Канта и Ницше — о синтезе этики ан$

тичности и Нового времени.

Но пока этот синтез существует лишь в идее. Его реализация составляет задачу

нашего времени. Призван к ней тот, кто ее понимает. Труд же отдельного иссле$

дователя может лишь положить этому начало.

Марбург, сентябрь 1925.

84 Предисловие