Глава 53. Скромность, смирение, дистанци

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
119 120 121 122 123

a) Этос взгляда снизу вверх

До сих пор рассматривавшиеся ценности второй группы при всей своей не$

схожести близки в том, что представляют собой ценности человеческой близо$

сти. Их этос есть интенция, направленная на внутренний мир чужого лица. Но

это стремление может зайти слишком далеко. Личность устанавливает ему гра$

ницу, справедливо требуя оставить неприкосновенной ее интимную сферу. Дове$

рие, любовь к ближнему и в особенности порождаемое ими сострадание могут

стать назойливыми. Чтобы этого не произошло, надо уметь соблюдать дистан$

цию, меру. Даже правдивость, искренность и верность (последняя в форме при$

вязанности) требуют соблюдения этой границы. Точно так же обстоит дело и с

ценностями первой группы. Мудрость, справедливость, мужество и особенно

гордость могут стать дерзкими; в них скрывается тенденция к высокомерию и

гордыне. Они требуют уравновешивания в своих противоположностях: скром$

ности и смирения. Это—пограничные ценности нравственного самосознания и

как таковые суть подлинные самоценности. Они образуют отдельную группу

ценностей.

Скромность — сократовская первичная добродетель знания о собственном

моральном небытии. Даже сквозь горделивый этос «иронии» она проглядывает

как некая основа. Скромность есть самопознание, самокритика, аксиологиче$

ская самодостаточность—а тем самым истинное начало мудрости (ср. гл. 45 b)—

такова она и в отношении к чужой личности: превращение понимания собствен$

ной неценности в признание нравственной ценности другого.

Скромный — не тот, кто принижает сам себя, и его общий облик не характе$

ризуется общей позицией смирения. Он, скорее, тот, кто ко всему подходит с за$

вышенной нравственной меркой, чья точка сравнения располагается явно выше

него самого. Он с самого начала тем самым возвышается по своему моральному

уровню над дерзким и заносчивым. Тот ограничен, ибо всех оценивает низко.

Найти того, кто хуже тебя, — если такой пример уместен, — всегда нетрудно,

особенно если взгляд при этом не исполнен любви.

Подобно тому как есть искусство быть счастливым и довольным, видя, что

кто$то богаче тебя, так есть еще большее искусство скромности, при том, чтобы

видеть моральное превосходство другого. Но так как этос скромности «стацио$

нарен», пронизывает умонастроение до основания, то эта позиция не ограни$

чивается актуальным поведением только в отношении того, кто имеет нравст$

венное превосходство, но распространяется в общем на поведение в отноше$

нии каждого человека. Скромный перед менее совершенным человеком акцен$

тирует внимание на своих заслугах не более, чем в общении с равными или пре$

восходящими его. Ибо он не сравнивает себя с ним. Когда этот контекст про$

чувствован, он сразу и непреднамеренно действует в высшем смысле как мо$

ральная критика. Скромный подводит дерзкого к сомнению, уничтожая свои$

ми действиями все, чем этот возвышается. Взгляд заносчивого направлен свер$

ху вниз, взгляд скромного — снизу вверх. И именно поэтому дерзкий видит

только, что под ним, скромный — только, что стоит над ним. Но так уж устрое$

на жизнь, что существует нечто, смотреть на что можно снизу вверх. Направле$

ние взгляда скромного — не следствие, а причина. Оно обусловлено не сравне$

нием, но только расположением точки сравнения. В этосе взгляда снизу вверх

имеют основу всякая уважительность и всякое почтение, как каждый морально

неиспорченный оказывает их тому, кто достоин почитания, имеет заслуги, яв$

ляется старшим или несет бульшую ответственность.

b) Смирение и гордость

Как скромность выступает в отношении к другому, так внутренней формой

этого облика является смирение. Смирение — это понимание своей бесконеч$

ной неудовлетворительности, которая не сравнима ни с чем. Оно сравнивает

собственное бытие с совершенством, как оно его понимает — как божествен$

ность, нравственный идеал или возвышенный образец. Понимание недостижи$

мости идеала одновременно унижает и возвышает смиренного; первое проявля$

ется в чувстве собственной ничтожности, второе — в чувстве непосредственной

соотнесенности с превосходящим величием.

Смирение человек ощущает не перед человеком — это было бы ошибочное

смирение, самоуничижение, рабское чувство. Подобное смирение является та$

ким же заблуждением, как и гордыня, которой недостает какого бы то ни было

чувства бесконечной дистанции до этической идеи. Любая только внешне сми$

ренная поза в сущности фальшива, за ней всегда скрывается какой$либо мораль$

ный дефект личности: само по себе сумасшествие, малодушие, запуганность,

или даже неподлинный пафос, ложный стыд, человекобоязнь. Столь же дезори$

ентирующими являются всякие внутренние, как таковые, т. е. не представляю$

щие собой какой бы то ни было позы гордыня, выпячивание добродетели, фари$

Глава 53. Скромность, смирение, дистанция 443

сейство. Горделивый не имеет понятия о высоте и неумолимости нравственного

требования, которые должны быть исполнены в действительности. Человеку, об$

ладающему неискаженным ценностным чувством, гордыня представляетс

чем$то смешным, лишенным достоинства. Истинное смирение, напротив, не

противоречит ни достоинству человека, ни оправданной гордости. Да, строго го$

воря, она и принадлежит к подлинной, далекой от тщеславного самолюбовани

гордости. В конечном счете как раз в том и состоит смысл подлинной нравствен$

ной гордости, сравнивать себя с недостижимо высоким и абсолютным.

Эта кажущаяся антиномия смирения и гордости, в сущности, легко разреши$

ма. По крайней мере, принципиально. Это — не настоящая антиномия. Напро$

тив, действительные гордость и смирение явно необходимо сплочены, требуют

друг друга, могут существовать только в синтезе. Это, конечно, еще не говорит,

что синтез осуществляется сам собой, когда в человеке одна из тенденций прева$

лирует. В человеческих склонностях, скорее, существует определенная противо$

речивость, что и является причиной этой кажущейся антиномии. Смирение мо$

жет быть точно так же опасно, как и гордость. Как от той так и от другой только

один шаг до заблуждения. В гордости без смирения всегда кроется опасность

гордыни и высокомерия, в смирении без гордости — опасность самоуничиже$

ния, потери достоинства или лицемерия. Не имея противовеса, эти гордость и

смирение легко могут превратиться из добродетелей в пороки. Лишь вместе, в

синтезе, они приобретают стабильность, устойчивость друг к другу.

Эта их взаимная фиксированность или внутренняя взаимосвязь образует

нравственную ценность, не имеющая подходящего названия, но понятная, ис$

ходя из того, что смирение и гордость, не дополненные друг другом, так легко

становятся неценными, в своем синтезе ограничивают друг друга в направлен$

ности к абсолютному ценностному идеалу.

c) Сохранение дистанции

В другом направлении со скромностью связаны сдержанность, чувство дис$

танции и ее сохранение в отношении чужой личности. Всякая человеческая бли$

зость требует соблюдения границы, за которой она становится навязчивостью.

Сохранение дистанции есть род нравственного чувства стыда, правда, иного,

нежели аристотелевский ’ бйдют. Это стыд в отношении собственных слабых сто$

рон, обнаруживаемых или могущих быть обнаруженными. Этос же дистанции

есть этос стыда, ощущаемого за другого человека, ввиду его близости и открыто$

сти, или даже только в сознании его незащищенности—и охранение интимного

для$себя$бытия чужой личности. Каждая личность имеет свои интимные угол$

ки, которые не перенесут вмешательства со стороны другого человека, в том чис$

ле и любящего. Личность другого беззащитна против такого проникновения,

причем тем беззащитнее она, чем чище и искреннее. Помимо тех, кто имеет жи$

вой интерес к ближнему — ибо и любящий подвержен человеческим слабо$

стям — есть много любопытных и охочих до сенсаций. И уж тем более сострада$

ние легко становится бесстыдным, болезненным. Гордый и благородный не хо$

чет сострадания. Поэтому он и сам скуп на проявления сочувствия, не из$за не$

достатка в любви, но из$за понимания чувств другого и уважения. Каждый чело$

век поступает по$своему неповторимо, и каждого влечет к себе тайное. Но его

444 Часть 2. Раздел VI

человеческое достоинство страдает от непрошеных взглядов. Истинным благом

может быть только благотворный стыд. Избежать стыда не поможет и помощь

друга. Доверительные отношения также требуют наличия дистанции, просто она

передвинута «глубже» и больше открывает другому.Но совершенно она не может

отсутствовать нигде. Если друг не соблюдает никакой дистанции, он становитс

непереносим в своем бесстыдстве

Действительно любящий прикрывает глаза, он не отваживается настойчиво

вглядываться в другого. Это справедливо и в отношении гордого. Только гордый

является в высшем смысле сдержанным—и считаясь при этом не с самим собой,

но с другим. Только чувствующий собственное достоинство может оценить чу$

жое достоинство. Несоблюдение дистанции покажется ему отсутствием вкуса.

Этос человека, соблюдающего дистанцию, можно обозначить как аристокра$

тизм. В нем мы имеем четко очерченный и чувствуемый в качестве такового цен$

ностный синтез гордости и скромности—аналогично вышеописанному синтезу

гордости и смирения — во внутреннем облике человека. Аристократизм в пове$

дении по отношению к чужой личности обусловлен соотнесением своего пове$

дения с абсолютным нравственным идеалом.

Аристократ окружает себя прочным барьером, который не только защищает

от назойливых, но и чужую личность охраняет от слишком больших жертв.

Аристократ ставит равное требование для себя, как и для других,— его справед$

ливость распространяется и на самые интимные отношения. Он сохраняет ува$

жение перед личностью даже там, где она не умеет себя защитить. Он тем са$

мым охраняет интимную сферу, которая слаба перед посягательствами со сто$

роны других. Если сохранять эту дистанцию, признавая ее как некий тонкий

внутренний правопорядок чувств, то близость между людьми переживает свой

подлинный расцвет. Ибо даже не сочувствие, любовь, доверие находят здесь

свой предел — они абсолютны и ценны безо всяких границ — но их суррогат,

подделка и карикатура на них.