4. Ценностная полнота действительного и причастность к ней

Но все это лишь половина фундаментального этического вопроса. Другая по$

ловина не столь актуальна, менее бросается в глаза и менее настоятельна, но зато

универсальнее, больше касается человека в целом и человеческой жизни. Пер$

вый вопрос касался в нем только его действий, а в мире — только того, что под$

вержено их влиянию. Но сколь бы наиважнейшей ни была для человека эта сфе$

ра влияния, сколь бы ни являлась она для него тем фрагментом бытия, что ставит

перед ним требования, возлагает на него ответственность, обращается к его ре$

шениям, поступкам, к его воле,— она все$таки остается лишь исчезающе малой

частью мира.

Внутреннее же поведение человека, его этос как некая позиция, как одобре$

ние и неприятие, благоговение и презрение, как любовь и ненависть, обнаружи$

вает несравнимо больший охват. Правда, высшей интенсивностью эта позици

обладает лишь при определенной близости к Я, с увеличением радиуса она блек$

нет, сохраняя на известном расстоянии уже лишь характер тихого, большей ча$

стью не слышимого эмоционального отзвука. Но полностью это отношение на$

пряжения не исчезает никогда. Оно является сопутствующим, оно поддерживает

познающее сознание как удивление, как интерес, и, наконец, как теоретический

напрягающий момент, коим является желание что$либо понять до самых преде$

лов своей познавательной способности. Чисто теоретическое сознание предме$

тов есть, в конце концов, голая абстракция. В действительности ему всегда неяв$

но сопутствует практическая установка, и порой она мощно прорывается нару$

жу, ломая безмятежность созерцания.

Дело здесь идет не о воздействии вовне, не о каких$то роковых решениях.

Правит здесь не долженствование. Однако и в чисто внутренней позиции заклю$

чено нечто в высшей степени актуальное и ответственное. Ибо само существо

человека не безразлично к тому, насколько эта позиция прочна и объемлюща.

Оно растет и расширяется вместе с нею, с нею же вместе и уменьшается.

Тот, кто равнодушно проходит мимо людей и их судеб, кого не волнует вол$

нующее, не возвышает возвышенное, кому в жизни нет до этого дела, тот к ней

безучастен. У кого нет органа, воспринимающего смысл жизненных отношений,

неисчерпаемую многозначность личностей и ситуаций, отношений и событий,

для того мир остается бессмысленным, а жизнь — незначительной. Внешние

пустота и однообразие его жизни суть отражения его внутренней пустоты, мо$

ральной невменяемости. Ибо действительному миру, в котором он пребывает,

потоку человеческой жизни, который его поддерживает и влечет, присущи раз$

нообразие и полнота. Его неуспех посреди этой полноты — результат его собст$

венной недооценки жизни. Таким образом, для моральной сущности человека

наряду с прямолинейной актуальностью действий и долженствования всегда су$

ществует и второе требование: быть причастным к полноте, восприимчивым к

значительному, открытым ко всему, что исполнено смысла и ценности.

Введение 93

Это требование более интимно, тайно, подспудно, чем требование долженст$

вования действий и решимости воли. И все же в основе своей оно ему родствен$

но, является тем же вечно новым и живым дерзновением внутреннего решени

«за» или «против». Оно требует той же моральной позиции на основе той же

внутренней автономии, тех же этических принципов.

Философская этика довольно часто этого не понимала, поддаваясь более ак$

туальной и примитивной силе другого требования, и, перекошенная на один

бок, соответственно сказывалась на развитии человеческого этоса. Всякая этика

чистого долга и долженствования, всякая чисто императивная мораль совершает

эту ошибку — теряет полноту жизни. Кто$нибудь озадаченный подобным риго$

ризмом, пожалуй, недоуменно спросит: разве то, что ценно, не всегда сначала за$

дано? Не является ли вообще нравственная ценность по своей сути чем$то вечно

не$сущим, тем, что должно быть? Разве в мире бывают реализованные ценно$

сти? Кто так спрашивает, совсем не замечает, какая недооценка жизни, кака

даже неблагодарность и надменность им владеют. Как будто действительное не$

обходимо должно быть дурным и неполноценным! Как будто человеческа

жизнь сама по себе есть абсурдная игра, а мир — юдоль печали, и как будто все

наличное бытие ждет исключительно его, чтобы только благодаря его воле и его

деяниям прийти к свету, смыслу и ценности!

Этика чистого долженствования есть нравственное ослепление, ценностна

слепота по отношению к действительному. Не удивительно, что в историческом

плане за ней неотрывно следует пессимизм. Ни для кого не выносима жизнь в

мире, лишенном всего ценного и святого.

Но все это лишь половина фундаментального этического вопроса. Другая по$

ловина не столь актуальна, менее бросается в глаза и менее настоятельна, но зато

универсальнее, больше касается человека в целом и человеческой жизни. Пер$

вый вопрос касался в нем только его действий, а в мире — только того, что под$

вержено их влиянию. Но сколь бы наиважнейшей ни была для человека эта сфе$

ра влияния, сколь бы ни являлась она для него тем фрагментом бытия, что ставит

перед ним требования, возлагает на него ответственность, обращается к его ре$

шениям, поступкам, к его воле,— она все$таки остается лишь исчезающе малой

частью мира.

Внутреннее же поведение человека, его этос как некая позиция, как одобре$

ние и неприятие, благоговение и презрение, как любовь и ненависть, обнаружи$

вает несравнимо больший охват. Правда, высшей интенсивностью эта позици

обладает лишь при определенной близости к Я, с увеличением радиуса она блек$

нет, сохраняя на известном расстоянии уже лишь характер тихого, большей ча$

стью не слышимого эмоционального отзвука. Но полностью это отношение на$

пряжения не исчезает никогда. Оно является сопутствующим, оно поддерживает

познающее сознание как удивление, как интерес, и, наконец, как теоретический

напрягающий момент, коим является желание что$либо понять до самых преде$

лов своей познавательной способности. Чисто теоретическое сознание предме$

тов есть, в конце концов, голая абстракция. В действительности ему всегда неяв$

но сопутствует практическая установка, и порой она мощно прорывается нару$

жу, ломая безмятежность созерцания.

Дело здесь идет не о воздействии вовне, не о каких$то роковых решениях.

Правит здесь не долженствование. Однако и в чисто внутренней позиции заклю$

чено нечто в высшей степени актуальное и ответственное. Ибо само существо

человека не безразлично к тому, насколько эта позиция прочна и объемлюща.

Оно растет и расширяется вместе с нею, с нею же вместе и уменьшается.

Тот, кто равнодушно проходит мимо людей и их судеб, кого не волнует вол$

нующее, не возвышает возвышенное, кому в жизни нет до этого дела, тот к ней

безучастен. У кого нет органа, воспринимающего смысл жизненных отношений,

неисчерпаемую многозначность личностей и ситуаций, отношений и событий,

для того мир остается бессмысленным, а жизнь — незначительной. Внешние

пустота и однообразие его жизни суть отражения его внутренней пустоты, мо$

ральной невменяемости. Ибо действительному миру, в котором он пребывает,

потоку человеческой жизни, который его поддерживает и влечет, присущи раз$

нообразие и полнота. Его неуспех посреди этой полноты — результат его собст$

венной недооценки жизни. Таким образом, для моральной сущности человека

наряду с прямолинейной актуальностью действий и долженствования всегда су$

ществует и второе требование: быть причастным к полноте, восприимчивым к

значительному, открытым ко всему, что исполнено смысла и ценности.

Введение 93

Это требование более интимно, тайно, подспудно, чем требование долженст$

вования действий и решимости воли. И все же в основе своей оно ему родствен$

но, является тем же вечно новым и живым дерзновением внутреннего решени

«за» или «против». Оно требует той же моральной позиции на основе той же

внутренней автономии, тех же этических принципов.

Философская этика довольно часто этого не понимала, поддаваясь более ак$

туальной и примитивной силе другого требования, и, перекошенная на один

бок, соответственно сказывалась на развитии человеческого этоса. Всякая этика

чистого долга и долженствования, всякая чисто императивная мораль совершает

эту ошибку — теряет полноту жизни. Кто$нибудь озадаченный подобным риго$

ризмом, пожалуй, недоуменно спросит: разве то, что ценно, не всегда сначала за$

дано? Не является ли вообще нравственная ценность по своей сути чем$то вечно

не$сущим, тем, что должно быть? Разве в мире бывают реализованные ценно$

сти? Кто так спрашивает, совсем не замечает, какая недооценка жизни, кака

даже неблагодарность и надменность им владеют. Как будто действительное не$

обходимо должно быть дурным и неполноценным! Как будто человеческа

жизнь сама по себе есть абсурдная игра, а мир — юдоль печали, и как будто все

наличное бытие ждет исключительно его, чтобы только благодаря его воле и его

деяниям прийти к свету, смыслу и ценности!

Этика чистого долженствования есть нравственное ослепление, ценностна

слепота по отношению к действительному. Не удивительно, что в историческом

плане за ней неотрывно следует пессимизм. Ни для кого не выносима жизнь в

мире, лишенном всего ценного и святого.