Глава 79. Дополнительные группы фактов

Обсуждавшиеся три группы фактов являются центральными для проблемы

свободы и всегда таковыми считались. Но они не единственные, исходя из кото$

рых можно строить аргументацию. Этическая действительность полна другими

феноменами, которые столь же определенно соотнесены со свободой и потому

тоже имеют некоторый вес в качестве аргументов. Эти феномены лишь занима$

ют не столь центральное место и в качестве аргументов менее сильны. Но не сто$

ит думать, что их можно было бы свести к уже рассмотренным группам фактов.

Они совершенно самостоятельны. Поэтому, пройдя некоторый отбор, они за$

служивают здесь упоминания.

Так, существует, например, нравственное чувство достойности и недостой$

ности — к примеру, наслаждаться счастьем, переживать нечто значительное,

пользоваться любовью, доверием, дружбой, или даже только обладать каким$то

внешним благом. Такое чувство достойности в нравственно зрелом человеке

наиболее дифференцировано в отношении собственной личности, но столь же

принципиально, пусть и не столь же точно, распространяется и на чужие лич$

ности. При этом оно является абсолютно непосредственным, предшествую$

щим всякой рефлексии. Это свидетельствует об элементарном требовании

нравственного чувства к личности предоставлять тому ценному, что ей пред$

ставлется, некий противовес в собственном нравственном бытии, в известной

638 Часть 3. Раздел IV

степени устанавливать некое ценностное равновесие. Это требование было бы

бессмысленно, если бы личность не была способна к такому своеобразному, са$

мостоятельному ценностному содержанию, и даже если бы она не обладала им.

Но условие несения ценностей личности есть свобода, и это обладание ими тем

более есть свобода личности. Характерно, что этот феномен остается тем же и

при его переворачивании. Ведь существует и обратное требование личности к

жизни, и даже — слишком по$человечески — от судьбы, чтобы достойному

ценное доставалось в меру его достойности. Хотя человек не способен испол$

нить подобного требования, и равнодушие жизни к нему стало притчей во язы$

цех (вспомнить, к примеру, о солнце, которое сияет над правым и неправым);

но тем не менее оно коренится исключительно глубоко в нравственном чувстве

и, пожалуй, может считаться самой популярной из всех форм проявления нрав$

ственного сознания. Человек, не радующийся счастью невинного или того, кто

его заслужил, не возмущающийся триумфом порочного, по праву считается мо$

рально извращенным. Здесь заключен также субъективный и как таковой оп$

равданный корень всякого эвдемонизма. Потому что дело здесь не в исполне$

нии требования, но в самой его спонтанности. Подобно тому как постулат че$

ловеческой эвдемонии не просто является общечеловеческой утопией, но как

перспектива утверждает свое место и в критической этике.

Подобным образом свобода личности выражается и в воздаянии, мести, нака$

зании, награде и во всем, что им родственно. Не о праве наказывать идет здесь

речь, как и не о расхожей «порочности» мести, или даже о моральной неадекват$

ности награды. Речь идет просто о смысле самого этого феномена, независимо

от моральной ценности и неценности.Итут опять очевидно, что они связывают$

ся с реальной сущностью личности, которая считается зачинателем чего$либо и

вознаграждается как таковая. Если это не так, если личность не имеет никакой

реальной свободы, то вознаграждение, месть, наказание не только спорны, с по$

зиций нравственности, но просто$напросто бессмысленны, только кажимость.

Иначе говоря: месть тогда — не месть, но трагическое недоразумение, наказа$

ние — не наказание, а только новое зло в этом мире.

Точно так же свобода личности отражается в возмездии, мести, наказании,

вознаграждении и во всем, что этому сродни. Не о праве наказания идет здесь

дело, равно как и не о многократно обсуждавшейся «предосудительности» мес$

ти, и даже не о моральной двусмысленности воздействия при помощи вознагра$

ждения. Дело идет просто о смысле самих этих феноменов, независимо от мо$

ральной ценности или неценности. И тут опять очевидно, что они соотносятся с

реальным ядром личности, которое берется как автономный инициатор и кото$

рому воздается как таковому. Если такового не существует, если личность не об$

ладает реальной свободой, то возмездие, месть, наказание не только нравствен$

но уязвимы, но решительно бессмысленны, оказываются феноменами чистой

видимости. Последнее — в буквальном смысле: месть тогда вовсе не месть, но

трагическое недоразумение, наказание — вовсе не наказание, а не что иное как

излишнее зло в мире.

Подобным образом дело обстоит со всяким доминированием, господством

личности, да и с жаждой власти и с высокомерием. Здесь налицо исключитель$

но спонтанное отношение к другим личностям. Это не слепое насилие со сто$

роны какой$то грубой силы, но насилие зрячее — со стороны инициативы, ко$

Глава 79. Дополнительные группы фактов 639

торая проявляется в том, что она принципиально отрицает, подчиняет чужую

инициативу, присваивает себе ее право. Смысл жажды власти и высокомерия —

это, в сущности, не чрезмерное притязание личности на ценности, но ее непо$

мерное стремление к свободе. А потому нарушение чужой свободы. Высоко$

мерный как таковой не тщеславен, ведь тщеславный может быть и покорным.

Как в смирении нет угнетенности, но есть спонтанное подчинение, так в высо$

комерии и в жажде власти есть спонтанная экспансия и непомерная жажда сво$

боды. Здесь в феномене свобода непосредственно очевидна в своей извращен$

ной форме, в своей чрезмерности и надменности. То есть этот феномен этиче$

ски осмыслен — даже в своей контрценности — только как проявление реаль$

ной свободы.

Это примеры. Нравственная жизнь демонстрирует изобилие подобных фе$

номенов. Все виды межличностных отношений, все собственно умонастроени

обнаруживают одну и ту же метафизическую предпосылку, а именно — в их це$

левой точке. Они имеют своей целью чужую личность как самоопределяющее$

ся, вменяемое, ответственное существо. Правда, в ненависти и любви это видно

не так отчетливо1, но, пожалуй, четче — в уважении, презрении, почитании,

восхищении, недоброжелательстве, ревности; еще яснее — в вере, доверии, на$

дежности, обещании, симпатии, совете; но и в недоверии, сомнении (по отно$

шению к кому$то), обмане, умолчании и т. д.

Обсуждавшиеся три группы фактов являются центральными для проблемы

свободы и всегда таковыми считались. Но они не единственные, исходя из кото$

рых можно строить аргументацию. Этическая действительность полна другими

феноменами, которые столь же определенно соотнесены со свободой и потому

тоже имеют некоторый вес в качестве аргументов. Эти феномены лишь занима$

ют не столь центральное место и в качестве аргументов менее сильны. Но не сто$

ит думать, что их можно было бы свести к уже рассмотренным группам фактов.

Они совершенно самостоятельны. Поэтому, пройдя некоторый отбор, они за$

служивают здесь упоминания.

Так, существует, например, нравственное чувство достойности и недостой$

ности — к примеру, наслаждаться счастьем, переживать нечто значительное,

пользоваться любовью, доверием, дружбой, или даже только обладать каким$то

внешним благом. Такое чувство достойности в нравственно зрелом человеке

наиболее дифференцировано в отношении собственной личности, но столь же

принципиально, пусть и не столь же точно, распространяется и на чужие лич$

ности. При этом оно является абсолютно непосредственным, предшествую$

щим всякой рефлексии. Это свидетельствует об элементарном требовании

нравственного чувства к личности предоставлять тому ценному, что ей пред$

ставлется, некий противовес в собственном нравственном бытии, в известной

638 Часть 3. Раздел IV

степени устанавливать некое ценностное равновесие. Это требование было бы

бессмысленно, если бы личность не была способна к такому своеобразному, са$

мостоятельному ценностному содержанию, и даже если бы она не обладала им.

Но условие несения ценностей личности есть свобода, и это обладание ими тем

более есть свобода личности. Характерно, что этот феномен остается тем же и

при его переворачивании. Ведь существует и обратное требование личности к

жизни, и даже — слишком по$человечески — от судьбы, чтобы достойному

ценное доставалось в меру его достойности. Хотя человек не способен испол$

нить подобного требования, и равнодушие жизни к нему стало притчей во язы$

цех (вспомнить, к примеру, о солнце, которое сияет над правым и неправым);

но тем не менее оно коренится исключительно глубоко в нравственном чувстве

и, пожалуй, может считаться самой популярной из всех форм проявления нрав$

ственного сознания. Человек, не радующийся счастью невинного или того, кто

его заслужил, не возмущающийся триумфом порочного, по праву считается мо$

рально извращенным. Здесь заключен также субъективный и как таковой оп$

равданный корень всякого эвдемонизма. Потому что дело здесь не в исполне$

нии требования, но в самой его спонтанности. Подобно тому как постулат че$

ловеческой эвдемонии не просто является общечеловеческой утопией, но как

перспектива утверждает свое место и в критической этике.

Подобным образом свобода личности выражается и в воздаянии, мести, нака$

зании, награде и во всем, что им родственно. Не о праве наказывать идет здесь

речь, как и не о расхожей «порочности» мести, или даже о моральной неадекват$

ности награды. Речь идет просто о смысле самого этого феномена, независимо

от моральной ценности и неценности.Итут опять очевидно, что они связывают$

ся с реальной сущностью личности, которая считается зачинателем чего$либо и

вознаграждается как таковая. Если это не так, если личность не имеет никакой

реальной свободы, то вознаграждение, месть, наказание не только спорны, с по$

зиций нравственности, но просто$напросто бессмысленны, только кажимость.

Иначе говоря: месть тогда — не месть, но трагическое недоразумение, наказа$

ние — не наказание, а только новое зло в этом мире.

Точно так же свобода личности отражается в возмездии, мести, наказании,

вознаграждении и во всем, что этому сродни. Не о праве наказания идет здесь

дело, равно как и не о многократно обсуждавшейся «предосудительности» мес$

ти, и даже не о моральной двусмысленности воздействия при помощи вознагра$

ждения. Дело идет просто о смысле самих этих феноменов, независимо от мо$

ральной ценности или неценности. И тут опять очевидно, что они соотносятся с

реальным ядром личности, которое берется как автономный инициатор и кото$

рому воздается как таковому. Если такового не существует, если личность не об$

ладает реальной свободой, то возмездие, месть, наказание не только нравствен$

но уязвимы, но решительно бессмысленны, оказываются феноменами чистой

видимости. Последнее — в буквальном смысле: месть тогда вовсе не месть, но

трагическое недоразумение, наказание — вовсе не наказание, а не что иное как

излишнее зло в мире.

Подобным образом дело обстоит со всяким доминированием, господством

личности, да и с жаждой власти и с высокомерием. Здесь налицо исключитель$

но спонтанное отношение к другим личностям. Это не слепое насилие со сто$

роны какой$то грубой силы, но насилие зрячее — со стороны инициативы, ко$

Глава 79. Дополнительные группы фактов 639

торая проявляется в том, что она принципиально отрицает, подчиняет чужую

инициативу, присваивает себе ее право. Смысл жажды власти и высокомерия —

это, в сущности, не чрезмерное притязание личности на ценности, но ее непо$

мерное стремление к свободе. А потому нарушение чужой свободы. Высоко$

мерный как таковой не тщеславен, ведь тщеславный может быть и покорным.

Как в смирении нет угнетенности, но есть спонтанное подчинение, так в высо$

комерии и в жажде власти есть спонтанная экспансия и непомерная жажда сво$

боды. Здесь в феномене свобода непосредственно очевидна в своей извращен$

ной форме, в своей чрезмерности и надменности. То есть этот феномен этиче$

ски осмыслен — даже в своей контрценности — только как проявление реаль$

ной свободы.

Это примеры. Нравственная жизнь демонстрирует изобилие подобных фе$

номенов. Все виды межличностных отношений, все собственно умонастроени

обнаруживают одну и ту же метафизическую предпосылку, а именно — в их це$

левой точке. Они имеют своей целью чужую личность как самоопределяющее$

ся, вменяемое, ответственное существо. Правда, в ненависти и любви это видно

не так отчетливо1, но, пожалуй, четче — в уважении, презрении, почитании,

восхищении, недоброжелательстве, ревности; еще яснее — в вере, доверии, на$

дежности, обещании, симпатии, совете; но и в недоверии, сомнении (по отно$

шению к кому$то), обмане, умолчании и т. д.