7. Об упущении

Упущение—особая глава в человеческой жизни. Если задаться целью подсчи$

тать все, мимо чего мы проходим—по невнимательности, по недостатку верного

представления или, тем более, ценностного чувства — то в конце концов от мас$

сы нашей жизни осталось бы не так уж много того, что действительно нам духов$

но принадлежит.

Жизненные пути многократно пересекаются. Человек встречается с несмет$

ным количеством других людей. Но мало таких, кого он действительно «видит» в

этическом смысле, для кого у него есть участливый взгляд — можно даже ска$

зать, любящий взгляд, ибо ценностно чувствующий взгляд — это взгляд любя$

щий. И наоборот, как мало таких, кто «видит» его самого! Миры встречаются,

бегло касаются поверхность к поверхности, а в глубине остаются нетронутыми,

одинокими — и разбегаются вновь. Или всю жизнь и более идут параллельно,

связанные внешними узами, быть может, прикованные друг к другу — и остают$

ся обоюдно закрыты. Конечно, произвольно взятый человек не может и не дол$

жен погружаться в первого встречного, теряя в нем себя. Уникальным и исклю$

чительным остается как раз более глубокое участие. Но не так ли складывается,

что в этом всеобщем упущении каждый минует другого человека, все же тайно

желая в своем сердце, чтобы тот его «увидел», с любовью понял, угадал, раскрыл?

И не натыкается ли каждый сотни раз на то, что его не понимают, не замечают,

обходят? Не состоит ли общее для всех чувство большого разочарования в жизни

Введение 97

именно в том, что уходишь ни с чем, кроме тоски в сердце, остаешься ненужным

для других, незамеченным, не находишь никакого отклика или ответного чувст$

ва, и, не получив должной оценки, оказываешься отвергнут?

Такова человеческая доля. Но не верх ли это абсурда, если учесть, что, в сущ$

ности, каждый знает о тоске другого по видящему взгляду и все$таки проходит

мимо, не взглянув,— каждый сам по себе с затаенным горем своего одиночества?

Только ли мешают спешка и неурядицы собственной жизни, или препятству$

ют также узость ценностного взгляда, оковы привязанности к единичному Я, не$

способность протянуть руку?

Бесспорно, наряду со всем естественным эгоизмом, наряду с человеческим

страхом и ложной гордостью основное препятствие лежит в неспособности мо$

рально «видеть». Мы не знаем, мимо какого богатства ежедневно проходим, не

догадываемся, что теряем, что от нас ускользает, потому проходим мимо. Потому

изобилие высших жизненных ценностей у нас промотано. То, чего мы страстно

желаем, присутствует для нас в несметном множестве человеческих сердец. Но

мы это губим и сами остаемся ни с чем. Сверхизобилие человеческого этоса чах$

нет и увядает от убожества и некультурности этического взгляда — взгляда все

того же человека на все тот же человеческий этос.

Ине повторяется ли в великом та же самая картина, расширенная и огрублен$

ная? Не существует ли и в великом нравственное участие и понимание, и не

встречается ли в нем упущение? Не оказывается ли партикуляризм партий тем

же самым в жизни государства, шовинизм — тем же в мировой истории? Один

народ поражен слепотой в отношении своеобразия и всемирной миссии другого.

А партийный дух слеп в отношении правомочий и политической ценности про$

тивоположной стороны. Всякий кружок по интересам знает лишь свои собст$

венные цели, живет только ими, подгоняя под них жизнь целого и отдельных

личностей. Так живет и отдельный человек, «проживая мимо» истинной жизни

целого; священна для него не она, а исключительно жизнь его группы, как он ее

видит зажатой в тесные формулы своей эпохи и своего разумения. Каждый жи$

вет, не заглядывая в широкий контекст, составляющий собственную жизнь цело$

го; не чувствует живого биения пульса истории. И однако каждый стоит посреди

этого контекста, в меру своего участия вовлечен в игру, призванный видеть целое

и вносить вклад в его формирование. Он живет в свое время, в рамках его ценно$

стей и задач, его единственной в своем роде, только ему, современнику, данной

особой жизни. Удивительно ли, что эпоха, имеющая такой переизбыток партий$

ных энтузиастов и вождей, испытывает чувствительный недостаток граждан и

государственных мужей?

Правда, помимо этого существует историческое сознание, даже историческа

наука, которая восстанавливает целое. Но это сознание не идет в ногу с историче$

ской жизнью. Оно производит реконструкцию лишь задним числом, по следам

ушедшей жизни, с дистанции потомков дает скупую общую картину того, что мы

уже прожили, и что уже не является нашим. Оно приходит слишком поздно. Ему

недостает непосредственности пребывания в курсе событий и высокого чувства со$

причастности. Интерес потомка не есть равноценная замена исторической жизни.

Ушедшемуего любовь уже бесполезна, а то, что ушло, в свою очередьне любит его.

Нравственный мир в малом и нравственный мир в великом выглядят ужасно

схожими. Они отражают друг друга точнее, чем мог бы предположить некто на$

98 Введение

ивный. Кто не глядит на себя с любовью как отдельный человек, тот и как граж$

данин государства будет бунтовать и ненавидеть, как гражданин мира — сеять

клевету и раздор. Упущение человека, упущение общества, пропуск всемир$

но$исторического момента—это все тот же лик все того же этоса, все той же не$

состоятельности, все тех же самооговора и саморазрушения. Это все та же цен$

ностная слепота и ценностная расточительность. Лишь однажды поколению бы$

вает дано то, что ни с ним, ни с каким другим не повторится; и лишь однажды от$

дельному человеку дана соответствующая полнота мгновения. И это все тот же

грех перед смыслом жизни и перед метафизическим смыслом человеческого бы$

тия — тот же абсурд.

Упущение—особая глава в человеческой жизни. Если задаться целью подсчи$

тать все, мимо чего мы проходим—по невнимательности, по недостатку верного

представления или, тем более, ценностного чувства — то в конце концов от мас$

сы нашей жизни осталось бы не так уж много того, что действительно нам духов$

но принадлежит.

Жизненные пути многократно пересекаются. Человек встречается с несмет$

ным количеством других людей. Но мало таких, кого он действительно «видит» в

этическом смысле, для кого у него есть участливый взгляд — можно даже ска$

зать, любящий взгляд, ибо ценностно чувствующий взгляд — это взгляд любя$

щий. И наоборот, как мало таких, кто «видит» его самого! Миры встречаются,

бегло касаются поверхность к поверхности, а в глубине остаются нетронутыми,

одинокими — и разбегаются вновь. Или всю жизнь и более идут параллельно,

связанные внешними узами, быть может, прикованные друг к другу — и остают$

ся обоюдно закрыты. Конечно, произвольно взятый человек не может и не дол$

жен погружаться в первого встречного, теряя в нем себя. Уникальным и исклю$

чительным остается как раз более глубокое участие. Но не так ли складывается,

что в этом всеобщем упущении каждый минует другого человека, все же тайно

желая в своем сердце, чтобы тот его «увидел», с любовью понял, угадал, раскрыл?

И не натыкается ли каждый сотни раз на то, что его не понимают, не замечают,

обходят? Не состоит ли общее для всех чувство большого разочарования в жизни

Введение 97

именно в том, что уходишь ни с чем, кроме тоски в сердце, остаешься ненужным

для других, незамеченным, не находишь никакого отклика или ответного чувст$

ва, и, не получив должной оценки, оказываешься отвергнут?

Такова человеческая доля. Но не верх ли это абсурда, если учесть, что, в сущ$

ности, каждый знает о тоске другого по видящему взгляду и все$таки проходит

мимо, не взглянув,— каждый сам по себе с затаенным горем своего одиночества?

Только ли мешают спешка и неурядицы собственной жизни, или препятству$

ют также узость ценностного взгляда, оковы привязанности к единичному Я, не$

способность протянуть руку?

Бесспорно, наряду со всем естественным эгоизмом, наряду с человеческим

страхом и ложной гордостью основное препятствие лежит в неспособности мо$

рально «видеть». Мы не знаем, мимо какого богатства ежедневно проходим, не

догадываемся, что теряем, что от нас ускользает, потому проходим мимо. Потому

изобилие высших жизненных ценностей у нас промотано. То, чего мы страстно

желаем, присутствует для нас в несметном множестве человеческих сердец. Но

мы это губим и сами остаемся ни с чем. Сверхизобилие человеческого этоса чах$

нет и увядает от убожества и некультурности этического взгляда — взгляда все

того же человека на все тот же человеческий этос.

Ине повторяется ли в великом та же самая картина, расширенная и огрублен$

ная? Не существует ли и в великом нравственное участие и понимание, и не

встречается ли в нем упущение? Не оказывается ли партикуляризм партий тем

же самым в жизни государства, шовинизм — тем же в мировой истории? Один

народ поражен слепотой в отношении своеобразия и всемирной миссии другого.

А партийный дух слеп в отношении правомочий и политической ценности про$

тивоположной стороны. Всякий кружок по интересам знает лишь свои собст$

венные цели, живет только ими, подгоняя под них жизнь целого и отдельных

личностей. Так живет и отдельный человек, «проживая мимо» истинной жизни

целого; священна для него не она, а исключительно жизнь его группы, как он ее

видит зажатой в тесные формулы своей эпохи и своего разумения. Каждый жи$

вет, не заглядывая в широкий контекст, составляющий собственную жизнь цело$

го; не чувствует живого биения пульса истории. И однако каждый стоит посреди

этого контекста, в меру своего участия вовлечен в игру, призванный видеть целое

и вносить вклад в его формирование. Он живет в свое время, в рамках его ценно$

стей и задач, его единственной в своем роде, только ему, современнику, данной

особой жизни. Удивительно ли, что эпоха, имеющая такой переизбыток партий$

ных энтузиастов и вождей, испытывает чувствительный недостаток граждан и

государственных мужей?

Правда, помимо этого существует историческое сознание, даже историческа

наука, которая восстанавливает целое. Но это сознание не идет в ногу с историче$

ской жизнью. Оно производит реконструкцию лишь задним числом, по следам

ушедшей жизни, с дистанции потомков дает скупую общую картину того, что мы

уже прожили, и что уже не является нашим. Оно приходит слишком поздно. Ему

недостает непосредственности пребывания в курсе событий и высокого чувства со$

причастности. Интерес потомка не есть равноценная замена исторической жизни.

Ушедшемуего любовь уже бесполезна, а то, что ушло, в свою очередьне любит его.

Нравственный мир в малом и нравственный мир в великом выглядят ужасно

схожими. Они отражают друг друга точнее, чем мог бы предположить некто на$

98 Введение

ивный. Кто не глядит на себя с любовью как отдельный человек, тот и как граж$

данин государства будет бунтовать и ненавидеть, как гражданин мира — сеять

клевету и раздор. Упущение человека, упущение общества, пропуск всемир$

но$исторического момента—это все тот же лик все того же этоса, все той же не$

состоятельности, все тех же самооговора и саморазрушения. Это все та же цен$

ностная слепота и ценностная расточительность. Лишь однажды поколению бы$

вает дано то, что ни с ним, ни с каким другим не повторится; и лишь однажды от$

дельному человеку дана соответствующая полнота мгновения. И это все тот же

грех перед смыслом жизни и перед метафизическим смыслом человеческого бы$

тия — тот же абсурд.