Глава 78. Сознание вины

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
119 120 121 122 123

а) Чувство вины, совесть, раскаяние и воля к вине

Феномен сознания вины, собственно, не образует базиса для какой$то особой

аргументации. Он весьма сродни комплексу феноменов ответственности и вме$

нения.Ито, что из него следует, с самого начала может быть только тем же, что и

там. Но так как дело не только в содержании следствия, но и в степени его досто$

верности, то некоторая разница здесь все же имеется.

Сознание вины—нечто более специальное, нежели ответственность. Послед$

няя сопровождает каждый нравственный акт; она имеет место как до поступка (в

принятии на себя ответственности), так и после него (в несении ответственности

и в ручательстве). Вина же существует только как следствие, она возникает лишь

в нравственном проступке. Усматривается ли такой проступок лишь во внешнем

действии или уже в склонности внутренней установки, здесь не имеет значения.

В этом более узком феномене мы имеем своеобразное заострение того, что

присутствует уже и в ответственности: обременения личности и необходимости

для нее нести нечто. Это дано здесь более ощутимо и элементарно — и в то же

время более неопровержимо и неизбежно. Ответственность еще можно взять на

себя или сложить с себя, именно потому что она сказывается уже в принятии ре$

шения. Вину же нельзя с себя сложить, она грозно поднимается против собст$

венной личности, падает на нее всей своей тяжестью и подавляет ее. Она может и

морально раздавить личность своей тяжестью, так что та будет уже не в состоя$

нии подняться. Она может привести человека к отчаянию и самоотречению. Ибо

выносливость личности ограничена.

Виновность—это не что$то предвосхищаемое, но нечто в высшей степени ре$

альное и реально ощутимое. Она обрушивается на человека подобно року. Он не

предвидит вины. Она наступает внезапно, осуждая, отрицая, подавляя. Он, од$

нако, ощущает подобную напасть не как что$то внешнее. В нем самом поднима$

ется некая сила, свидетельствующая против него. То, что было заложено уже в

ответственности — внутренняя ситуация трибунала, в которой личность высту$

пает двояким образом и как бы раздвоена, в сознании вины впервые получает

свое радикальное выражение, убедительнейшую внутреннюю реальность. Каж$

дому этот феномен знаком как голос совести, а собственная моральная позици

в нем—как голос «раскаяния». И то и другое суть этически элементарные, неза$

висимые от какой бы то ни было рефлексии явления. Они с внутренней необхо$

димостью следуют за действием, лишь только начинает ощущаться его этическа

неценность. Эти необходимость и неизбежность — древние представляли их в

634 Часть 3. Раздел IV

мифологическом образе преследующих эриний — делают сознание вины свиде$

тельством в пользу самоопределения уже совершенно иного веса, нежели ответ$

ственность и вменение. Здесь нечто первозданное, неподдельное прорывается из

глубин человеческого существа непосредственно к нравственному сознанию,

нечто, над чем человек не властен.

Метафизический же смысл этого явления заключен в его соотнесенности с

реальным самоопределением. Ибо «вина» означает инициативу, причем не ка$

кую$то руководящую силу над или за личностью, но исключительно инициативу

самой личности. Поэтому сознание вины однозначно соотнесено с самоопреде$

лением личности. Угрызения совести есть сознание такой своей инициативы—в

синтезе с одновременным сознанием контрценностности. В этом синтезе еще

четко чувствуется противоречие: самоощущению личности противоречит как

раз признание себя самого в своей инициативе контрценным,— признание себ

со своим нравственным бытием ответственным за поступок и одновременно от$

рицание этого, то есть одновременно ручательство за себя самого и выступление

против себя самого.

Здесь налицо факт нравственной жизни, который переворачивает всякую ес$

тественную склонность человека. Так возможность субъективного искажени

феномена здесь окончательно отпадает. Никто не станет взваливать на себя вину,

пока он может этого как$нибудь избежать, например, пока он может себе ска$

зать, что дело не так уж скверно, или что не он является инициатором. Виновный

берет на себя бремя вины против своей воли. Что уже глубоко отличается от фе$

номена ответственности. Ведь существует радость ответственности, даже под$

линный энтузиазм ответственности! Но радость или энтузиазм виновности есть

абсурд.

На это нельзя возразить, что все же существует и воля к вине. Эта воля, конеч$

но, существует и она представляет одно из удивительнейших явлений нравствен$

ной жизни (см. гл. 36 f). Но ее существование не опровергает, а подтверждает ре$

альность свободы в сущности личности, то есть вместе с тем, что из нее следует, в

точности согласуется с феноменом чувства вины. Ибо она есть воля не к вине

ради вины, но к несению вины ради свободы. Взваливший на себя вину может

сложить ее с себя только ценой собственной автономной личности. Эту цену ос$

вобождение от вины не возмещает. Ведь носитель вины есть именно личность, и

всякое освобождение от нее имеет смысл только как облегчение бремени лично$

сти. Если же личность отрекается и от своей автономии, то она отрекается от са$

мой себя. Такое освобожденное существо тогда уже не будет полноценным чело$

веческим существом, полноценной личностью. Такова метафизическая основа

воли к вине. Стало быть, если виновный дорастает до энтузиазма в несении вины,

то это, скорее, в действительности будет энтузиазмом свободы. Таковой имеет

смысл, так как свобода личности—основная ценность.Иручательство личности

за эту основную ценность есть, в сущности, то же самое свидетельство в пользу

реальности нравственной свободы, лежащее и в самом чувстве вины с его мо$

ральным грузом, в больной совести, даже в раскаянии и отчаянии виновного.

Глава 78. Сознание вины 635

b) Сила аргумента

Таким образом, сила аргументации в комплексе фактов сознания вины на са$

мом деле значительно превосходит силу аргументации ответственности и вмене$

ния. Парадокс в обременяющем свидетельстве человека против себя самого тот

же самый, что и в правильно понимаемой воле к вине. И в том и в другом фено$

мене более глубокая метафизическая сущность личности со своей претензией на

непогрешимость восстает против эмпирической личности с ее прегрешениями

против ценностей. Проявление той сущности за эмпирически действующей и

ошибающейся личностью есть как раз проявление свободы в человеке.

Толковать это проявление эволюционистски—как это в других комплексах яв$

лений хотя бы еще имело пусть не онтологическую основательность, но по край$

ней мере некоторый смысл — есть предприятие с самого начала бесперспектив$

ное. Против него говорит не только бремя доказывания, которое оно вынести не в

состоянии, но совершенная внутренняя бессмысленность. В случае ответствен$

ности и вменения «естественное» объяснение культивированием и выживанием

наиболее жизнеспособного представляет собой по крайней мере в себе непроти$

воречивую идею. Ибо и то и другое даже как привычные «иллюзии» еще остаютс

целесообразными. В случае сознания вины это уже не так. Оно несет тенденцию,

отрицающую, подавляющую самое личность, а в предельном случае прямо$таки

враждебную жизни. Жизнь личности не облегчает, но осложняет пробуждение в

той сознания вины, причем осложняет настолько радикально, что отрицает ее са$

мое, если вслед за этим ей этого вновь не компенсирует. Личность свидетельствует

здесь против себя самой, обвиняет себя, идет вразрез со своими наиболее жизнен$

ными интересами. Как она могла бы делать это, если бы в ней самой не было дл

этого какого$то другого основания, т. е. если бы в ней как в личности не было че$

го$то гораздо более весомого, чего$то ей свойственного, что требовало бы этого

отрицания и вреда для жизни именно ради сохранения своей целостности?

Но такое своеобразное по своему категориальному роду опять$таки могло бы

быть только чем$то независимым, чем$то первым определяющим личности, т. е.

автономией — не принципа и не какого$то неосознаваемого фона, а одного

лишь индивидуального нравственного сознания. Только если более высока

внутренняя ценность, ценность личности как таковой, от реальности которой

целиком и полностью зависит ее нравственное бытие, требует этого самоотрица$

ния ради своей целостности, тогда становится понятно, как тот, кто сознает вину

в высшем смысле, является тем не менее этически жизнеспособным. Но именно

лишь в этическом смысле жизнеспособным, не в витальном и даже не в социаль$

ном. В нем тогда раскрывается та внутренняя и высшая сила, которую как силу

можно понять только с точки зрения этических ценностей, сила основных нрав$

ственных навыков личности.

Но тогда вся натуралистическая теория, которая была столь искусно построе$

на, обратится в свою противоположность. Она тогда в очередной раз станет до$

казывать противоположность тому, что она должна была доказывать. Ведь в та$

ком случае сознание вины оказывается весьма далеким от того, чтобы быть ил$

люзией. Оно основывается, скорее, на действительной вине, и тот, кто сознает

вину, «виновен» и реально$этически. Центр самоопределения в нем раскрывает$

ся как цель самовменения.

636 Часть 3. Раздел IV

Абсолютной достоверностью, правда, не будет и это; но будет, пожалуй, гипо$

тетической достоверностью высокой степени—высшей, что вообще возможна в

рамках всего genus1 гипотетической достоверности метафизических предметов,

которые прямо не могут быть приведены к данности. Феномен здесь весьма

близко связан с предметом. Упомянутый центр остается таковым даже в случае

крайнего эволюционистского толкования и не исчезает. Он тогда как раз сам

оказывается утверждающим себя в борьбе за моральное присутствие человека.

Но так как он содержательно, в соответствии с феноменом, означает сознание

свободы, то одновременно он как сущностное ядро личностной жизни должен

означать реальную свободу нравственного сознания.

Однако и в этом аргументе, как во всех ему подобных, сохраняется требование

второго, иначе производимого доказательства, которое призвано образовать ло$

гическую контринстанцию: доказательство онтологической возможности «та$

кой» свободы. Ибо с разрешением каузальной антиномии оказалась возможной

как раз не «такая» свобода, не автономия личности, а только автономия принци$

па в личности. Если же автономия личности невозможна и онтологически, то вс

эта гипотетическая достоверность ничего не стоит.

c) Идеальное и реальное сущностное ядро отдельной личности

Однако здесь нужно предостеречь от недоразумения. Могло бы показаться, что

сущностное ядро индивидуальной личности, о свободе которой идет дело, есть не

что иное, как ценность личностности, индивидуальный этос, какой, например,

«прозрачен» для любящего взора в эмпирической личностности любимого (см. гл.

57 b и 58 а и f). Ценность личностности тоже с полным правом считается своего рода

сущностным ядром, и она тоже индивидуальна в каждой отдельной личности.Таким

образом, можно думать, что именно она обвиняет в сознании вины действительную

личностность, если та ей не соответствует. Тогда она утверждала бы саму себя, отри$

цая личностность. Это вполне отвечает ее сути в том отношении, что антиномичное

отношение между ценностью и личностностью существует и так. Действительна

личностность дала бы ценности еще большее право обвинять ее, поскольку она, в

сущности, чувствует себя глубоко идентичной с ценностью—несмотря на свои от$

клонения от нее—как со своими собственными эмпирическими склонностями.

Это могло бы, в крайнем случае, быть верным, если бы ценность личностно$

сти не была только идеальным образованием. Ибо нравственная свобода являет$

ся совершенно реальной силой в живой личности, а отнюдь не только ценно$

стью, не только идеей. Правда, и там и там дело идет о сущности отдельной лич$

ности. Но как ценности вообще сами обладают лишь идеальным в$себе$бытием

и вынуждены ждать своей реализации всегда уже с другой стороны, так и цен$

ность личностности является исключительно лишь идеальным сущностным

ядром. Но подобно тому как самоопределение, ответственность, вменение и соз$

нание вины суть реальные феномены, так и свобода личности, поскольку она

есть ее основа, должна быть реальным сущностным ядром личности.

К этому можно добавить еще и второй момент. Все нравственные ценности

уже соотнесены со свободой. Они, таким образом, никогда не могут со свободой

Глава 78. Сознание вины 637

1 Род (лат.). (Прим. ред.)

совпадать. Этическая свобода есть самоопределение не только в отношении при$

родных событий, но как раз и в отношении требования долженствования ценно$

стей; следовательно, и в отношении требования долженствования ценности лич$

ностности. Ведь прямо$таки к сущности последней принадлежит то, что она не

безоговорочно является определяющей в поведении личности, но может ею как

исполняться, так и нарушаться. Эмпирически реальная личностность, таким об$

разом, как раз в отношении нее еще имеет свободу выбора За или Против. Ее

свобода есть нечто принципиально иное, чем ценность.

То, что в качестве совести поднимает свой обвинительный голос против че$

ловека, это, стало быть, не его идеальный этос, но отличная от него реальна

сила в нем; правда, сила, которая направляется с точки зрения ценностей — а

потому порой и с точки зрения ценности личностности — но сама с ними не

совпадает. Это — реальная инстанция в человеке, которая прилагает усилия дл

реализации притязаний ценностей. И столь же реально в нем то, что затрагива$

ется обвинением. Дело в том, что проступок — это, конечно, проступок против

ценностей; но то, что этот проступок совершает, и то, что восстает против этого

во имя нарушенных ценностей, — и то и другое имеет не аксиологическую, а

онтологическую природу. Это надо понимать так, что человек не является иде$

альной личностностью ни как тот, кто действует и ошибается, ни даже как но$

ситель вины.

Тем не менее, существует точка, в которой идеальное и реальное сущностное

ядро личности, ценность личностности и личная свобода, связаны теснее всего.

Но эта точка входит уже в иной контекст и должна обсуждаться особо.