Глава 44. Справедливость

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
119 120 121 122 123

a) Право, равенство и справедливость личности

Платоновская система добродетелей венчалась справедливостью (дйкбйпуэнз).

Она должна была быть своего рода вершиной самообладания, храбрости и муд$

рости. Это соответствовало основному направлению Платона на ценность обще$

ства. Само по себе это требование не заключено в сущности этих четырех добро$

детелей. Но центральное место справедливости в их группе сохраняется. Поэто$

му справедливость будет рассмотрена первой из них.

Первый, приблизительный смысл справедливости — тенденция, противо$

стоящая грубому эгоизму отдельного человека. Эгоист в своем желании обладать

благами жизни придерживается следующей позиции: все для меня, что остаетс

для другого — безразлично. Справедливость противопоставляет этому такую

тенденцию: не все для меня, но мне и другому одно и то же. Всякое грубое пре$

грешение против окружающих, направлено ли оно против тела, жизни, владе$

ния, социального положения, репутации или чести, получает отпор в виде этой

принципиальной установки. Существенна в ней изначально идея равенства: рав$

ные права и равные обязанности с другими, как по отношению к отдельному че$

ловеку, так и ко всему данному обществу — исходя из понимания общей ситуа$

ции, что это — основное условие совместной жизни вообще.

Этот принцип содержательно может означать разное. Для античного человека

он означал в первую очередь только следующее: равное для равных; из чего выте$

кало обратное следствие: неравное для неравных. В этом случае действие данно$

го принципа не выходит за пределы данного неравенства эмпирических индиви$

дов. Лишь в противоположность этому — под влиянием христианства — пробил

себе дорогу расширенный вариант этого требования: равное право для всех. Это

значит: как бы неравны ни были люди по характеру, образу мыслей или социаль$

ному положению, существует некая инстанция, перед которой все равны. Эта

идея равенства есть строго идеальное требование; она не отменяет различий ме$

жду людьми и распространяется не на все жизненные отношения, но только на

совершенно определенные, на некоторые основания и первичные права любого

человека вообще. Смысл всякого позитивного права состоял в том, чтобы быть

формулировкой этих первичных прав во всех их многочисленных следствиях.

Неправое есть их нарушение, и в их смысле люди «должны» быть равны. Но не$

правое доказывает справедливость существования равенства, ведь и тот, кто на$

рушает последнее, в действительности еще претендует на него для собственной

личности, то есть действует вопреки своему собственному интересу. Тот, кто по$

хищает чужую собственность, все же стремится, чтобы та же самая вещная цен$

ность была его собственностью; что возможно только там, где вообще собствен$

ность считается неприкосновенной. Преступник своим деянием уничтожает

правовой базис, от которого он сам зависит в использовании плодов своего по$

ступка. По сути он исключает себя именно из того права, на которое претендует.

Справедливость — это не объективное право, даже не идеальное право. Пра$

во, в лучшем случае, — предмет интенции справедливого. Но язык способствует

такому смешению. «Справедливыми» в широком смысле закон, учреждение, су$

ществующий порядок могут быть, поскольку они отвечают идее прав. Но слово

«справедливый» в этом смысле не означает нравственную ценность личности.

Личность здесь даже не является носителем ценности; ценность, как бы ни осу$

ществлялась она в человеческих действиях, есть лишь объектная ценность, цен$

ность ситуаций, некое благо для человека. Ценным в этом смысле будет всякое

существующее и всякое идеальное право. Но в ином смысле «справедлив» чело$

век, который делает правое или ставит его своей целью, рассматривает окружаю$

щих и обращается с ними — в умонастроении или в действиях — с точки зрени

требуемого равенства. Здесь «справедливость» — ценность акта личности, нрав$

ственная ценность.

b) Творить неправое и терпеть неправое

Свое четкое выражение это последнее понятие нашло в борьбе платоновской

этики с софистическим понятием справедливости («Горгий» и «Государство»).

Софисты Калликл и Фрасимах выступают здесь как поборники своего рода мо$

рали силы, согласно которой «справедливо» то, что полезно более сильному, сла$

Глава 44. Справедливость 403

бому же — в убыток. Этот взгляд в определенном смысле можно обозначить как

естественный, доморальный. Его также можно отделить от морали силы и обоб$

щить. Существующее право имеет смысл лишь некоего средства, правовое чув$

ство человека — смысл лишь ценности успеха, а именно — охранительной ин$

станции против чужого вмешательства. Высшая несправедливость—терпеть не$

правое. Сохранять право—хорошо, отступать от него—плохо. Подразумеваетс

здесь исключительно ценность ситуации справедливости. Хотя эта ценность су$

ществует правомерно, но она не является нравственной.

Платон противопоставляет этому тезис: терпеть неправое — лучше, чем тво$

рить его. Таким образом, за один шаг осуществляется переход именно к нравст$

венной ценности. Пользоваться правами — высокое благо, но не больше. Тво$

рить правое, напротив, ценность совершенно иного рода. Это не какое$то благо,

а моральное достоинство личности. Никто не говорит об этом так выразительно

как Платон: кто терпит неправое, в 729 раз счастливее того, кто это неправое со$

вершает. Это звучит как какая$то острота. Но смысл, несомненно, следующий:

ценность справедливости как таковая несравнима с ценностью опыта справед$

ливости (пользования правами) — это ценность совершенно иного ранга. Ника$

кое претерпевание неправоты не оправдывает человека в нарушении им права.

Это можно понимать и так, как Платон хотел предоставить ценности справед$

ливости место высшей нравственной ценности. Если добродетель состоит в пра$

вильном поведении по отношению к окружающим, то имеет смысл признать

справедливость суммой добродетели. Ведь три другие платоновские добродетели

имеют характер уже чисто внутреннего поведения, по крайней мере в сравнении

со справедливостью.

c) Справедливость как низшая, наиболее элементарная ценность добродетели

Само по себе переоценкой справедливости это не является. Философское от$

крытие собственно нравственной ценности в ней, как оно было осуществлено в

сократовско$платоновской этике, не могло запросить слишком многого в своем

вновь выросшем ценностном сознании. Тем не менее, то, что в рамках платонов$

ской этики существует по праву, за этими рамками неустойчиво. Если прибавить

многообразие нравственных ценностей, которое было открыто с тех времен —

причем на основании этого первого, новаторского шага,— то тезис переворачи$

вается. Среди собственно ценностей добродетели справедливость должна быть

названа не высшей, но скорее низшей добродетелью.

Это выражается в том, что долженствование бытия в ней выражает не макси$

мум, но явно лишь минимум нравственного требования. Требование справедли$

вости от поведения человека, прежде всего, чисто негативное: не творить непра$

вого, не допускать злоупотреблений, не нарушать чужой свободы, не причинять

вреда чужой личности со всем, что ей принадлежит. Это то, что несомненно вы$

ражается в Десяти заповедях, в запретах: не убивать, не красть, не прелюбодейст$

вовать, не произносить ложного свидетельства, не желать того, что тебе не при$

надлежит. Если это—весь смысл нравственности, то ее тенденция исключитель$

но охранительная, а не созидательная. Всюду дело здесь идет об охране низших,

элементарных благ: жизни, собственности, семьи и т. д. Если справедливость

этим исчерпывается, то она — только ценность средства для ценностей тех благ.

404 Часть 2. Раздел V

Это, правда, отнюдь не исчерпывает сущности справедливости. Прежде всего,

за охраняемыми ценностями благ скрывается нечто морально позитивное, сфера

свободы личности. Именно на охрану свободы (как ценности ситуации) ориен$

тируется справедливость. Но проявляется и нечто большее. Право с его объек$

тивным порядком и равенством, как к нему стремится умонастроение справед$

ливого, является, пожалуй, охранительной инстанцией, и не только для низших

ценностей благ, но и для высших ценностей, которые напрямую его порядком не

затрагиваются. Все духовные, все собственно культурные ценности могут рас$

цвести только там, где жизнь, собственность, личная свобода и свобода действий

и т. д. гарантированы. Только при таких условиях создается основа для духовных

устремлений. Следовательно, в действительности справедливость создает про$

странство для высших ценностей. Развитая нравственная жизнь может начатьс

лишь там, где соблюдены основные общие условия. Справедливость же есть на$

правленная на их исполнение нравственная тенденция. Она есть предваритель$

ное условие всякого дальнейшего осуществления ценностей. Она как бы перва

среди ценностей добродетели. Законность есть минимум моральности, который

предшествует всякой развернутой нравственности.

d) Легальность и моральность

С этой минимальностью связано то, что объективное содержание справедли$

вости, право, может быть выражено в четкой форме, кодифицировано, и что там,

где отдельный человек добровольно его не исполняет, оно в определенных гра$

ницах допускает даже принуждение со стороны некой публичной, следящей за

его выполнением власти.

Такое установление и такое принуждение противоречит смыслу нравственно$

сти, сущность которой заключается в свободе исполнения и в творческом поиске

правильного от случая к случаю. Авторитарная заповедь, содержание которой

полностью определено — это не нравственная заповедь. Умонастроению нельз

предписывать его цели извне, не говоря уже о требовании их осуществления. Но

именно это правовое требование обращается не к умонастроению, а исключи$

тельно к действиям. Легальность—не моральность; только к первой может при$

вести правовое принуждение. Но низшие блага настолько элементарны,— и

именно потому, что они образуют основание реальности всех высших ценно$

стей,— что они как таковые требуют более сильной охранительной инстанции.

Одной доброй воли в данном случае недостаточно.

Это, конечно, не исключает, что такие минимальные и в принципе негатив$

ные простые требования могут полагаться целью и исполняться просто из благих

побуждений без всякого принуждения. Такие побуждения и такое исполнение,

естественно,— нравственный идеал, который связан со всеми требованиями

права. В этом случае моральность содержательно совпадает с легальностью.

И лишь тогда нравственное действие человека действительно «справедливо» в

моральном смысле слова. Всякое добровольное подчинение, всякое подлинное

послушание в отношении существующего порядка и законов, всякая действи$

тельная добродетель гражданственности как таковая — от скромной, непоколе$

бимой честности и добросовестности до самопожертвования личности — поко$

ится на такой нравственной позиции.

Глава 44. Справедливость 405

Это является решающим в справедливости. Нравственный ценностный ак$

цент в ней лежит вовсе не в направлении объективной—публичной или приват$

ной — ситуации, на которую направлена ее интенция, а в ценности нравствен$

ной позиции личности. И здесь, как и везде, нравственная ценность интенции

иная, нежели ценность того, что ставится целью, сколь бы значимой та ни была.

Справедливость как ценность умонастроения, хотя и фундирована ценность си$

туации правопорядка, но это отношение фундирования не составляет самоцен$

ности умонастроения. Воля к праву как таковая ценна, независимо от ценност$

ной высоты того, чему она способствует, что охраняет или гарантирует. Она по

праву существует даже тогда, когда интенция объективно ошибочна, ценность

ситуации правильного представляется неверно — точно так же, как она сущест$

вует независимо от успеха. Справедливый человек уважает чужую собственность

не потому, что она ценна как вещное благо, и не в зависимости от ее ценностной

высоты, но потому что это — чужая собственность, и в качестве таковой ставит

абсолютную границу его интенции обладать ею. Рубеж заключается в дистанции

между личностями и сферами их прав. В вещах уважается сфера как таковая.

Но и здесь объективная самоценность сферы еще не есть моральная ценность

ограничивающей себя интенции, но в последней выступает новая ценность,

нравственная ценность самой интенции. Свободная установка на правое, пре$

одоление внутренних противоречивых тенденций желания или страха, честолю$

бия или воли к власти — по ценности несравнимо выше, чем все ценности благ,

которые может преследовать такая установка. Именно это неизмеримо возвы$

шает самоценность справедливости над ценностностью только лишь пользы и

средства, составляет само то, что внушает почтение к скромному образу жизни,

который ведет невзрачная область права. В «объективном» праве, как оно гос$

подствует в судоговорении, эта нравственная ценность остается скрытой. С юри$

дической позиции нельзя делать различий между легальностью и моральностью.

Правовая оценка действует в отношении поступка — но как раз там легальность

и моральность не различить — убеждений судья$человек учитывать не вправе.

е) Законность и солидарность

Тем не менее, имеется еще более глубокая связь справедливости как ценности

добродетели со справедливостью как ценностью объективного порядка в обще$

ственном целом. Справедливость как ценность ситуации связана не с одним

лишь индивидом как носителем, но и с целокупностью. Ценность справедливо$

сти реализуется в целокупности. Правопорядок, который она создает, есть фор$

мирование общества как такового. Объективные формулировки государственно$

го, гражданского, уголовного и т. д. права суть нравственные творения наро$

дов$индивидов, в которых каждый из них реализует идею права, как он ее пони$

мает. Эти творения отражают нравственный облик народа точно так, как право$

вые убеждения—нравственный облик отдельного человека.Ив этом отношении

в правовых институтах заключено больше, чем одна только ценность ситуации.

Свою границу эта точка зрения находит в том, что общество как таковое нико$

гда не может достичь полной личностности, что моральная инициатива во всех

правовых творениях, в конце концов, принадлежит именно отдельному челове$

ку, есть плод его убеждений, сколь бы ни зависел этот отдельный человек от доб$

406 Часть 2. Раздел V

ровольного содействия других. И само это содействие есть опять$таки столь же

первичный акт индивидуальной инициативы. Наконец, дело обстоит так, что от$

дельный человек в отношении действующего в обществе права имеет двойствен$

ное положение. Он, с одной стороны, оказывается затронут правовыми норма$

ми, подчиняясь им и одновременно пользуясь их защитой; с другой стороны, он

отчасти оказывается и законодателем, который — косвенно ли или непосредст$

венно,— созидательно участвует непрерывному процессу правового развити

общества. Он, таким образом, несет свою долю ответственности за существую$

щее право. Такая со$ответственность есть необходимая обратная сторона его

подчинения; иначе это противоречило бы его личной свободе, охрана которой—

прерогатива права. Осознание такой причастности к ответственности характе$

ризует индивида именно как члена общества. Это основание его правовой и гра$

жданской солидарности с множеством равных ему людей.

Солидарность есть наиболее созидательный момент в исторической жизни

народов. Она составляет нечто первичное и в этической сущности гражданина; и

всюду, где она сильна и перевешивает отдельные претензии индивида, общество

достигает подлинного величия. Ослабление солидарности — упадок. Истори

Римской республики от ее расцвета до падения являет собой поучительный при$

мер. Эта солидарность, которая заключается в безоговорочном ручательстве от$

дельного человека за целое, есть подлинная ценность добродетели. Ибо она есть

ценность умонастроения отдельных личностей, как бы она ни достигала своей

полной силы лишь в совместных усилиях.

Правда, для нашего сегодняшнего ощущения эта ценность не сводится к цен$

ности справедливости. Для античного же человека, она полностью принадлежа$

ла к дйкбйпуэнз, она даже составляла его собственно основной состав, как он не$

явно предполагался. Правда, как таковую античная этика ее никогда полностью

так и не осветила.

Однако, по идее к правовой солидарности принадлежит больше, чем несуща

на себе всю ответственность отдельного человека за целое. Сюда принадлежит и

ответственность за отдельного человека, причем и там, где он сбивается с пра$

вильного пути и нарушает нормы права. Наказать нарушителя, обезвредить его,

убить или подвергнуть изгнанию — сомнительная обязанность для того, кто вы$

нужден ее исполнять как несущий ответственность, то есть, в конечном счете,

для каждого гражданина. Многократные попытки оправдать в правовых теориях

наказание, которые при всех своих противоречиях в основе своей все равно не$

удовлетворительны, оказываются в этом пункте несостоятельны, так как они де$

лаются исключительно с точки зрения целокупности и ответственности за нее,

ответственность же за нарушителя, имеющая сама по себе не меньшую значи$

мость, остается без внимания. Но если учесть, что общество теряет в нарушителе

гражданина, который, со своей стороны, является законодателем, то положение

вещей изменится, и вопрос об ответственности за нарушителя станет очень серь$

езным. В первую очередь нарушителя надо вернуть назад целокупности, восста$

новить его в правовом и гражданском отношении, и несение наказания оказыва$

ется средством для этого.

Но помимо того вопрос о вине нужно привести к ее последнему основанию, к

надындивидуальному, социальному основанию. И этот вопрос совпадает с во$

просом об ответственности. Ибо если нарушитель преступает закон из нужды, то

Глава 44. Справедливость 407

вина с него тем самым, конечно, не снимается, но в этом случае она падает не на

него одного, а на всех, кто допускает общественное состояние, провоцирующее

нужду или оставляющее ее без внимания. Идея всеобщей совместной ответст$

венности переходит здесь в вопрос, «не потому ли нарушитель утратил ориенти$

ровку в целокупности, что государство по отношению к нему было только неким

множеством» (то есть только партией, группой); если сфера его свобод с точки

зрения эмпирического «множества» была слишком ограничена, то перед госу$

дарством встает «нравственная задача расширения границ свободы, т. е. в луч$

шем смысле приспособления к нарушителю, который ориентировался бы на це$

локупность, а не на ложные представления о целокупности»1.

Если учесть, что государство со всеми своими правовыми институтами внут$

ренне революционизировано, никогда не останавливается в своем развитии, а

также что всякий раз именно в отдельных случаях в нем становятся видны недос$

татки и становятся возможными новые формы, то пересмотр существующего

права исходя из заключающейся в идее справедливости солидарности всех со

всеми (в том числе и с нарушителем) оказывается неизбежным следствием все$

общего участия в законодательстве. В действительности вину отдельного челове$

ка несут также и все. И все призваны добиваться такого изменения дел, которое

потребно в смысле справедливости.

Ценность этой солидарности есть ценность умонастроения отдельного чело$

века, но тем не менее такова, что он может обладать ею только в связи с целокуп$

ностью.Ив этом отношении она есть одновременно ценность целокупности, как

и справедливость вообще.Нопомимо этого она одновременно есть и требование,

направленное равным образом ко всем, требование, в котором люди должны

быть равны, причем равны в своем нравственном ощущении. Таким образом, это

одновременно ценность строгой всеобщности.Идаже самой строгой и самой аб$

солютной всеобщности, какую только можно помыслить, так как именно в ее

сущности заключено единообразие принципиального нравственного требова$

ния. Если взять ее четко, во всей полноте нравственных задач, которые в ней за$

ключаются, то одновременно это единообразие утрачивает весь схематизм; соли$

дарность ничуть не исключает многообразия требований, их живости и постоян$

ной новизны. Напротив, как раз в ней нарушается закостенелость объективного

смысла права и справедливости. Человек в солидарности выходит за свои преде$

лы, вставая перед вечной задачей созидания общества и творения права.